После измены. Буду счастлива снова (СИ) - Кароль Анита - Страница 8

Приехали, сук. Что же такое, я с самыми ярыми партнерами и заказчиками на счет раз договариваюсь. А тут никак контакт не получается.

− Одевайся, − командую грубовато, − поедем на базу и там посмотрим. Мне есть, что тебе предложить. Даже два варианта. А там сама решай, какой тебе больше подходит. И я добрый, в мои планы тебя обижать не входит.

Первым выхожу из кухни, поднимаюсь в свою комнату, чтобы потеплее одеться. Мелькает мысль, что девушка может поступить по−своему. Просто уйти. Но она зацепила меня своим недоверием.

Звоню Адаму, своему верному юристу, прошу найти самого лучшего адвоката по бракоразводным процессам. Отмахиваюсь от его шуток, про то, что я еще не женился, а думаю о разводе. Только отключаюсь от него, звонит мама, я ссылаюсь на неотложные дела и обещаю позвонить через пару часов.

С опаской спускаюсь вниз, прислушиваясь. В доме тихо. Неужели ушла?

Катя

Я оделась и жду Руслана в прихожей, сидя на пуфике. Разглядываю знакомый мне интерьер. За год он не сделал ремонт и даже мебель не поменял. Все мне как родное.

Сначала я хотела пойти к друзьям и попросить Артема отвезти меня в «Айсберг». Но потом решила, что не хочу приплетать сюда друзей. Тем более хочется услышать предложения нового знакомого.

Он задерживается в своей комнате, а мне становится жарко. И выйти не могу на крыльцо, Руслан закрыл дверь еще вчера и до сих пор ключ у него.

− Заждалась? — появляется в прихожей Нечаев, снова в той же белой куртке. — А я договорился со своим юристом, он найдет тебе хорошего адвоката, так что, скоро ты станешь свободной женщиной.

− И нищей, − вздыхаю, деланно закатывая глаза к потолку.

− Как знать, примешь мое предложение — станешь миллионершей скоро, − подмигивает парень, открывая дверь.

Интересно, что же это за предложение такое?

Пока едем на базу я смотрю в окно, понимая, что соскучилась по этим местам. Я действительно выпала из жизни, в погоне за желанной беременностью. Все, что любила, осталось за бортом. Все, чем жила раньше.

В груди начинает колоть, как иголками. Это боль от предательства, разочарование шипы распустило. Понимание, что любимый мужчина уже не любимый, удивляет. Думала, всю жизнь его любить не перестану.

− И вот, когда мы уже губу раскатали на банные процедуры, нас тупо обломали — банщик упился и не затопил баню, − смеясь, что−то рассказывает Руслан. Я не совсем понимаю, о чем речь, но улыбаюсь. Он же для меня старается. — Тогда мы решили сами растопить баню. Кутнули знатно, некоторые лыка не вязали к полуночи. Мы с Серегой снежную бабу слепили, на скамью ее посадили и одели в куртку и шапку, в доме нашли. Так Гора заклинило, он ее за настоящую принял и полночи в любви признавался… Так−с, приехали.

Я выскакиваю из машины и застываю от шока, вцепившись в дверцу.

Базы практически нет!

− Ну… я предупреждал.

Руслан подходит сзади, и только тогда отмираю, отрываюсь от дверцы машины, захлопывая ее. Иду к пункту выдачи инвентаря. Дверь мотается на одной петле, скрипит сиротливо. Внутри будто ураган пронесся. Пустые полки и крепления для лыж, которые валяются переломанные. Стойка администратора разрублена или разодрана медведем.

Прохожусь по комнатам, пиная мусор. Ни одного целого окна нет. Множество окурков, пустых пивных бутылок и смятых жестяных банок. Смотрю на Руслана, встречаясь с его напряженным шоколадным взглядом.

− Видимо местная шпана порезвилась, − отвечает на мой немой вопрос. — Твой муж даже сторожа уволил в прошлом году.

Обхожу мужчину, хочу посмотреть на канатную дорогу. Попутно пытаюсь поправить красочную вывеску «Айсберг». Он у меня внутри. Заледенела душа. Но не мысли. Они кипят.

Степа угробил то, что было дорого мне. И он знал об этом. Мало того, он еще и продать пытался мое наследство, без моего ведома.

Сжимаю губы, чтобы не выпустить ярость и ненависть, которая клокочет в горле. Был бы бывший муж сейчас рядом, убила бы его! Сбросила бы вниз, чтобы кубарем летел по лыжной трассе, заваленной снегом…

Тварь!

Я ему семь лет отдала, любила так, что теперь противно. Заботилась, жизнь свою поменяла ради него. А он…

С тоской смотрю на провисшую канатную дорогу. Железные сиденья еще висят кое−где, там мародеры не смогли достать, на высоте, чтобы сдать на металлолом. Железный оградительный забор покорежен, не смогли выкорчевать или отпилить.

Хватаюсь за забор и шумно дышу, всхлипывая. Вспомнился дядя Егор. Это и его любимая горнолыжка. Я была совсем девчонкой, когда он открыл базу. Все происходило на моих глазах. И название мы вместе с любимым дядей придумали — «Айсберг».

Здесь же впервые встала на лыжи. Мне было десять лет. Я влюбилась в снег, в лыжню… в ветер, который бил в лицо. Здесь особый, вкусный воздух.

Семь лет назад дядя погиб в горах, он был знатным скалолазом. Любил горы безумно. Даже семью не завел, все время проводил здесь. Оборудование подвело, сорвался со скалы.

Вспомнились его слова…

− Придет время, Катюха, ты станешь здесь хозяйкой, может со мной, а может и… Только тебе доверить могу «Айсберг». Ты посмотри, какая красота вокруг, малыш!

Мы стояли на этом самом месте, у забора, и смотрели на лыжников, на лес, на заснеженные ели. Уже смеркалось и зажглись фонари вдоль трасс. Так красиво было…

А сейчас уныло. Те же заснеженные ели, только грустные, с опущенными ветками. Те же фонари, но безглазые, разбитые и покореженные. Нет туристов, не слышно восторженных криков и смех не разносится по склонам гор.

Только ветер свистит, и воронье орет. И моя душа трещит по швам… рвется на лохмотья.

Я не оправдала доверие дяди. Память подкидывает его образ. Шоколадные глаза смотрят с укором. Светлый чуб выбился из−под лыжной шапочки, игривые пряди падают на глаза. Ветер треплет их, лохматит.

Я доверила дело его жизни человеку, которого любила. А он…

− Мерзавец! — ору, сотрясая забор. — А−а−а−а−а−а−а! Ненавижу! Подонок! А−а−а−а−а−а−а−а…

Горы повторяют мой вопль, даже вороны вспорхнули и унеслись прочь. А я все кричу, давая выход ярости и отчаянию. Бью по забору ногой, раз, другой, трясу его, теряя силы.

− Ну все, хватит, − слышу мужской голос, будто дядин. — Еще покалечишься или снова приступ… хватит, Катюшка.

Меня резко разворачивают, и я утыкаюсь носом в мягкий свитер, от которого исходит изумительный мужской аромат. Полы куртки укрывают от ветра, так уютно.

− Прости меня, дядя Егор… − шепчу, глотая слезы.

− Я Руслан. Успокаивайся и будем решать твою проблему, малыш, − у мужчины такой добрый мягкий голос. И говорит почти как мой дядя, тот тоже был весельчак.

Но он чужак. Почти незнакомец и сдались ему мои проблемы. Отталкиваюсь от теплого тела в мягком свитере из кашемира. Но Руслан только сильнее меня стискивает в объятиях, вжимает в себя, укрывая своим белым пуховиком.

− Да не трепыхайся ты, − шепчет, касаясь губами моей макушки. — Я тебя все равно не отпущу. Я сильнее тебя. Мы все исправим, если позволишь помочь тебе.

− Я хочу уничтожить его… я его засужу. Он за все ответит, подонок, − шепчу, обнимая сильное мужской торс.

Мне так хорошо становится, так тепло. Прооралась, выплеснула горечь, наполнила себя блаженной пустотой. Теперь я готова побороться за свое счастье.

− Ну наконец−то твои мысли текут в правильном направлении. Он свое получит, я тебе обещаю.

И снова примерещилось, будто дядя сказал эти слова. Я чувствую его дух здесь. Потому что помню очень хорошо.

Руслан

Долго сидим в машине. Катя как статуя, не шевелится, молча смотрит на ели через лобовое стекло. Так хочется знать, о чем она думает сейчас, но не трогаю ее. Только недавно успокоилась. Она так крепко меня обнимала, а я укрывал ее трясущееся тело от ветра.

Нужно купить ей пуховик, в тонком пальто продрогла сразу же.