Слава для Бога (СИ) - "Дед Скрипун" - Страница 53

— Прости отец. Я чувствую себя разбитой. Я верила в искренность чувств, а меня просто использовали. Чужой бог оказался гнидой. — Девушка опустила взгляд. — Мне очень больно, и это выше моих сил.

— Забудь ты его. Два века прошло, а ты все страдаешь. Займись делами. Отвлекись. Напейся нектара хмельного наконец, наделай глупостей, набедокурь. — Обнял Перун дочь. — Ты молода, а выглядишь старухой. Присмотрись к недавно вошедшим в силу богам, может среди них ходит твоя судьба, а ты страдаешь по недостойному. Вон даже Лель нашел себе вторую половину, хотя большего противника, обременять себя семейными обязательствами, не было.

— И кто же та несчастная? — Улыбнулась Девана.

— Ты не поверишь. — Рассмеялся Перун. — Бывшая подруга Богумира, взбалмошная Инглия, откликнулась на его ухаживания.

— Бедный бог любви! — Захохотала Девана. — Конец его покою, теперь он будет играть на своей свирели исключительно плясовые.

— Это точно. — Поддержал ее отец хохотом. — Хотя богиня солнечного луча сильно изменилась, после их решения соединить судьбы. Даже ее лучи стали теплее и ярче. Удивительно, что только не делает любовь, а ведь он был к тебе неравнодушен.

— Да, пытался ухаживать, но только не интересен он мне, слишком ветренен и непостоянен, любит одновременно всех и никого. Мне ближе боги, связанные с делами ратными, я всё-таки богиня-охотница, и воительница, мне песнь тетивы лука слаще свирели, а звон стали ласкает слух больше чем треньканье балалайки, а еще я твоя дочь. — Девушка улыбнулась. — Надо соответствовать суровому отцу, главе всего пантеона.

— Ох и тяжело тебе придется с такими запросами доченька. — Перун отстранился, и посмотрел девушке в глаза. — Немного найдется тебя достойных, измельчали боги в последнее время. — Он вздохнул, подошел к трону и сел. — Мой тебе совет, забудь ты прошлое, возвращайся к делам, отвлекись заботами. Легче станет.

— Я попробую. — Вздохнула Девана. — Ну а как там мой племянник? Есть улучшения. — Перевела она разговор на другую тему с неприятной, терзающей душу болью воспоминаний.

— По-старому все. — Вздохнул Перун. — Последняя надежда осталась, на человеческое зелье. Мы послали тут одну компанию, травы собирать, и ради такого дела, даже кикиморе шанс, новую жизнь прожить дали, но что-то мне не верится в удачу, слишком это все как-то просто. — Он вдруг вздрогнул, словно вспомнил что-то. — Вот я дурень старый, за разговором с тобой забыл о них совсем. Обещал ведь присматривать, а сам отвлекся. Надо глянуть, как там дела, им осталось только мой цветок сорвать, да и возвращаться. — Глаза бога остановились, и остекленели, словно он устремил взгляд в самого себя, но тут же, мгновенно ожили. Перун возбужденно спрыгнул с трона, и забегал взад — вперед. — Вот же беда-то какая, там твой Ратмир моих посланников убивает. — Он остановился напротив дочери, схватил ее за плечи, и посмотрел в глаза. — Давай доченька, лети, спасай души невинные.

***

Поляна в окружении гигантских сосен. Как остров в бескрайнем океане. Трава, словно пострижена заботливой рукой садовника, одна к одной, ровным зеленым ковром, ни соринки вокруг, ни веточки, ни оброненной белкой проказницей шишки.

Лучи солнца, проникающие сквозь кроны деревьев, сходятся ровно по середине на сидящем, скрестив ноги, дремлющем старике, создавая впечатление, что это именно он светится изнутри, а не на него падает полуденный свет благодатного Ярило.

— Кого ты мне привел, леший? Ты же знаешь, что я не велел никому себя беспокоить. — Далеко не старческий баритон прозвучал в тишине, как колокольный звон, но старик даже не шелохнулся.

— Они по важному делу, Ратмир. У них повеление богов. — Дрогнул голосом попутчик друзей. — Иначе бы, я не допустил к тебе гостей, и не позволил бы беспокоить.

— Богов? — Обернулся оборотень, и растекшись каплей ртути, переместился, стелясь тенью над травой, на встречу путникам, встав напротив, и с любопытством посмотрев в глаза Храба. — Человек? Тут? Неожиданно. Что-то не то происходит в этом мире. Смертный путешествует с нежитью, и просит встречи с оборотнем по просьбе богов. Еще нашествие упырей, как кара за неведанные проступки. И долгие годы молчания Деваны, нашей покровительницы. Все перемешалось в непонятное месиво, и это мне не нравится. Говори. Очень любопытно услышать, что же хотят от меня боги?

Назвать его стариком не повернется язык. Только коротко стриженные, седые до прозрачности волосы, напоминали о возрасте, в остальном же, это был сильный и стройный мужчина, лет тридцати пяти от роду.

Широкие гордо расправленные плечи, узкие талия и бедра. Осанка князя, а не лесного жителя. Одежда из серой, чистой, заботливо расчесанной волчьей шкуры, короткие штаны, чуть ниже колен, никакой обуви на грубых ступнях, безрукавка, на голое тело, перетянутая кожаным пояском, распахнутая, и открывающая покрытую сеткой шрамов, мощную грудь, и руки в переплетающихся узлами корабельных канатов, мышцами.

От хозяина окрестных мест исходила первозданная звериная мощь, отражающаяся в черных, как преисподняя глазах, с красными искрами зрачков

Широкие скулы, пережевывали желваками нетерпеливое любопытство, готовое вот-вот взорваться от неудовлетворительного ответа, и покарать смертью, а нос, чем-то напоминающий волчий, принюхивался к незнакомому запаху. Тонкие губы, сомкнуты в горделивую нитку, и только два белоснежных клыка, чуть больше человеческих, выглядывали острыми кончиками по углам.

— Не туда Ратмир смотришь. — Поднялся домовой. — Человек лишь помощник, главный тут я.

— Вот даже как... — Рассмеялся оборотень, но в его смехе не было веселья. — И кто же такую шмакозявку отправил ко мне посланником?

— Зря смеешься. — Обиделся Филька. — Я за Перуновым цветом приехал, по его поручению, внука главы пантеона лечить. Хворый он, беспамятный.

— Ты лжешь? — Глаза Ратмира налились злобой. — Как может зелье, пусть и волшебное, для смертных, помочь богу? Ну-ка говори немедля правду? Упырям продался, пыльная рожа? Их подсыл? В глаза смотри, червяк.

— Правду он говорит. — Заверещал Светозар, выпучив страхом глаза. — Чем хочешь поклянусь. Нас всех вместе отправили. Мы уже и плакун траву нашли, корешок ейный выкопали, и стебель жар цвета срезали, остался только Перунов цвет

— Жизнью своей божись. Самое время. Немного ей гадить на этом свете осталось. — Все более и более закипал оборотень.

— Ты чего так гостей встречаешь? — Встрял в разговор Храб. — Не гоже так-то. Не по-человечески.

— Так я и не человек. — Рыкнул на него Ратмир, зло прострелив глазами. — Терпеть не могу вранья. Правду немедля говорите, иначе порву в клочья, и стае трупы скормлю.

— Тебе правду и сказали, а ты взъелся. Богумир смертным стал, и в поединке ранен был. Сейчас ему только навьи окончательно в небытие растворится не дают. Боги головы сломали, как его к жизни вернуть, одна надежда осталась на зелье кикиморы. — Выпалил скороговоркой Филька, и вытер выступивший на лбу пот.

— Все одно ваш рассказ на байку похож. Чем правоту докажите? — Ратмир отступил на шаг, и сжался пружиной готовый сорваться в бой. — Долго ждать не буду.

Напряженная тишина сгустилась на поляне, готовая вот-вот взорваться кровавой расправой. Как правоту доказать тому, кто словам не верит?

— Время вышло. Правды я от вас, так и не услышал. — Прорычал Ратмир, и хлопком обернулся в огромного черного волка. Миг, и тень зверя взвилась в воздух, готовая убивать.

Было над чем подумать. Столько свалилось в последнее время неприятностей, что божественная голова кругом пошла, и винить в том некого, все, что происходит, то его личная вина. Все вроде продумал бог, все предусмотрел. Хотел только поучить внука, дать ему почувствовать то, что чувствует простой смертный, ощутить безысходность и страдания, дать самостоятельно преодолеть трудности, и стать в итоге истинным творителем судеб человеческих, ему поклоняющихся, а получилось то, что получилось, только боль, разочарование, и никакого выхода.