Поступь Империи (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 44

— Евдокия Федоровна, но какое же в том богохульство?

— В Святом писании и придании ни о каких иных мирах не сказано.

— Так там и о порохе ничего не написано. Алексей Петрович мне сказывал, что в былые времена люди писали то, что могли понять в силу своего образования и кругозора. Да и Всевышний не смущал людей непонятными и незнакомыми им вещами. Оттого всего там и не объяли. Вот я и решил, что ежели такое дело не описано как явно греховное, то отчего же ему не быть?

— А ты сыну моему книгу давал почитать? Отчего к нему не обратился?

— Занят же он вельми. Видел я как-то список книг, который он себе составил для прочтения. Там на пару лет вперед очередь. Куда мне вмешиваться в такой распорядок?

— Хм… допустим. И чем же этот человек в твоей книге занимается?

— Юнец тот на корабле работорговцев был, в полон его захватили. Сия книга о том, как он пытается вырваться из рабства, разбив волшбу, сковывающую его волю клятвой чародейской.

— И все?

— Нет, конечно. Сначала он вырывается из плена, а потом долго путешествует, попадая во всякие передряги. Пока, наконец, не становится наездником дракона.

— Что прости?

— Наездником дракона. Драконы это…

— Я знаю. Но отчего же наездником? Драконы ведь крайне могущественные существа, способные разрушать города и опустошать целые страны.

— А в том мире с ними можно договариваться. И если сдружишься с каким, то он позволит тебе на себе летать. В обмен за заботу и уход. Им же тяжело. Тут почеши. Там помой. Да и вообще — они в тех краях не сильно великие. Всадника унесут, но и все. Огнем плюнуть могут. Однако в одиночку они и города малого не разрушат, разве что он деревянный и спалить сумеют.

— Тебя не смущает, что Георгий Победоносец со змеем боролся?

— Так то змей. Воплощение лукавого. А тут дракон. Дикое, но гордое существо.

— И ты хочешь, чтобы я приняла твою рукопись и поспособствовала ее печати?

— Так точно.

— А не боишься, что после ее издания к тебе вопросы у людей патриарха прибавится?

— Так сказка же.

— Богохульная сказка.

— Вот вам крест, — снова перекрестил Евгений, — и в мыслях не было.

— Верю. В мыслях может и не было, а в делах — вполне. В отделе приема рукописей твою книгу бы не приняли. И ты это отлично понимаешь. Иначе бы ко мне не пришел. И теперь хочешь, чтобы патриарх на меня епитимью наложил за издание богохульной книги. К чему такие проказы?

— Евдокия Федоровна, сжальтесь. Я ведь не со зла. Да и нету в моей книги никакого богохульства. Там наш, русский человек, борется со злом. И побеждает. А как Алексей Петрович говорит — добро всегда побеждает.

— Ты учился то где? Отколь книги писать умеешь?

— Так нас всех учат добре. А книги я читал. Почти все фантастические, что изданы, прочел. У нас ведь при полку библиотека своя. Читай — не хочу. Вот и, глядючи на них, сам попробовал.

— Кто-нибудь читал твою книгу?

— Да почитай половина полка. Они и присоветовали к тебе идти. Посчитали, что книга добрая и нужно пытаться.

— Ладно… Евгений, давай сюда свою рукопись, — указала она на стол. — Искать-то тебя потом где?

— А я туточки подписал. — похлопал он по папке, — да подклеил. Вторая рота, третий взвод. Евгений Саратовский, стало быть.

— Странная фамилия у тебя.

— Да я по молодости захворал чем-то — память отшибло. Вот и дали мне такую фамилию при поступлении в лейб-кирасиры. Негоже ведь там служить и безымянным.

— Врешь ведь.

— Хворь все так проклятая, — ушел Евгений от прямого ответа.

Евдокия Федоровна усмехнулась, прекрасно поняв эту бесхитростную уловку. Несколько секунд помедлила и произнесла:

— Клади рукопись. И жди гостей для беседы. Без совещания с представителем патриарха я сию рукопись печатать не буду.

— Так вы сами гляньте, там ничего такого нет.

— Погляжу. Впрочем, если опасаешься, можешь ее не оставлять. А я посчитаю, что разговора нашего не было.

Лейб-кирасир нервно хмыкнул и быстрым шагом подойдя, положил папку на стол.

— Смельчак, значит.

— Ежели что дурное в книге и углядят, я готов нести за нее всю полноту ответственности. — хмуро ответил он.

— Полно тебе, не дуйся, — более добродушно ответила Евдокия Федоровна, которая смелость и наглость этого лейб-кирасира нравилась все больше. — Ступай.

Он протокольно попрощался и вышел чеканным шагом, громко бухая своими подбитыми сапогами о паркет.

Следом заглянул секретарь.

— Евдокия Федоровна, все нормально? — осторожно спросил он.

— Много там пришло на прием?

— Да дюжина будет.

— Кто там?

— Обычные просители. Как всегда.

— Что-то важное есть?

— Никак нет. Пятеро хотели бы получить гонорар вперед, так как выезжают в командировку. Еще шестеро явились напрашиваться в поездку для сбора материалов для книг. За казенный счет. Последний с жалобой явился. Де, гонорар ему не весь выплатили.

— Ясно. Пусть изложат прошения письменно у тебя. А им сообщи — пускай завтра придут. И прочих, ежели явятся без весомой причины, отправляй на завтра.

— Будет сделано.

— И кофе мне принеси. Со сливками взбитыми. Сладкого.

— Сию минуту…

Секретарь вышел, осторожно прикрыв дверь. А Евдокия Федоровна придвинула к себе папку и, развязав шнурок, открыла ее. Внутри лежали листы дешевой бумаги, немного засаленные, исписанные крепким, уверенным почерком. Без лишних украшательств, но явно выдававший в человеке приличную практику письма.

— Евгений, Евгений… — задумчиво произнесла она себе под нос, проглядывая листы. — Странный ты… ой странный… надо бы с Ариной поговорить, разузнать, что ты за фрукт.

После чего взяла первый лист и погрузилась в чтение. Очень уж ее заинтриговал и человек этот, и книга. Не столько действительно интересно, сколько любопытно было взглянуть на эту откровенную провокацию…

* * *

— Надо брать Царьград! — решительно произнес царь на Нептуновом совете.

— И как ты себе это представляешь? — спросил Алексей.

— Как? У нас уже построено много десантных баркасов. Мы можем их перебросить по рекам на юг и с их помощью за раз перевезти армейский корпус. С артиллерией. За первую ходку. За вторую они и лошадей с обозами доставят.

— Это-то понятно. Я о другом спрашивал. Как это оформлять?

— А что тебя смущает?

— Идет война между Габсбургами и Османами. Константинополь захвачен первыми. И захват города… точнее проливов получается юридически странным. Это ведь что? Вступление России в эту войну? А на чьей стороне? Османов?

— В городе же восстание.

— Которое мы и организовали. То есть, там сидят условно наши союзники, не спешащие, впрочем, как молдаване посылать нам дипломатов и пытаться войти в Союз. Как на такую операцию отреагируют остальные? Разве это не предательство союзников? Разве это не нарушение данного слова?

— Это же повстанцы.

— Это репутация, отец. Наша репутация. Один раз дашь слабину — и все, никто верить слову не будет. А в этом наша сила. Кто кроме нас в Европе верен своему слову? Кто ради сиюминутной выгоды или удобного момента не предает своих союзников?

— А они нас не предадут?

— Это их репутация. Вон, султан, до сих пор в Москве сидит и голову нам морочит. А все почему? Веры ему нету. Хочешь, чтобы и нам ее не было? Сказал — так, делаешь так. Если договоренности оказались нарушены той стороной, то да, не только можно, но и нужно отреагировать. Выступать терпилой многократно хуже, чем лжецом. Но… разве эллины нас обманули?

— Строго говоря, они не прислали посольство и не установили с нами дипломатические отношения, — заметил Голицын. — А обещали.

— И переговоры ведут с австрийцами, — добавила Миледи.

— Вот видишь? — спросил отец. — Видишь?

Алексей нахмурился и промолчал.

Расклад действительно складывался интересным.