Русская война 1854. Книга вторая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 44

Вот только в нашей истории в итоге все вышло совсем не так, как было задумано.

— Хороший план, — я вытащил из кармана карту обороны города, которую носил с собой для расчета постройки будущих рокадных дорог, и принялся рисовать на ней стрелки. — Мы сможем собрать на этом участке в несколько раз больше полков, чем держат там англичане. Если ударить разом и обеспечить достаточно сил, чтобы суметь закрепиться, то мы обязательно добьемся успеха. Но есть несколько важных вещей, которые нужно учесть. Для начала география. Между Инкерманскими высотами и Килен-балкой — низина, где утренний туман может лишить нас возможности руководить войсками даже с учетом «Ласточек». Точка захода на плато довольно узкая, если враг будет держать ее, это в свою очередь помешает нам использовать кавалерию. Дальше, синхронность действий. Нам нужно обязательно рассчитать время, когда каждая из частей сможет вступить в бой. Учесть все мелочи. Например, инкерманский мост разрушен, и идущие с северной стороны части, очевидно, опоздают на пару часов. Ну и, напоследок, сильные стороны врагов… Англичане довели до совершенства свою тактику стрельбы издалека. Соответственно, будет как на Альме. Они станут стрелять, отходить и снова стрелять, стараясь находиться на дистанции и не принимая ближний бой. А французы — их не остановить одной угрозой удара или обстрела. Если мы не двинемся на них, навязав настоящую схватку, они придут на помощь союзникам и могут лишить нас любых добытых успехов.

Я выдохнул. Все же не зря я потратил время, чтобы вспомнить все возможные ошибки, допущенные в моем времени.

— Кажется, вы не верите в успех, как и генерал-адъютант, — Николай нахмурился и кивнул на своего спутника.

— Вовсе нет, — возразил я, проигноривав дернувшую меня за рукав Анну Алексеевну. — Я считаю, что мы можем добиться успеха! Только нельзя полагаться просто на храбрость или рассчитывать, что враг уступит — такого не будет! Тут как в драке: если и бить, то сразу кулаком и сжав сразу все пальцы!

— А если не сжать? — Николай улыбнулся, и пришла уже очередь Меншикова хмуриться.

— Тогда можно сломать палец, а враг просто потрет щеку и пойдет дальше.

— Что ж, мы услышали ваше мнение, капитан, — Меншиков махнул рукой, показывая, что я могу идти. — И не беспокойтесь, генералы штаба учтут и не такие мелочи.

Мне показалось, что все мои слова были пропущены мимо ушей. Да что такое случилось с обычно рассудительным князем? И ведь не остаться! Сколько бы я сейчас ни спорил, мнение он свое не поменяет. Теперь разве что получится договориться с конкретными генералами, которые будут принимать участие в сражении.

Я кивнул, развернулся на каблуках и двинулся к выходу. Вместе со мной, явно не желая оставаться в такой обстановке, скользнула Анна Алексеевна, а за ней, неожиданно, Михаил Николаевич.

— Обижаешься? — остановил меня за дверьми великий князь.

Как остановил? Задал этот вопрос, а я просто замер на месте от осознания того, что сын царя может интересоваться такой малостью. Да что там интересоваться — как он вообще на что-то подобное внимание обратил?

— Обижаюсь, — честно ответил я, а Михаил неожиданно хохотнул.

— Правду про тебя Дубельт говорил: иногда ушлый, словно грек, а иногда, словно дитя великовозрастное, ничего не скрываешь.

— Хм, — я не знал, как реагировать.

— Пойдем, — Михаил махнул рукой, предлагая проследовать в занятую им с братом половину особняка. — Мне кажется, ты просто до конца не понимаешь, что именно происходит в Севастополе. Ни замыслы царя, ни сомнения Меншикова, ни дух людей, что тут живут.

— И вы будете тратить на меня время? — я все еще не мог понять.

— Кажется мне, что если мы поговорим, то ты еще больше пользы сможешь принести, — Михаил пожал плечами. — А еще… Вечером же смотр, будем награждать тебя и других отличившихся, а награждать хмурые рожи, скажу я тебе, удовольствие так себе.

Вот он еще и пошутил. Я понял, что только что сын царя сломал вообще все представления о самодержавии, что у меня были до этого. И послушать, что же он хочет рассказать, после такого захотелось еще больше.

— Прошу прощения, — напомнила о себе Анна Алексеевна, которая все это время тенью следовала за нами. — Я, наверно, покину вас.

— Оставайтесь, Аннушка, — Михаил кивнул в сторону кресел. — Заодно, может, дополните мой рассказ. А то я о тех временах знаю только по рассказам отца. Так, может, и вам Алексей Федорович как начальник третьего отделения тоже что-то рассказывал.

Анна Алексеевна кивнула и заняла свое место, я последовал за ней. Михаил же остался на ногах и, медленно прохаживаясь из стороны в сторону, начал рассказывать нам о событиях двадцатилетней давности. Притом рассказывать такие вещи, которые, наверно, не позволил бы себе озвучить больше никто в империи.

Взять только самое начало, когда Михаил спокойно признал, что при Александре I, великом победителе Наполеона, на корабли денег не выделялось. Потом упомянул некоего Алексея Самуиловича Грейга, который занимался Черноморским флотом в 20-е годы. Тогда деньги уже пошли, но расходовались очень странно. Грейг не развивал Севастополь и, более того, сократил учебный процесс сначала до четырех месяцев в году, а потом и до одного.

— В апреле флот вооружался, в мае производился инспекторский смотр, с мая по август корабли несколько раз выходили в море, не более трех дней подряд, и в конце августа флот разоружали, — Михаил криво усмехнулся. — При таком подходе легко представить, чем все остальное время занимались офицеры и матросы.

— Пили? — угадал я.

— Да, а еще охота, бордели и огороды с подсобным хозяйством. Последним, впрочем, больше интересовались нижние чины, — Михаил отвернулся к окну. — В общем, такой «флот хорошей погоды» совершенно не устраивал отца, и он долго искал человека, которому смог бы доверить исправление ситуации.

— И таким человеком стал Лазарев?

— Да, отец очень верил в Михаила Петровича, Меншиков тоже его поддержал, — неожиданно Михаил усмехнулся. — А вот сам Лазарев пытался отказаться. Понимаю его, на Балтике его карьера успешно развивалась, зачем рисковать… Но отец попросил, и Михаил Петрович, прекрасно понимая, как важен нам флот на юге, отправился выполнять свой долг. По плану он должен был приехать сначала на должность начальника штаба, освоиться, а потом уже принимать все бразды правления. Кстати, знаете, что Лазарев попросил за свою службу?

Мы с Анной переглянулись и покачали головами.

— Он попросил разрешения взять с собой своих людей. Тех, кого он сам вырастил, кому мог доверять, с кем бы его не сожрали за неделю местные сухопутные акулы. Для меня это было важным уроком…

— А кого он взял? — спросил я, уже догадываясь об ответе.

— Своего шурина контр-адмирала Авинова, кузена супруги капитан-лейтенанта Корнилова, друга по Морскому корпусу каперанга Бутакова и доказавших свою верность капитана второго ранга Нахимова и лейтенанта Истомина, — Михаил замолчал, словно давая мне оценить ситуацию.

С одной стороны, похоже на коррупцию, когда один тянет за собой родню. С другой, Севастополь вовсе не был хлебной должностью. Фактически Лазарев шел на войну — сначала с бывшими начальниками флота, потом и со всеми остальными. И на кого, как не на семью можно прежде всего положиться в такой ситуации? Тем более, ни один из протеже адмирала его не подвел. Даже Авинов, который выбыл из-за того, что потерял зрение, до последнего исполнял свои обязанности.

— Позвольте, я расскажу, что было после приезда адмирала в город, — Анна Алексеевна нарушила повисшую паузу. — Многие из тех событий проходили через третье отделение, и не все из них потом стали достоянием общественности.

Михаил кивнул, и девушка вывалила на нас новые подробности, от которых у меня невольно сжались кулаки… Как и следовало ожидать, нового начштаба — должность, в которой приехал Лазарев — встретили с неприязнью и попытались сделать то, что делали со всеми, кто пытался в те годы настоять на своем. Постарались выжить. Так, обер-интендант Критский отказывался выделять хоть какие-то ресурсы для ремонта кораблей, заявляя, что собирается поддерживать их в том виде, в каком на их палубе стояла нога Его императорского величества. А комендант порта, следуя этой линии, фактически отказывался готовить корабли к выходу в море.