Пираты Марокко - Волошин Юрий - Страница 19
- Предыдущая
- 19/94
- Следующая
– Тебе, сын мой, захотелось познакомиться с инквизицией?
– Вот-вот, падре. Вы держите всех в страхе и тем только и сильны. А как же заповедь «не убий»? А ведь убивали, и множество!
– Наказывают врагов церкви, богоотступников! И учти, это делают только светские власти и без пролития крови!
– Да, на костре! Любое убийство – грех, падре. Так нам завещал Христос. Выходит, вы искажаете его святое учение? Стыдитесь, падре!
– Еретик проклятый! – возопил отец Бонифаций. – Изыди, богохульник, ренегат!
– Падре, на нас смотрят, постыдись злобных слов. Убеди меня, и я соглашусь с тобой.
Старик зашелся в безмолвном крике. Пленники с интересом наблюдали эту ссору. Кто посмеивался в бороды, а кто и сверкал фанатичными взглядами, бросаемыми в сторону Пьера.
– Успокойся, Пьер, – прошептал Арман, потянув друга за руку. – Чего связался. Ему ничего не докажешь. Лишь себе хуже сделаешь.
– И то верно, Арман. Но я не люблю, когда искажают святые истины.
Ссора помаленьку затихла, но осадок от нее остался, и пленники разбились на группки, тихо переговариваясь и ворочаясь на полусгнившей соломе.
– Я вижу, Пьер, ты любитель поспорить на серьезные темы, – Арман с неодобрением поглядывал на друга и своих товарищей. – Лучше скажи, как у нас продвигается дело с выкупом?
– Слишком мало времени прошло, Арман. Рано еще ждать результатов. Будем терпеливы.
– Тоскливо ждать-то. Осточертело все!
– Вот теперь ты распаляешь душу понапрасну, Арман. Не надо так.
– Да, ты прав, Пьер. А что ты скажешь про тот древний город, развалины которого мы теперь разбираем, а? Я понял, что ты человек ученый, почитывал, наверное, кое-какие книжонки. Это и в самом деле так, Пьер?
– Почитывал, конечно. Это так. Но про наши развалины я ничего не знаю, кроме того, что тут когда-то был римский город. Нашествия, войны привели его в упадок, и теперь мы берем помаленьку оттуда камень. Арабам тоже охота строить подешевле, из готового материала.
– Жаль, что ты ничего не знаешь об этом. Мне бы интересно было послушать, как жили в древности люди. Это же римские люди говорили на латыни, да?
– Да, это они, Арман. Великий был народ, а что с ним стало теперь?
– А почему называется – латынь, а не римский язык, Пьер?
– Римляне же не народ, Арман. Они относились к народу латинов. Это племя такое было в древности. Вот по нему и назван язык. Теперь на нем никто не разговаривает, кроме служителей церкви да ученых.
– А как же так получилось? Интересно.
– Римская империя погибла под ударами множества племен и народов. Теперь язык римлян простым народом забыт, и в каждой стране стал развиваться другой. Но произошло это не так уж и давно. Если ты встречался с итальянцами, то знаешь, что там в каждом городе свой язык или наречье, и людям приезжим трудно понять местных жителей.
– Странно как-то получается и непонятно. Забывается язык целого большого народа, а новый еще не появился.
– Наверное, появится, Арман. У нас во Франции тоже каждая провинция говорит на языке, который с трудом понимают в другой.
– И то верно. Да, наверное, многое можно узнать из книжек.
– Узнать можно все, Арман. Только не все могут позволить себе такое знание. Книги дороги, и редко кто может их себе купить. Да и мало кто умеет читать у нас. Ты хоть умеешь, Арман?
– Немного умел, но уже давно не пробовал. Может, и забыл уже.
– Лучше не забывай, Арман. Но главное не в этом, а в том, чтобы у человека был интерес, тяга к знаниям, а ее, видимо, надо или воспитывать, или иметь от Бога.
– Чудно ты говоришь, Пьер. Ведь ты иностранец, так ведь?
– Был, Арман. Теперь я настоящий француз. Я уже редко вспоминаю свою далекую родину, зато жену, детей не могу забыть и на один час. Как они там переживают мое исчезновение? С ума можно сойти!
Арман перестал досаждать Пьеру своими вопросами, видя, что тот на самом деле сильно переживает разлуку с семьей, хотя старается и не показывать этого.
Утром, как и обычно, появился надсмотрщик и ударом бича поднял пленников. Отец Бонифаций опять чувствовал себя неважно и замешкался на соломе. Его худое тело, изможденное не столько работой, сколько старостью и невзгодами жизни, прикрывала драная сутана. Ее лохмотья иногда мешали ему при ходьбе. Вот и сейчас он запутался в ее космах и упал.
Надсмотрщик глянул свирепыми глазами на священника. Его лицо исказилось злобой, а рука сама поднялась для замаха бичом. Просвистел свинцовый грузик, ременная петля захлестнула тощую шею старика. Араб с силой рванул бич на себя, и падре покатился по соломе, не издав ни звука.
Кто-то потом говорил, что слышал легкий хруст сломанной шеи. Но в этот момент никто не ожидал такого, и все с откровенным ужасом взирали на распростертого монаха, торопясь поскорее отойти подальше от свирепого изверга-надсмотрщика.
Тот закричал, пнул ногой лежащего, но отец Бонифаций не подавал признаков жизни.
Надсмотрщик рванул священника за воротник, затрещала ветхая ткань, а голова жертвы беспомощно повисла на грудь. Бледность уже залила кожу заросшего бородой лица, и араб наконец понял, что случилось.
Злоба его прошла мгновенно. Он оглянулся на выходящих рабов и заспешил на выход. Вскоре он скрылся в переходах, и больше пленники его не видели.
– Убрали нашего истязателя, – вздохнул грек, коверкая слова. – Может, другой будет получше. Дай-то Бог!
Вечером действительно появился новый надсмотрщик. Это был уже пожилой человек лет пятидесяти с седыми усами и карими глазами. Многие заметили, что он отличается от остальных арабов чем-то неуловимым. Его голос звучал спокойно, но сочно и с незнакомыми интонациями.
Бича у него в руках не было, но он постоянно крутил тонкую самшитовую палку с небольшим набалдашником на рукоятке. Он имел привычку похлопывать ею по раскрытой ладони левой руки и поглядывать на людей из-под нахмуренных кустистых бровей, подкрашенных черной краской.
– Интересно, как поведет себя с нами наш новый начальник, – прошептал на ухо Пьеру Арман.
– И совсем это не так интересно, – ответил как-то вяло Пьер. Его мысли сейчас были заняты семьей. В такие минуты он всегда был неразговорчив и задумчив.
Как вскоре выяснилось, новый страж оказался немногословен и не так жесток, как прежний. Он предпочитал лупить провинившихся пониже спины и по бедрам, без злобы и издевательств. В общем оказалось, что новость всем пленникам пришлась по нутру. Стало веселей, страх немного отпустил несчастных узников.
– Странно, что новый страж теперь частенько сопровождает нас до места работы, – заметил Арман. – Это что-то новое, не находишь?
– Пусть себе. От него плохого не много.
Однажды, уже перед концом работ, новый страж набросился на одного из отощавших испанцев, когда тот упал под тяжестью камня, который тащил на двуколку, запряженную верблюдом. Страж подскочил к упавшему и разразился бранью. И тут Пьер ощутил, как сердце его подпрыгнуло к самому горлу. Он услышал русскую матерщину, хотя говор был и несколько иным, чем в Новгороде.
Пьер впился глазами в лицо стража, вслушиваясь в оттенки знакомых с детства слов. Без сомнения, страж ругался по-русски. Что это? Помутнение рассудка от жары и усталости, или все просто привиделось?
Получив пару увесистых ударов палкой, испанец наконец поднялся и заковылял со своей ношей дальше.
Пьер поглядел по сторонам, быстро подошел к стражнику и спросил по-русски прерывающимся от волнения голосом:
– Браток, неужто ты с Руси?
Охранник резко обернулся на Пьера и уставился на того все еще злым взглядом. Потом огоньки раздражения в нем исчезли, и на Пьера глянули удивленные и даже несколько испуганные глаза.
– Замолкни, раб! – сказано было по-русски, и это приободрило Пьера.
– Браток, столько лет я родного слова не слыхал! Откуда ты?
– Сам-то откуда будешь? – смягчился страж.
– Да я новгородский, браток! Вот в плен попал и жду выкупа.
– Ладно, замолкни, я сказал! Потом встретимся. Жди и помалкивай! Пошел на место, – стражник незлобиво замахнулся палкой.
- Предыдущая
- 19/94
- Следующая
