Бурят (СИ) - Номен Квинтус - Страница 6

— Не нравится мне все это…

— Так никому не нравится, а что делать?

— Кто сейчас ноён у хонгодоров?

— Не знаю, мы-то цонголы. Сюда от чехов ушли…

— А ваш ноён где?

— Нету его. Чехи убили. И всю семью его убили: богато они жили, много у них чего награбить можно было…

— А здесь цонголов много?

— Здесь… мы, урянхаи, урлууды, омохоны, эндзэтэны… больше сюда никто вроде не уходил.

— Еще жинхэнэ цонголы, — добавила его мать, — они в двух днях пути к Троицкосавску стоят.

— Шесть яса всего?

— Наших — да, шесть. Но ведь это земли табангутов, они только тех, кто им родня, пустили.

— А ноён табангутов где?

— Жил в Троицкосавске, а где сейчас — этого никто, наверное, и не знает.

— А кто-нибудь знает, сколько всего мужчин во всех яса здесь?

— Может тысяча, может пять сотен — никто давно уже не считал.

— Мне нужно два десятка, которые умеют стрелять из ружья. Хорошо стрелять.

— Можем пойти в Поворотное зимовье, там вокруг много наших живет. Но тебе туда идти нельзя.

— Почему?

— В таком дэгэле… никто из бурят, конечно, великого целителя не тронет, но там чужих много.

— С чего ты решил, что я великий целитель?

— Ты думаешь, что мы не знаем знаки баргутов? Я их раньше не видел, а мать — видела, теперь и я их знаю. Но это в улусах люди знают, а в селах — нет. Мать сказала, что у тебя есть деньги на новый дэгэл и на ябаган гутал: летом в них ходить лучше, на них никто внимания не обратит. Я знаю хорошую мастерицу, до нее всего день пути…

— А в Поворотное зимовье?

— Я думаю, что новую одежду там ты сразу купишь, она много шьет на продажу и почти всегда у нее есть что купить. Не такой, конечно, дэгэл, — парень указал рукой на тот, что был надет на Николая Павловича, — а простой. Но тебе-то такой и нужен!

— Ты меня проводишь?

— Конечною. Но только об этом ты матери скажи…

Путешествие за новой одеждой вышло веселым. Откуда взялась вторая лошадка — этого Николай Павлович не понял, ведь в улусе никакой скотины не было, и даже для еды там использовали подстреленную им косулю (за которой пришлось специально к Черному ущелью возвращаться). Но лошадь — появилась, и с рассветом он вместе с Гунсэном — который откуда-то достал и повесил на плечо длинное ружьё — отправился в путь. А часа через два мальчишка вдруг остановился и, указывая рукой куда-то вдаль, не очень громко сказал:

— Наранбаатар, казаки! Они из Троицкосавска грабить идут! Прямо в наш улус, они же там всех убьют! Быстрее обратно скачем!

— Почему убьют?

— Они всегда всех убивают!

— Ты ошибаешься. Их всего-то десять… одиннадцать, — уточнил Николай Павлович, присмотревшись. И если мы из убьем здесь, то они уже точно никого не убьют.

— Но… но нас всего двое… — растерянно пробормотал мальчик, но ружье свое с плеча снял.

— У тебя сколько патронов?

— Пять в магазине, еще двадцать с собой.

— Отлично. Стрелять начнешь после меня, и стреляй, начиная с последнего. А я их постреляю с начала. Тут работы-то на пару минут.

— У них пулемет.

— Это что?

— Вон, на телеге стоит. И казак рядом сидит. Если он начнет по нам стрелять…

— Значит не начнет. Отведи коней вон туда за кусты, а я тут пока обустроюсь.

Николай Павлович снял с трубки, в которую попадали отстрелянные картуши, пробку, немного подумал — и привязал к ней шелковый кошель: денег-то все равно в нем мало, а терять картуши не хотелось. Аккуратно (как в инструкции и писалось) вставил шесть картушей в обойму, положил ее под руку…

Целиться, глядя в круглую дырочку, совмещая мушку с целью, было очень просто. А то, что не нужно было каждый раз винтовку перезаряжать, сейчас было особенно важно. И очень удобно: первые шесть пуль он выпустил буквально за пару секунд. Затем — две секунды, чтобы вставить в прорезь обойму и затолкать картуши в магазин, еще пару секунд чтобы снова прицелиться…

Гунсэн тоже успел три раза выстрелит, и даже, похоже, два раза попал.

Стрелять Николай Павлович начал, когда казаки подъехали меньше, чем на сотню саженей, так что промахнулся он лишь один раз. Гунсэн свистом подозвал коней, стрелки осторожно подъехали к «мишеням». Мальчик аж присвистнул, глядя на то, что сотворила с казаками мельхиоровая пуля, попавшая в голову. А вот Николай Павлович — удержался, хотя тоже очень удивился: ну не видел он раньше, на что способна четырехлинейная пуля, влетающая в череп со сверхзвуковой скоростью. Да и про скорость он только слово запомнил, в инструкции написанное — а теперь осознал, что это очень много.

— Так, Гунсэн, лошадей мы не берем, их кто-то опознать может. И телегу — тоже. А вот ружья…

— Это винтовки, трехлинейки. Надо их обязательно забрать. И пулемет тоже: я знаю, как из него стрелять. Но мы все это не утащим…

— Значит, одну лошадь вьючим, — он взвесил на руке «трехлинейку».А пулемет — он тяжелый? Двух лошадей. И все это забираем в Черное ущелье, я знаю местечко, где никто это добро не найдет. Ну что стоишь? Собирай всё! А я пока тушки эти с дороги уберу, а то вдруг кто увидит, что-то нехорошее подумает…

— Тогда их лучше на телегу сложить и к реке отвезти.

— Зачем? Река-то глубиной до колена…

— А реку поганить зачем? Там рядом промоина глубокая, в нее побросаем и хворосту сверху навалим: никто и не найдет!

— А завоняют…

— Не успеют. Там еще недавно узоны мертвых своих оставляли, волки это знают и всё за два дня подчистят. Это будет, конечно, не очень хорошо, но узоны уже отсюда ушли, так что мы их не обидим.

Когда работа по загрузке была в самом разгаре, подъехали четверо бурят — и Николай Павлович лишь удивился, что Гунсэн на них вообще внимания не обратил. Старший из подъехавших посмотрел на него, на творящееся на дороге:

— Баатар, оставь все это, мы уберем.

— Меня называют Наранбаатар, я внук Андамы.

— Она, наверное, гордится таким внуком. Но я вижу, что вы куда-то спешите, так продолжайте путь. Меня зовут Дамдинцэрэн, я — ноён табангутов.

— Рад встрече с тобой. Мне нужно два десятка мужчин, умеющих стрелять из ружья.

— Зачем?

— Мне не нравится, что тут делают американцы, чехи и все остальные, кто захватил или предал нашу страну.

— Где тебя можно будет найти?

— Дня через три я буду в Поворотное зимовье.

— Туда лучше не приходи, мы с радостью встретим тебя в улусе Цаган Хошун, это всего час пути оттуда. А если ты можешь оставить нам пару винтовок…

— Пулемета я вам не дам, — тут же встрял Гунсэн.

— … то мы будем благодарны. А пулемет, мальчик, это ваша добыча. И винтовки тоже, но если вам столько не нужно… У меня есть чем за них заплатить, через три для в нашем улусе я отдам. Деньгами или…

— Мы договоримся.

— Да.

Когда место стычки скрылось за поворотом, поручик спросил у мальчика:

— Гунсэн, ты почему не сказал мне, что кто-то к нам едет?

— Зачем? Это же не казаки, а просто охотники. Они на нас нападать не стали, а казаков они тоже не любят. Вон, помогли даже.

— Думаешь, что в Цаган Хошун мы можем ехать без опаски?

— Я скажу своим, что мы туда едем. Нас никто не тронет.

В улусе Николая Павловича встретил сам ноён и человек десять из его яса. Охотники, это было с первого взгляда понятно. И сразу же Дамдинцэрэн спросил:

— Ты говорил, что тебе не нравятся американцы. Но их только в Верхнеудинске двести человек…

— На дороге нас было только двое. И стало на одиннадцать казаков меньше, а у нас убытков — девять пуль для моей винтовки и четыре для винтовки Гунсэна.

— Ты хочешь захватить Верхнеудинск?

— Я же не сумасшедший. Я просто хочу убивать там американцев, чехов и этих предателей-казаков, пока они сами из города не убегут. Двадцать метких стрелков сделают это за неделю.

— Они пришлют еще людей, и новые люди будут гораздо злее.