Попрощайся! - Кожин Олег - Страница 5

– Бэ-э! Глухих везут, поедешь?

Мальвина часто захлопала ресницами, пухлые губки приоткрылись. Кукла магазинная! С силой впечатывая ботинки в асфальт, Лена надвинулась, не без удовольствия отметив, как девочка отшатнулась, завертела кучерявой головой в поисках помощи подружек. Те, однако, не торопились вставать на пути у агрессивной готки и отводили не по возрасту густо накрашенные глаза. Пара сопровождающих их мальчишек стояла поодаль, следя за сценкой с затаенным любопытством.

– Что, прикол слишком сложный? Или, когда не в рифму, у тебя оперативной памяти не хватает? О-о-о, прости! Откуда тебе знать, что такое оперативная память! – Склонив голову набок, Лена состроила нарочито сочувственное лицо.

– Я… ты… – Мальвина попыталась собраться, чтобы дать отпор, но не успела сообразить, что лучше: то ли защищаться, то ли атаковать соперницу.

Лена же, поймав нехороший кураж, шпарила как из пулемета – зло, едко, издевательски. И откуда только взялось!

– …Он, она, они! – встав почти вплотную, выпалила Лена в побледневшее лицо Мальвины. – Личные местоимения, начальная школа, третий класс. Недавно проходили? Это многое объясняет!

Неизвестно, чем бы закончилась эта односторонняя перепалка, но тут фарфоровое личико Мальвины исказилось – вот-вот зальется слезами. Лена никогда не дралась, попросту не умела, но с детства не привыкла спускать обиду. Даже если обидчиц больше. Даже если с ними рослые и широкоплечие парни, способные одной левой отправить в глубокий нокаут. Гордеевская фамилия пылала яростно, звала в неравный бой. Но сегодня было что-то еще. Несвойственная жестокость. Желание унизить глупую куклу, втоптать в грязь, идущее откуда-то извне, диктуемое чужой злой волей. И Лена, поймав это внезапное ощущение, испугалась. Испугалась по-настоящему. Настолько, что застыла с ядовитой репликой на губах, с поднятым в назидательно-учительском жесте указательным пальцем.

Девчонки поняли это по-своему. Наконец-то вышли вперед, суетливо оттерли готовую расплакаться Мальвину в сторонку и увели ее прочь, поглаживая по спине и кидая на окаменевшую Лену неодобрительные взгляды. Вскоре вся компания скрылась за углом.

Распираемая изнутри бушующей злобой, Лена казалась самой себе старым закипающим чайником со свистком. Вот он дребезжит крышечкой, сердито булькает – но недалек тот миг, когда пар рванет в носик и вылетит наружу с мерзким противным свистом. Лена прилагала все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы чужеродная злоба не вырвалась наружу пронзительным визгом, от которого лопаются барабанные перепонки, а стекла покрываются трещинами. И когда казалось, что держаться дальше невозможно, негромкий и чуть виноватый голос сказал:

– Ты не обращай на них внимания, они не со зла.

Словно кто-то услышал бульканье воды и, не дожидаясь свиста, погасил газовую конфорку. Напряженные мышцы спины расслабились. Сведенная судорогой рука обмякла, упала вдоль тела. Искаженное сдерживаемым криком лицо от челюсти до скулы задергалось в нервном тике. Голова, корпус, ноги – тело поэтапно повернулось направо. Лена не могла отделаться от мысли, что движется как нежить из старых фильмов ужасов. Кости суставов по-стариковски щелкали, и когда Лена завершила этот бесконечный поворот, лицо ее залилось краской.

«Божечки, он что, все это время был здесь?! – Внутри ее головы эта фраза заканчивалась пучеглазым смайликом. – Ох, только бы он не слышал… – Но суетливая мысль оборвалась под натиском сонма других. – Не слышал, как хрустят твои кости? Это тебя волнует? А то, что он от и до слышал – и наблюдал! – всю эту гнусную, отвратительную сцену, тебя не волнует?! Вот блин! Блин, блин, блин!»

Но парень, смутно знакомый высокий симпатяга, на год или два старше, ее реакции будто и не заметил. Казалось, сам он был смущен куда больше. В черном худи с принтом мультсериала «Рик и Морти», зауженных голубых джинсах и кедах со звездой, волосы забраны в пучок на макушке, парень совершенно не показушным жестом крутил пальцами небольшое серебряное колечко в ухе и смотрел на Лену с явным замешательством.

– Они не злые, правда. Просто немного… – он взмахнул рукой, стараясь подобрать наименее обидный эпитет.

Остатки чуждой злобы выходили медленно, как воздух из проколотой шины, и Лена с готовностью пришла парню на помощь:

– …Тупенькие?

Она бы ничуть не удивилась, скажи он в ответ: «Да сама ты тупенькая!» И чего вызверилась, дура? Да, заносчивые курицы, да, лезут со своим мнением куда не просят. Но нельзя же так… Однако затихающая злоба шипела, издыхая: «Мош-ш-ш-шно-о-о-о-о-о! Нуш-ш-ш-ш-шно-о-о-о-о-о!»

– Можно и так, наверное, – в унисон ее мыслям поморщился парень. – За что боролись, на то и напоролись. Но правда, не злись на них. По отдельности они отличные девчонки, совсем не глупые. А как вместе соберутся – туши свет, бросай гранату. – Он обезоруживающе улыбнулся, и Лене до безумия захотелось улыбнуться в ответ. И продолжить разговор на скамейке в сквере у библиотеки. И обменяться телефонами и профилями в «Телеге».

Но проклятая злоба испарялась недостаточно быстро. Вместо улыбки Лена неумело сплюнула под ноги, резко вскинула кулак с торчащим средним пальцем и, круто развернувшись на каблуках, скрылась во дворе.

У родного подъезда она обессиленно присела на ступеньки и спрятала в ладонях горящее лицо. Слезы наворачивались на глаза – незваные, беспричинные. Только большие деревья, не один десяток лет дарующие старому двору раскидистую тень, шелестели кронами, успокаивая: «Все будет хорошо. Не печалься, человечек».

– Да что с тобой такое, а? – прошептала Лена.

В отдалении, среди деревьев, сосед, длинноволосый старик, имени которого Лена не знала, выгуливал престарелого бассет-хаунда. Едва Лена взглянула на соседа, тот демонстративно отвернулся, но, кажется, украдкой продолжал на нее поглядывать.

Запрокинув голову, аккуратно, чтобы не размазать траурный макияж, Лена вытерла уголки глаз. А когда вновь опустила – на крыльце рядом с ней сидела кукла. Та самая, которую родители приволокли с какой-то помойки. Лена шмыгнула носом:

– А ты здесь откуда?

Истертые деревянные глаза-пуговицы смотрели безучастно. Вышитый нитками рот не собирался отвечать.

– Многовато кукол на сегодня, – проворчала Лена. – Но ты хотя бы не выглядишь тупенькой. – Она подхватила легкое тельце, прижала к груди и шагнула в полумрак подъезда.

– Это нечестно! – выкрикнул Ярик. И тут же залился краской – так по-детски беспомощно это прозвучало. Показалось, что за окном скоморошничает, кривляется эхо: «Нетесня! Нетесня!» Оставалось только ножкой топнуть, чтобы уж совсем со стыда сгореть.

Папа посмотрел с укором, но замечание проглотил, стоило маме как бы невзначай положить ладонь ему на плечо. Вполне себе человеческие жесты, мимика, взгляды. Можно даже сказать «как раньше», если бы не едва заметная задержка, словно действиями родителей управлял компьютер – быстрый, но недостаточно. Впрочем, Ярик и сам прекрасно все понимал. Двенадцать лет в октябре стукнет, не маленький уже, чтобы истерики закатывать. Но от обиды, жгучей как крапива, тряслись губы. Ярик отвернулся, спрятал пылающее лицо, стараясь по-мужски пережить очередную вселенскую несправедливость.

Ведь обещали же! У них был уговор! В первый же день каникул Ярик примчался к родителям с планшетом и, захлебываясь от восторга, водил пальцем по ссылкам, прыгая со страницы на страницу. Зоопарк с оленями и прочими копытными под открытым небом! Один из самых больших в Европе, вот так-то – и у нас под боком! И их можно кормить, между прочим! Мам, прямо с рук кормить! И статуя гигантского оленя на въезде, метров двадцать, ого, прикиньте?!

И папа, обнимая маму за плечи, мягко поглядел на Ярика поверх очков, и сказал, что вотпрямщас не получится. Что, в отличие от Ярика с Ленкой, родителям нужно ходить на работу, а после оной хотя бы изредка отдыхать. И в следующем месяце не получится. И вероятнее всего, в следующем за ним тоже. Но! Тут папа легонько щелкнул Ярика по кончику носа, вновь даря надежду. Но! Пыл юного натуралиста не должен угаснуть в нашем сыне, сказал папа, и мама с преувеличенной серьезностью, пряча улыбку, с ним согласилась. И в первый день каникул они условились, что до начала нового учебного года непременно выберутся на Черные Камни смотреть на гигантского оленя. А папа дал свою самую страшную и торжественную клятву, прочитав нараспев: