Стилист. Том II (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 17

— Играй, гармоника, играй!

Мы на земле искали рай и он, конечно, был немыслимо далек…

А до него рукой подать: чтоб наступила благодать, давай-ка сядем в этот старый катерок. А до него рукой подать: чтоб наступила благодать, давай-ка сядем в этот старый катерок.

Небольшая пауза, и пошёл запоминающийся припев:

— Левый, левый, левый берег Дона: пляжи, чайки, плесы у затона, Рядом, рядом омуты и мели, мы до них добраться не умели. Левый, левый, левый берег Дона: пляжи, чайки, плесы у затона, Рядом, рядом омуты и мели, мы до них добраться не умели.

Со второго куплета оказавшиеся толковыми музыканты подхватили мотив, и дальше я играл уже с аранжировкой. Эффект оказался ошеломительным. Вряд ли в зале отдыхали сплошь ростовчане, но публика аплодировала и кричала «бис» так, что пришлось исполнять песню ещё раз. Когда мы закончили, худрук взял меня за локоток и отвёл за задник сцены.

— Парень, это точно твоя песня? Слушай, уступи, а?

— Пятьсот рублей — и она ваша.

— И у нас исключительные права на неё?

— Само собой.

— С нотами всё понятно, а текст можешь быстренько переписать?

Ещё несколько минут я потратил на то, чтобы в услужливо предоставленном блокноте записать слова песни. Затем сунул в портмоне десять салатового цвета бумажек с профилем Ильича и, чувствуя себя победителем, вернулся за столик.

— Ваши десять рублей, мадам, — протянул я Ольге заранее приготовленную купюру уже кирпичного оттенка.

Остаток вечера я был настоящей звездой, за меня чуть ли не тосты поднимали, причём не только члены нашей делегации. Приятно, чёрт побери, особенно в компании неожиданно заработанных пятисот рублей.

На следующий вечер — семинары проходили в дневное время — я решил посмотреть «Ревизор» в исполнении местной труппы. К началу спектакля зал был полон, причем места на галерке заняла шумная компания подростков, по виду старшеклассников, которые по ходу действа вели себя не совсем адекватно, вызывая желание подняться и надавать им лещей. В антракте я решил хотя бы с ними поговорить, и встретил эту банду по пути в буфет второго этажа.

— Мужики, вы откуда такие шумные? — поинтересовался я у самого по виду говорливого.

— Из Новошахтинского ГПТУ-39, а чё? — прищурился тот.

— Из ГПТУ? А кто у вас старший?

— Да вон, Андрей Романыч, наш мастер производственного обучения.

Это было сказано в адрес стоявшего у буфетной стойки спиной ко мне человека с усмешкой и лёгким презрением. Похоже, ученики не слишком жаловали своего мастера. Что ж, как бы там ни было, со старшим всё равно нужно поговорить. Подойдя к худощавому мужчине ростом почти на голову выше меня, я тронул его за локоть, он обернулся, мазнув по мне сверху вниз сначала вопросительным, а затем настороженным взглядом из-под крупных очков… Твою ж мать, какое лицо знакомое! Такое чувство, что я где-то его видел, причём в будущем. То ли по телику, то ли в интернете.

— Андрей Романович?

— Да, а в чём дело?

В голосе его также звучала настороженность. Он словно ожидал, что сейчас я предъявлю удостоверение сотрудника правоохранительных органов и заставлю его протий с собой.

— Это же ведь ваши ученики?

— Предположим.

Настороженность уже ушла из голоса, хотя во взгляде следы её ещё ощущались. И что-то ещё появилось в глазах, такое чувство, что там, за линзами очков,

— Вы как руководитель могли бы попросить их вести себя во время спектакля поприличнее?

— Толку-то, — махнул он рукой с зажатой в ней пятёркой. — Этих сорванцов угомонить невозможно. Переходный возраст, в некоторые из таких семей, — понизил он голос, — что с ними даже взрослому лучше не связываться.

— Товарищ, ваша очередь подошла, — обратился к моему собеседнику стоявший позади него немолодой мужчина, державший под локоть спутницу.

— Да-да, — засуетился Андрей Романович. — Девушка, мне вот на эту ораву пятнадцать песочных пирожных и столько же стаканов лимонада. Ребята, иди сюда, принимайте.

Я отошёл в сторону, мне так и не давала покоя мысль, что же так поразило меня в этом человеке. Поймав за рукав одного из учащихся, я негромко его спросил:

— Парень, а как фамилия вашего мастера?

— Романыча? Прикольная у него фамилия, Чикатило — ощерился тот в улыбке. — А зачем вам?

— Н-нет, всё нормально, — ответил я слегка осипшим голосом, — просто напомнил он мне одного человека.

Почему-то боясь обернуться, я вышел из буфета и прислонился спиной к колонне. Вот теперь всё сошлось. Я только что говорил с одним из самых страшных маньяков Советского Союза. Обладатель «прикольной фамилии» хладнокровно убьёт более полусотни людей, в основном женщин и детей. Или уже начал? Нет, если память не изменяет, первая жертва случилась не ранее середины 70-х.

Уже сидя в тёмном зале, я, совершенно не обращая внимания на происходящее на сцене, размышлял, как мне следует поступить. Оставить всё как есть, естественно, я не мог позволить, я просто стал бы соучастником будущих преступлений.

Идти в милицию, сказать, что этот человек вскоре начнёт убивать и насиловать? Меня просто закроют в «психушку». Этот вариант отпадает. Придётся разбираться с Чикатило собственными силами. Может, просто кастрировать его, возможно, все эти преступления он совершал на сексуальной почве. Знал бы, что встречу этого урода — проштудировал бы ещё в будущем его биографию. Но я никогда ранее подобным не занимался, поднимется ли рука на его «бубенчики»? А вдруг лишнего отчекрыжу, ещё помрёт от потери крови…

Хотя если помрёт — туда ему и дорога. Такие мрази недостойны ходить по земле. И ещё не факт, что даже кастрация станет гарантией от будущих убийств.

Вот и получается, что только физическое устранение Чикатило позволит мне спать спокойно. Нет, конечно, может, и будут первое время сниться кошмары, но это лучше, но я буду знать, что спас жизни десяткам женщин и детей.

Убивать мне тоже ранее не доводилось, но ради такого случая я, пожалуй, перешагну через свои моральные устои. Решив для себя таким образом эту дилемму, я стал думать, как всё обустроить. В театральном туалете оказаться наедине нам не светило, тем более что больше антрактов не ожидается.

Едва дождавшись занавеса, я уже на поклонах начал пробираться к выходу. Проследил, как группа Новошахтинских учащихся во главе с Чикатило садится в поджидавший их «пазик» и уезжает прочь. Всё, теперь в столице Дона моя цель вряд ли окажется в ближайшее время, а семинар через два дня заканчивается. В субботу мы отправляемся в Москву, значит, завтра, в четверг, я должен оказаться в Новошахтинске и покончить с маньяком. Откладывать на пятницу чревато, лучше иметь день в запасе.

В гостинице я одной из коллег сказал, что что-то неважно себя чувствую, простыл, наверное, так что завтра на семинар без меня, буду отлёживаться. Сам же ни свет ни заря, сдав ключи дежурной, рванул на автовокзал. Рванул без дипломата, без фотоаппарата, всё, что захватил — портмоне и паспорт. На такси домчались быстро, за 10 минут. Я по дороге уж было подумал, не нанять ли таксиста до Новошахтинска. Всё-таки деньги имелись, но затем отказался от этой идеи. Не нужно, чтобы он меня запомнил и в случае чего сдал органам, в рейсовом автобусе слиться с пассажирами куда легче. Тем более на семинар я поехал не в джинсах и кроссовках, которые привлекли бы внимание, а в обычном костюме и туфлях… Ну как обычном, всё-таки индпошив, тот самый подарок Зайцева — вельветовый пиджак и чуть расклешённые брюки, а на ногах ботинки производства Чехословакии.

Мне повезло, такой же «ПАЗ», на котором вчера уехал Чикатило с учениками, отправлялся в Новошахтинск буквально через десять минут. Выяснил, что ехать около полутора часов. Заняв место согласно купленному билету в задней части автобуса, я погрузился в чтение купленной на автовокзале газеты «Советский спорт». Хоть чем-то себя занять, к тому же за газетой не так легко разглядеть и, как следствие, запомнить мою физиономию.

Вскоре я понял, почему в такую жару — а начало сентября в этих краях ничем не отличалось от столичного лета — форточки в автобусе были закрыты. Хоть мы и ехали по асфальтированной дороге, но степная пыль то и дело кружилась вокруг нашего транспортного средства, и мне казалось, что, несмотря на видимую герметичность нашего автобуса, она уже оседает на мне. Вскоре я сложил газету в несколько раз и принялся обмахиваться ею, как веером, впрочем, так поступил не я один. Носовой платок тоже пошёл в дело, я регулярно обтирал потные лоб и шею.