Стилист. Том II (СИ) - Марченко Геннадий Борисович - Страница 16

— На, хлебни, помяни моего отца. Позавчера схоронил.

— Мои соболезнования.

Вон, значит, в чём причина. Принял флажку, отхлебнул. Хм, а коньячок-то приличный.

— В Управлении три выходных дали, а долг не отпускает, приходится с вами, оболтусами, встречаться. Агентурная сеть, мать её… Ты знаешь, каким был мой отец? Нет, ни хера ты не знаешь! Это легенда ОГПУ-НКВД, он с самим Дзержинским начинал. Всю троцкистско-зиновьевскую шваль допрашивал. О работе рассказывать не любил, но когда выпьет… Говорил мне: «Странная штука, Кешка, чем на воле человек был бойчее, чем больше на груди орденов — тем тише и пришибленнее он становился, когда его под белы рученьки вели в казематы Лубянки. А лучше всех держались крестьяне. Вымерший народ, настоящих крестьян уже не осталось. Им падать было некуда, и мучились достойно, и умирали спокойно». Вот такой был у меня отец, подполковник МГБ-КГБ Павел Григорьевич Гуляков.

Он сделал ещё один глоток, решительно завернул крышечку и убрал фляжку обратно в карман.

— Иногда завидую ему, вот это действительно была работа. А мы сейчас просто какой-то хернёй занимаемся. На хрена создали 5-е Управление, на хрена создали мой 1-й отдел… Борцы с идеологическими диверсиями, мать иху… А на самом деле цацкаемся с ними, деятелями культуры, а при Ежове сразу бы к стенке — и весь разговор.

И вновь пауза, и снова устремлённый в никуда взгляд.

— А разрешение на выезд евреям — это просто плевок нам в душу. Они долго, годами, а порой и десятилетиями маскируются, делая вид, будто они такие же честные, сознательные советские люди. Будто они любят общественную работу, будто им нравится советская власть. И тут наступает момент, когда мы убеждаемся, что никакой совести у них нет. Не наши это, оказывается, люди. А в тебе, Бестужев, течёт еврейская кровь? Можешь не говорить, она течёт в жилах всех парикмахеров. Ладно, цирюльник, ступай, небось беременная жена заждалась.

Едва я выбрался из машины, как он рванул вперёд. Глядя вслед «Москвичу», я думал, что даже чекисты порой не такие уж и железные. И как же хорошо, что сейчас не 37-й. А ведь, гнида, уже и про беременность жены раскопал. Хоть что-то от них можно скрыть?!

1 сентября выпало на воскресенье, поэтому в школу все шли 2 сентября. Я вёл Наташку в детский сад. Мимо шли, держа за руку преимущественно мам, школяры, многие с букетами.

— Пап, а когда я пойду в школу? — поинтересовалась дочь.

— Ну, ещё год придётся потерпеть.

— Целый год!

— Зато у нас будет время подготовиться. Научимся читать и писать.

— Я хочу научиться! А когда, пап?

— На следующей неделе я в первую смену, вот и будем по вечерам заниматься.

— Ура! Я научусь читать и писать!

— Только учти, что учёба — это тяжёлый, упорный труд. Готова к этому? Ну всё, договорились.

Правда, как мне дома пояснила Лена, в подготовительной группе их и так будут учить основам грамматики и арифметики. Ну да ничего, и мы поможем, знаний много не бывает. Это не тот случай из поговорки «Меньше знаешь — лучше спишь».

Человек предполагает, а Бог располагает. В четверг меня «обрадовали» новостью, что я еду на всесоюзный семинар в Ростов-на-Дону. Ехать изначально должна была Вязовская, но она некстати слегла с гипертонией, и на общем собрании меня голосованием отправили на берега Дона.

Мои возражения, что ничего нового я для себя не услышу, и тем более у меня жена беременная, силы не возымели.

— Какой у неё срок? — спросила председатель профкома Оля Барышникова. — Ну, это нет ничего, неделя твоего отсутствия ничего не решит. А насчёт ничего нового — сам поделишься опытом. Считай эту командировку заданием тебе как кандидату в члены КПСС, а также обладателю значка «Ударник коммунистического труда» и чемпиону СССР.

Хорошо хоть про недавний подвиг не напомнила, а то бы окончательно вогнала в краску. Делать нечего, пришлось ехать. Из Москвы делегация, в которой среди директоров парикмахерских я был единственным мастером, отправилась на комфортабельном «Икарусе».

С чего вдруг решили устраивать семинар в этом хоть и крупном, но провинциальном городе, известным лишь своими комбайнами «Дон», я понятия не имел. Ну да ладно, не моего ума дело, главное — отбыть номер. На всякий случай захватил с собой фотокамеру, наверняка появится возможность сфотографироваться на фоне местных достопримечательностей. Плёнки Тузиков мне подогнал с запасом, я взял одну кассету цветной «Kodak», и три обычной, чёрно-белой «Свемы», разной чувствительности — мало ли, вдруг погода испортится или в помещении придётся фотографировать.

До отъезда я всего один раз успел побывать в одном из читальных залов «Ленинки», где, через коробку финских конфет «Марли» договорившись со смотрительницей, спокойно, сидя в уголке, переснял десятка три иллюстраций из нескольких изданий, в том числе дореволюционных. Да, нескоро ещё, наверное, наступит время, когда здесь будут стоять ксероксы. Из-за командировки визиты в главную библиотеку страны пока пришлось приостановить, однако Лена уже вовсю работала над готовым материалом.

Часть из почти семисот участников семинара, включая нашу делегацию, заселили в центральную гостиницу «Ростов». Здесь слегка гэкала даже женщина-администратор, не говоря уже о простых горожанах. Сам семинар проходил на базе драматического театра имени Горького. На входе каждому вручался набор цветных открыток «Ростов-на-Дону». Москвичам выделили третий ряд слева и справа от центрального прохода, и первый день я успешно продремал в своём кресле, благо что руководитель делегации сидел на противоположной стороне.

Вечером некоторая часть нашей делегации, включая руководителя, отправилась ужинать в гостиничный ресторан. Немного подумав, я к ним присоединился. Цены здесь были приемлемыми, а в меню оказались даже вареные раки, причём обалденно вкусные. Да и атмосфера вполне уютная, а ресторанный ВИА наигрывал что-то из советской попсы.

— Ну как вам, Алексей, Ростов?

Это поинтересовалась моложавая директриса одной из столичной парикмахерских, Ольга Васильевна, просившая меня называть её просто Ольга, без отчества. Она в «Икарусе» сидела рядом со мной, причём, подозреваю, уселась целенаправленно, и сейчас недвусмысленно положила руку на мою ладонь. Учитывая, что дама активно употребляла полусухое,

— Ничего так городок, симпатичный, — ответил я, аккуратно освобождая руку.

— А на левом берегу Дона, говорят, отдыхает весь город.

— Левый, левый, левый берег Дона-а, пляжи, чайки, плесы у затона-а, — неожиданно для себя негромко пропел я.

— А что это за песня?

— Так, вспомнилось что-то.

— Давай попросим их спеть.

Она кивнула в сторону сделавших паузу перед очередной песней музыкантов.

— Вряд ли они её знают.

— Почему?

— Потому что я её сочинил по пути в Ростов.

— Да ладно! Лёша, а давай ты её споешь с ансамблем?

— С этим что ли?

— Ну да! Подожди, я договорюсь.

Я не успел её остановить, как она вскочила с места и довольно бодро для изрядно выпившей женщины двинулась сторону небольшой сцены. О чём-то негромко пообщалась с музыкантами и призывно махнула мне рукой. Твою ж мать, вот только этого мне не хватало. Я отрицательно покачал головой, но Ольга, насупившись, быстрым шагом подошла, взяла меня за руку и потащила к сцене.

— С вас десятка — и пойте что хотите, но только не матом, — сообщил пианист, судя по виду, руководитель коллектива. — А мы, если что, даже подыграем.

— Вот видишь, им ещё и плати.

Я снова сделал попытку вернуться, но Оля вцепилась в меня, будто клещ, ещё и заплатила за меня. Так и пришлось взбираться на сцену, попросив у гитариста инструмент — гэдээровскую «Музиму».

— Товарищи, — объявил руководитель ансамбля в микрофон, — сейчас наш гость из Москвы исполнит песню собственного сочинения, посвящённую нашему прекрасному городу.

После чего уступил мне место у микрофона. Когда-то ещё в юности, освоив лишь основные аккорды, я наигрывал в компании эту песню, мне хватило нескольких секунд, чтобы вспомнить незамысловатые ноты и текст.