Множество жизней Элоизы Старчайлд - Айронмонгер Джон - Страница 21

– Товарищ Дросс, я бы хотел проверить бумагу на наших складах, – сказал Милан управляющему однажды утром. – Я боюсь, что центральный комитет может провести на фабрике ревизию, и не хочу, чтобы мы упали в грязь лицом.

– Мы проверяем склады каждую неделю, – проворчал Дросс. – Проблема не в складах. Проблема в производстве. Если мы не дадим хороший результат, партия нас закроет.

– Мы проверяем только свежие поступления. У нас на складах есть рулоны, которые лежат там месяцами. А то и годами. Не мешало бы проверить их состояние. Если обнаружим брак, избавимся от них и освободим место на складе. – Милан насупил брови, изображая беспокойство. – Пусть лучше ревизоры обнаружат пустые полки, чем бракованные рулоны на этих полках.

Управляющий посмотрел на него задумчиво.

– И что мы будем делать с бракованными?

– Уничтожим их.

Дросса даже перекосило. В словах молодого человека определенно присутствовала логика.

– Я присоединюсь.

Что им двигало: желание быть полезным или подозрительность? Милан не знал ответа. Они начали с длинного холодного склада с деревянными стенами, сквозь которые проникал ветер. Девочке лет четырнадцати, только что окончившей школу, поручили за ними записывать. Она стояла в сторонке, нервно занеся карандаш над блокнотом. Вызвали инспектора по качеству. Прибыли две женщины лет пятидесяти. Обе выглядели строго и неумолимо. Начали с газетной бумаги. Милан брал с полки рулон, осматривал его и передавал инспекторшам, которые терли бумагу в руках, нюхали и, отрывая кусочки, поднимали их к свету.

– Отсырел, – констатировал Милан. – Этот рулон отсырел.

Он протянул им бумагу. Женщины проделали свои манипуляции.

– Отсырел, – согласились они в один голос.

– Все рулоны на этой полке отсырели.

Из погрузочного отсека вызвали троих мужчин, которые унесли поврежденные рулоны. Пригласили завскладом и бухгалтера, чтобы внести поправки в гроссбух. Бухгалтеров пришло двое. Они записывали цифры в отдельных журналах и с подозрением поглядывали друг на друга каждый раз, когда вносилось очередное изменение. Прибыли начальник цеха с помощником и представитель от партии. Явился заместитель начальника отдела хранения и технического контроля с щетинистыми усами – русский, которого подозревали в принадлежности к НКВД.

– Боже правый, неужели нельзя выбросить рулон мокрой бумаги, не привлекая к этому сотню человек, – рявкнул Дросс и махнул здоровой рукой. – Если без вас никак, хотя бы постойте в сторонке.

Списали сорок восемь рулонов газетной бумаги. Их унесли и ровно сложили на погрузочный поддон. Собрали комитет, который должен был решить, что с ними делать.

– Можно ли переработать их в новую бумагу? – спросил кто-то.

– Боюсь, что нет, – ответил Милан. – Бумага из них получится слишком мягкой.

– А что тогда?

– Мы не можем продавать это нашим клиентам, – сказал Милан. – Это нанесет удар по нашей репутации. Остается либо сжечь их в топке парового котла… – выдержав паузу, он окинул взглядом взволнованные лица членов комитета, – …либо позволить нашим самым ценным сотрудникам забрать по одному рулону с собой. Исключительно для личного использования.

Такая альтернатива многим пришлась по душе. Все хорошо, что даром, и даже двадцать пять килограммов отсыревшей бумаги представляли определенную ценность, пусть и незначительную, особенно для людей с катастрофически низкими зарплатами.

– Нужно вынести это решение на рассмотрение комитета, – выкрикнул кто-то.

– Думаю, что в сложившихся обстоятельствах, учитывая, что бумага повреждена и особой ценностью не обладает, решение может принять товарищ Дросс, – ответил Милан.

Дроссу это понравилось. Он рубанул воздух здоровой рукой.

– Мы предложим всем работникам цеха возможность забрать домой по одному рулону бумаги, – объявил он. – А каждый член этого комитета может забрать по два.

Все остались довольны решением. Проверка качества возобновилась с удвоенным рвением. К концу дня с полок сняли более четырехсот рулонов бумаги. Они были очень тяжелыми. В конце смены стало понятно, что чуть ли не все сотрудники фабрики возвращались домой с по меньшей мере одним рулоном.

– Два рулона шестидесятиграммовой бумаги, – объявил Милан вечером, когда прикатил домой на велосипеде. Он занес их в прихожую и осторожно прислонил к стене.

– Ты украл два рулона? – восхитилась Катя. Она крепко поцеловала его в губы.

– Обошлось без воровства. – В голосе Милана звучала гордость. – Это подарок от фабрики.

– Остался еще один.

– Уже выкупил у сослуживца. – Милан стиснул Катю в объятиях и, пританцовывая, направился в комнату. – Дело сдвинулось с мертвой точки!

– В три часа ночи – это самое лучшее время, – сказала Катя. – Время, когда все спят. В облачную безлунную ночь, когда с востока дует умеренный ветер.

– На неделе в среду, – добавил Милан. – Если погода позволит.

На неделе в среду шел дождь. Они сидели в сарае и слушали стук дождя по жестяной крыше. На следующий день дождя не было, и ветер дул в нужном направлении, но слишком сильный, практически штормовой. К пятнице распогодилось, и на небе проявился серп луны.

– Я бы не брал в расчет луну, – сказал Милан, – если бы на небе были облака. Но сегодня небо слишком ясное. Нас заметят в свете прожекторов.

Они ждали месяц. Спиртовая жвачка, которой были склеены листы бумаги, начала терять свои свойства. Милан несколько долгих вечеров корпел над починкой.

– Думаю, нужно выкрасить шар в черный цвет, – решил он.

– Разве это не увеличит его вес?

– Ненамного. Зато нас будет сложнее обнаружить в темном небе.

– Заодно можем обтянуть его сеткой, – сказала Катя. – Монгольфье накидывали на свои воздушные шары веревочную сетку, чтобы те не рвались от переизбытка воздуха.

– Мы можем сплести сетку своими руками из рыболовной лески, – сказал Милан. – И весить будет всего ничего. Мне нравится эта мысль.

Целый месяц в своей спальне они плели сеть из лески, до тех пор, пока их пальцы не начинали кровоточить от натуги.

– Слава богу, что у нас в запасе оказалось лишнее время, – сказал Милан. – Теперь наш воздушный шар станет гораздо прочнее.

Готовая сетка обтянула оболочку воздушного шара, как ажурный чулок.

– Привяжем сюда наши веревки, – сказала Катя, – по одной с каждой стороны для равновесия. Повиснем на них, как акробаты в цирке.

Наступила первая безлунная ночь, но не было даже намека на ветер. Катя начинала нервничать.

– Ни в коем случае нельзя рисковать, – говорил ей Милан. – Все должно идеально совпасть. Ветер. Луна. Облачность. И восточный ветер, иначе мы как взлетим, так и сядем в Загорска Весе.

Они прождали второй месяц. Наступил май.

– Скоро в небе будет светло даже ночью, – ворчал Милан.

Они укрепляли сетку. Каждый день было жарко. Каждое утро солнце выходило на безоблачное небо, а безоблачное небо было для них бесполезно. Утром, запланированным для побега, Катя проснулась и увидела в окне облака.

– Погода переменилась, – сказала она Милану.

Весь день они не находили себе места. Она подоила коров, сгребла лопатой навозную жижу и отнесла молоко в молочный цех. Милан вышел в дневную смену. Он должен был вернуться к восьми вечера. Они будут лежать на снопах сена и вместе дожидаться полной темноты, оценивая ветер.

Но «бойтесь своих планов», как часто думала Катя. Планы могут подарить свободу, но также могут стать и ловушкой.

В половине восьмого, одна в квартире, она переоделась в черный комбинезон, пешком прошла километр, отделяющий ферму от сенного сарая, и с этого момента все пошло наперекосяк. Дверь сарая была приоткрыта. Изнутри доносились тихие звуки.

– Кто здесь? – Она посветила вокруг фонариком.

С сеновала донесся тихий стон, какая-то возня.

– Кто здесь?

Из-за снопов сена показалась голова юноши. Его плечи были обнажены.

– Франц? – спросила Катя. Сердце у нее в груди стучало, как сумасшедшее.