«Сон — тайны и парадоксы» - Вейн Александр Моисеевич - Страница 16

Небывалыми комбинациями бывалых впечатлений назвал наши сны И. М. Сеченов. Но почему небывалые комбинации? Почему, если Менделеев увидел во сне прямо таблицу, то Кекуле приснилась огненная змея? И ведь он нисколько не удивился этой змее. «Мое умственное око, искушенное в видениях подобного рода, — писал он, — различало теперь более крупные образования…». Кто из нас не искушен в видениях подобного рода? Каким бы фантастическим ни был наш сон, во сне мы никогда не удивляемся никаким чудесам. Мы можем наслаждаться ими или испугаться их, но мы всегда воспринимаем их как должное.

И еще одно важное обстоятельство — не было ни одного сна, который бы мы видели со стороны. Во всех снах мы — главные действующие лица. Все они — про нас. Мы сами драматурги своих снов, их режиссеры, художники, актеры и зрители, все в одном лице. Всякий сон — это откровенный или завуалированный монолог, разговор с самим собой, о самом себе. И этот «театр одного актера» означает только одно: сон — отражение и раскрытие личности. Мы не удивляемся во сне потому, что все эти чудеса — наши собственные мысли, ощущения и влечения.

Но откуда берутся все эти неправдоподобные приключения, встречи со сказочными персонажами, беседы с давно умершими людьми, про которых мы даже во сне знаем, что они умерли? Мозг работает, мысли и чувства возбуждены, но сознание, которое обычно нацелено на внешний мир, переключено на мир внутренний. Поток сигналов извне ослаб, исказился. Попадая на сцену, где разыгрывается пьеса образов, сигналы воспринимаются уже не сами по себе, а в причудливом сочетании с теми образами, которые ее заполняют. Они включаются в сюжет сна. Струя прохладного воздуха может быть воспринята как буран, звонок будильника как стрельба или треск ломающегося под нами пола. На одной из картин Сальвадора Дали изображена спящая девушка. Подле нее лежит гранат, над ним вьется пчела. Девушка слышит жужжание, и ей снится, что на нее набрасываются тигры, в тело ее вонзается копье, а рядом шагает слон на паучьих ножках.

Вместе с сознанием выключается и способность мыслить логически и отвлеченно. Образы, заполняющие сцену, приходят из кратковременной памяти, поставляющей обрывки впечатлений дня, и из долговременной памяти, извлекающей следы прошлого. Ассоциации, по которым сочетаются эти прежние и новые следы, не всегда логичны и почти всегда произвольны. Они основаны на том сходстве, которое предпочитают видеть в предметах поэты. А руководит выбором этих ассоциаций не только случайность, но и та внутренняя установка личности, которая настоятельно требует разрядки, требует свободного, не знающего никаких ограничений проявления. Странно было бы, если бы во всех этих условиях возникали не фантастические, а реалистические сюжеты.

Язык наших снов — это язык без грамматики. Грамматика — привилегия бодрствующего сознания. Мы мыслим во сне не просто образами, а образами-символами, в которых сконцентрированы наши стремления, и место, принадлежащее грамматике, насыщено напряженным эмоциональным содержанием глубоко личного характера. Многие исследователи сравнивают наше мышление во сне с дологическим эмоционально-образным мышлением наших далеких предков. Такое же мышление присуще и маленьким детям, великим охотникам не только слушать сказки, но и сочинять их самим себе, превращая угол комнаты в целый мир.

Не так уж давно, говорят исследователи, человечество стало взрослым и приобрело способность судить обо всем логично. Да и, по правде говоря, не так уж часто мы, думая о чем-нибудь, следуем формальной логике. Когда мы смотрим спектакль, всем сердцем отдаваясь тому, что происходит на сцене, и с трепетом ожидая развязки, разве не верим мы тогда в реальность самого невероятного, разве думаем о том, что все, что нам показывают, чистейший вымысел? В этот миг мы дети, и все драматурги и поэты, сочиняя свои пьесы и поэмы, и все художники, рисуя свои картины, а все композиторы, сочиняя свои симфонии, — все они немного дети, потому что ничего нельзя сочинить без детской веры в реальность творимого мира и по-детски настойчивого желания убедить нас, что мир этот существует на самом деле.

Конечно, искусство — не сон. Любая фантазия развивается в нем по логике идейного замысла, развития характеров, в единстве не только с душою художника, но и с тем реальным миром, к которому обращено его творение, делами и заботами которого он полон сам. Художник ищет и способ освободиться от того, что переполняет его, ищет своего рода разрядки, очищения. Об искусстве как об освобождении говорили Гете, Хемингуэй и многие другие. Нет, искусство не сон и сон не искусство, не творчество, но есть в творчестве и в снах общие черты, питаемые общим источником — памятью, есть общий язык, общие способы связей. Недаром творят во сне поэты и ученые, и недаром так много снов в литературе — сны Пьера и князя Андрея, Николеньки и Пети, Татьяны и Гринева. Четыре сна видит Вера Павловна и четыре сна Анна Каренина — ярчайшие сны, в которых сосредоточиваются главные мысли писателей.

Многие люди думают, что их сны длятся несколько минут, а то и несколько секунд. Укоренению этого взгляда в науке способствовала книга доктора Альфреда Мори «Сон и сновидения», написанная в середине XIX века. Мори писал, что сновидения обязаны своим происхождением состоянию бодрствования, в котором остаются некоторые части мозга и органов чувств. Но не эта мысль привлекла внимание современников, что было по тем временам естественно, а первый систематический анализ собственных сновидений, который провел Мори. Он показал прежде всего, как внешние раздражения влияют на сновидения, как вплетаются они в их сюжет и, главное, с какой быстротой протекают в сонном сознании сложные сновидения, переживаемые как долгие события. Он поведал, как однажды во сне он пережил свою казнь на гильотине. Сон был вызван ударом свалившейся ему на затылок стрелки, украшавшей спинку кровати.

Достоверность рассказа Мори сомнению не подлежит. Но безусловно также, что случай этот относится лишь к одному разряду сновидений — к сновидениям, вызванным весьма сильным и из ряда вон выходящим внешним воздействием. Длился его сон две-три секунды, пока Мори не проснулся окончательно, и возможно, что в нем было больше от бессознательной фантазии, чем от сновидения в чистом виде. Когда раздражитель бывает не так силен, сон, в который он вплетается, протекает в более медленном темпе и, как показали эксперименты, часто длится приблизительно столько же, сколько и реальные события.

Сновидение может продолжаться сколько угодно в пределах той фазы быстрого сна, в которой оно появилось, а иногда и повториться дважды или трижды за ночь вместе с повторяющейся фазой.

В упоминавшейся нами книге М. М. Манассеиной отмечалось, что люди умственного труда видят сны чаще, чем люди других занятий, что после физической работы чаще всего спят без сновидений — «богатырским сном». Замечено, что мужчины видят сны реже женщин, дети видят сны лет с пяти, а к старости число сновидений уменьшается. По общему признанию, сны больше всего снятся натурам артистическим, отличающимся сильным темпераментом и богатым воображением.