Ни конному, ни пешему... (СИ) - Костина Надежда - Страница 31

Девочка забралась уже довольно высоко, пыталась достать одну из ближних веток, не дожидаясь, когда ее провожатый дотянется и зацепит крюком.

— Наклонился бы ты, ребенок ведь… — тихо попросила Ядвига.

Нижние ветви дуба качнулись, словно от ветра, и девчушка легко поймала одну из них. Ветка поддалась легко, не пружинила, не норовила вырваться и хлестнуть по лицу. Покорно ждала, пока малышка, стянув зубами варежки и высунув от усердия язык, привяжет яркие ленты и крохотный колокольчик на тонкой цепочке.

— Все! Получилось! — радостно закричала девочка. Ветка сама собой

распрямилась, не задев детское личико даже кончиком. Нежно зазвенел колокольчик, шелест невидимых листьев пронесся в морозном воздухе. Зрители зашумели, радостно захлопали, засмеялись, слышны были громкие поздравления маленькой путешественнице. Лиза только сейчас поняла, что все время люди стояли молча, затаив дыхание, с волнением наблюдая за ребенком.

— Она сама! Сама наклонилась и поднялась. Мама, я видела! Видела! — вопила девочка, слезая вниз. Надежные руки подхватили ее и поставили на землю.

— Значит, духи приняли твой подарок, — серьезно ответил парень, держащий стремянку.

— Приняли, куда ж они денутся, — хмыкнула Ядвига и зябко поежилась, пряча ладони в рукава шубы. — Он не всегда был таким, каким ты его знаешь. Лес, не дуб, — уточнила, задумчиво глядя на маму с дочкой. Те отправились в ближайший крытый павильон пить горячий шоколад. — В древности ему не ленты с колокольчиками приносили. А таких вот детишек.

— Он тебя отпустит?

— Буду я у старого пня разрешения спрашивать!

Ветви закачались сильнее, и в их шорохе Лизе послышалось недовольное ворчание.

— Думаю, он захочет…измениться. В прошлый раз лес обернулся ребенком и взрослел вместе со мной. Кем он воплотится теперь? Я не знаю. Он непостижим. Хоть и добряче очеловечился. Моя наставница говорила — при последнем воплощении Хозяин пытался ее убить. Ради забавы. Притом нарочно явился ребенком, чтобы удержать старуху хоть на пару лет. И он очень ее любил.

Лиза задумалась. Дедова прагматичность и деловой подход давали о себе знать. Ей нужен был четкий план действий.

— Я с ним справлюсь? Когда… — она сглотнула, — ну…одна буду?

— Справишься, — уверенно кивнула Ядвига.

Бабушка достала из рукава скрученную сложными узлами плетенку, протянула удивленной внучке.

— Я хочу, чтобы ты увидела прошлое. Мое прошлое. Я дважды родилась. И оба раза тут.

Ведьма закрыла глаза, устало откинулась на спинку скамейки.

День угасал. Самый короткий день годового круга. Наступал вечер. Солнечный свет быстро таял, ему на смену зажигались фонари. Одинокие снежинки кружили в стылом воздухе...

Лиза осторожно приняла памятку, прошлась кончиками пальцев по петлям, потянула за край, распуская нить. Волны чужой памяти подхватили, закружили в водовороте образов, звуков, странных незнакомых запахов…

Голос бабушки доносился издалека, отдаляясь и затихая…

— В первую неделю весны отца домой привезли. Тяжело раненого. Я лечила его, как могла. Мне было всего пятнадцать лет…

Глава первая

Зима была на исходе. Ночами ещё добряче подмораживало, зато днём ярко сияло сонечко, радуя истосковавшихся по теплу и свету людей.

Снег лежал под стенами оплывшими сугробами, плакал талой мутной водой. Лужи к утру схватывались коркой тонкого льда. Южный ветерок нет-нет, да и пролетал над тёмными крышами старого поместья, робко дышал в оконные щели, сушил развешанное на заднем дворе белье, трепал волосы, будоражил души диковинными ароматами далеких земель.

Почивает земля до поры. Пока зимушка, доченька старшая на воле гуляет, можно и отдохнуть от годовых забот.

Белая хозяйка родительский покой берегла крепко. Кому, как не ей довериться безоглядно. Кто с почтением и любовью укутает мать снежным покрывалом, кто заставит умолкнуть говорливых птиц, разгонит по норам да берлогам лесное зверье, заморозит беспокойные воды, усыпит до срока корни и семена.

Матери отдых требуется!

Цыц! Бесстыжие!

Но идёт время, и чу́ток становится сон, вздыхает земля первыми весенними туманами, скидывает пуховое одеяло, оголяя черные проплешины пашни, прорастает нежными первоцветами, выпускает на волю родники.

Соскучилась ненька по детям своим…

Пора доченьке передавать ключи родной сестрице — синеокой, зеленовласой красавице.

Только сильна не в меру старшая! Младшенькой первое время крепкая рука и пригляд требуются. Пока дура-девка в силу входит да ума набирается — белая хозяйка за миром вполглаза присматривает, бережёт посевы от скаженного раннего солнца, шепчет колыбельную семенам — чтобы не спешили до времени ростки пускать, копили силу для полного колоса.

В том ей верные помощники — снежные духи.

А как Старый стаю на покой поведет — так и метелям-морозам конец. Бывало, нагулявшись до одурелой сытости, снежники уже в лютом месяце в логово забирались, а бывало — до самого квитня рыскала по лесам дикая охота, морозила цветущие сады, сыпала шальным весенним снегом. И никто им не указ. Разве лесной хозяин укорот любимцам даст, или Зима зглянется, услышит людские мольбы. Дескать, уважь, вельмишановна, уведи свору, бо никаких сил уже не осталось…

Говаривали тайком селяне, ежели совсем невмоготу станет, и холод мертвыми когтями за горло вцепится, — можно отправиться на поклон к лесной ведьме. Мол, живёт в заповедном лесу страшная старуха Яга — нелюдь прокля́тая, что долгими веками черным ведьмовством и кровью кормится. И духи зимы ее слову покорны…

******

Ядвига стояла на крыльце, опершись о перила.

Сырой промозглый ветер морозил бледные щеки, слезил уставшие глаза, играл выбившимися из косы тёмными прядками.

Что же ты несёшь с собой, ветер Ветерович?! А ведь несёшь…

Если зажмуриться и прислушаться к голосам мира…

Их так много…

Разных…

Неясных…

Путаных…

Не разобрать, только голова разболится от напряжения.

Ну и черт с ними!

С голосами.

У нее и без ведьмовства забот по горло!

Из кухонных дверей выскочил Левко с пустыми ведрами, заметил на ступенях хозяйку, скоренько согнулся в поклоне и понесся к колодцу за водой.

Ядвига лично приставила шустрого мальчишку прислуживать отцу.

Хлопчик, глядючи на него, от восторга аж дышать забывал, только что не молился на пана Лиха. А может, и молился…

Ядвига устало улыбнулась, любуясь на темнеющее вечернее небо. Солнце давно закатилось за верхушки деревьев, тяжелые закатные тучи грозились обрушиться ночным снегопадом. Длинные тени черными змеями расползались по каменным плитам двора. Надо бы прилечь, отдохнуть перед вечерей. А вечеря добрая будет! Дядька Лукаш дичину сполевал. Будут на пару с батюшкой за полночь сидеть, песни горланить и здравицы поднимать.

Вот же…

Привезли воеводу седмицу назад — краше в гроб кладут. Рана попервах пустяковой казалась — лезвие вскользь по бедру прошлось. Только горел отец в лихорадке так, что не признавал никого вокруг. Слуги, которые с телегой шли, толковали пошепки, мол, пан Лих в беспамятстве с мертвыми толковал, то каялся и молил отпустить душу грешную, то наоборот — трошки часу себе выпрашивал…

Знамо…бредил…

Где ж оно видано, чтобы ясный пан…

Юська, дура брюхатая, как углядела раненого, заголосила на весь двор. И ладно бы, по отцу убивалась. Так нет же! Блажилось ей, что ворота не батюшке родимому распахнули, а впустили в дом неминучую смерть!

Ядвига первым делом сестрицу по щекам отхлестала, чтобы та охолонула.

Помогло. Юська мигом заткнулась, ошалело вытаращилась на грозную панночку. А та обернулась к напуганным притихшим слугам и злобно заорала на них, отдавая приказы.