Серебряный змей в корнях сосны - Наумова Сора - Страница 23

Он жестом подозвал хозяина и попросил еще пару кувшинов. Сасаки отсел еще немного подальше, цедя, кажется, все еще первую порцию сакэ. Настороженный взгляд сверлил Хизаши висок, но это не страшно. Арата все равно не скажет ни слова против, устрой он тут хоть реконструкцию знаменитого противостояния Уэсуги Кэнсина и Такэды Сингэна.[31]

Девушке принесли биву, и она ласково погладила шелковые струны. Нежная и немного печальная мелодия разлилась по полупустому в этот час залу идзакаи. Хизаши склонил голову к плечу, внезапно зачарованный дивным звучанием. Эта музыка будто что-то напоминала ему, змеей заползая в самую глубь, покрытую пылью прожитых столетий. Хизаши встряхнулся, прогоняя наваждение, и игра перестала быть прекрасной, а исполнительница – сошедшей с небес богиней.

Мадока и Куматани немного послушали музыку, а потом вернулись к выпивке. Закуски быстро заканчивались, время перевалило к часу Быка[32], и в идзакае не осталось никого, кроме их компании. Хозяин заламывал руки, когда думал, что его не видят, но прогнать людей с горы Тэнсэй, да еще и таких щедрых, не мог. Хизаши с интересом следил за его метаниями, как вдруг первая чашка с грохотом разбилась об пол.

– Ханако не такая!

Вторая чашка полетела в Мадоку, попутно расплескивая остатки алкоголя, и Кента покачнулся, переоценив свои силы.

– Я просто предположил!

– Ханако не такая! Она… Она… Она не такая!

Совершенно незаметно для всех Куматани резко утратил способность не только связно мыслить, но и разговаривать. Он, такой правильный и добрый, бил посуду в идзакае и бубнил какую-то околесицу, очевидно, про дочку хозяина, которая обслуживала их стол и играла на биве.

– Да что ты к ней привязался? Ханако то, Ханако это, – обиделся Мадока и в попытке подняться едва не перевернул столик. – Не в Ханако дело!

– Не тронь Ханако! Ханако не…

– Не такая, – подсказал Хизаши.

– Да! Она другая.

Оба пьянчужки выпрямились и, покачиваясь на несуществующем ветру, сверлили друг друга свирепыми взглядами. Сасаки осторожно пересел еще дальше, практически за ширму.

– Все они одинаковые, эти твои Ханако, Мияко, Киёко, – с трудом шевеля языком, сказал Мадока и эмоционально махнул рукой, едва не ударив Кенту по носу. – Женщины – смерть самурая!

Хозяин все-таки нашел в себе смелость подкрасться к Хизаши и, запинаясь, попросить увести товарищей, пока чего не случилось. Хизаши как раз и ждал, когда что-нибудь случится, но эти двое только бодались рогами, как молодые бычки. Хизаши разочарованно вздохнул и поманил Сасаки.

– Давай-ка выведем их на свежий воздух.

Мадока немного побуянил, а Кента позволил взять себя под локоть и спокойно направился к выходу.

Растущая луна висела в темном небе изящным серебряным полумесяцем в окружении звездного жемчуга. Вблизи горы Тэнсэй холода наступали немного раньше, чем в остальной провинции, и в середине часа Быка приятная прохлада ластилась к коже, разгоряченной от сакэ. На узкой улочке почти все фонари уже давно погасили, красная и желтая бумага слабо теплилась цветными пятнами в ночной темноте. Лаяла беспокойная собака. Город был тих и безмятежен.

– Будет плохо, если кто-то их заметит, – сказала Сасаки Арата и огляделся по сторонам.

– На нас нет герба школы.

– Но…

– Никто ничего не заметит, – отрезал Хизаши и подтолкнул Кенту в спину. – А ты иди давай. Иди-иди.

Ночной патруль прошел по соседней улице, дробные удары трещотки сначала приблизились, а после стали медленно отдаляться. Зычный голос стражника слился с собачьим лаем и затих в лабиринте домов. На фоне густо-синего неба черными силуэтами вырисовывались коньки крыш, а за ними вырастала из леса гора Тэнсэй, высокая, гордая и неприступная. Казалось, даже звезды стараются не светить рядом с ее холодной вершиной. Хизаши выдохнул облачко пара и зябко поежился. Холод он не любил, и чем свежее становились ночи, тем сильнее клонило в сон.

– Мацумото-кун?

Арата тронул его за рукав. Хизаши подавил зевок и повел Куматани обратно, к горящему негаснущим огнем бумажных фонарей подножию горы. Прохлада привела Мадоку в чувство довольно быстро, и помощь в передвижении ему уже не требовалась, но он отставал, пытаясь выровнять нетвердый шаг. Куматани сам идти не мог, но очень старался. Его ноги двигались в разладе с головой, и Хизаши приходилось ловить его при малейшей попытке накрениться вбок, так что обратный путь занял гораздо больше времени.

На второй площадке Хизаши ощутил минимум двоих неспящих, и они двигались точно навстречу. Прятаться было негде, кроме жилых построек для учеников и засыпанного песком места для утренней тренировки, в этой части территории не было практически ничего.

И Хизаши толкнул Кенту в спину так, что тот вылетел на свет и едва не свалился под ноги троице старших учеников, точно так же возвращавшихся с ночного загула, но куда более открыто. Хизаши узнал рыхлое, с маленьким подбородком, лицо Нобута, который проявлял интерес к их компании со дня поступления, и если Хизаши он побаивался, а Сасаки задирал, то Куматани вызывал у него и его товарищей презрительную брезгливость, которую только могут испытывать детишки аристократов к деревенщине, которая не знает, с какой стороны садиться за кото.

– Кто здесь? – В лицо Кенте ткнулся фонарь на длинной ручке. Красноватый свет залил и без того красные щеки, придавая Куматани сходство с они, какими их изображают на гравюрах.

– Угадай, – пьяно предложил Кента, и Хизаши отошел глубже в тень, чтобы понаблюдать издалека за спектаклем, который уже начал разворачиваться под лунным сиянием. – А, погоди. Ты же идиот, ты не догадаешься.

Хизаши готов был захлопать в ладоши, тогда как остальные «актеры» его восторга не разделяли.

– Как ты смеешь так со мной разговаривать? – ожидаемо разъярился Нобута. – Ты даже не ученик Дзисин!

– Я стану лучшим, слышишь? – Кента сунул кулак ему под нос и потряс. – Вся ваша школа будет стоять передо мной на… ик… коленях.

Мадока потянул его за ворот сзади.

– Хватит, ты пьян, как свинья.

– Отстань! Я с ними еще не закончил!

Пошатываясь, он, тем не менее, гордо выпрямился и плюнул Нобуте под ноги. Такого никто бы не стерпел, и Нобута размахнулся для пощечины, вот только пока он отводил руку, Кента ударил его в подбородок, потом в живот и, когда воющий от боли ученик упал на колени, пихнул ногой в плечо.

– Ты всего лишь слизняк, – бросил Кента, и от его голоса по коже пробежал холодок. – Прочь с дороги. Все.

Хизаши видел больше, чем остальные. Он видел, как фигура Кенты подернулась темной дымкой, и Хизаши возбужденно вцепился в веер, почти ломая пальцами лакированные пластины. Вот оно. Доказательство, что никто не идеален. Устраивая все это, чтобы подставить «друзей», Хизаши и не думал, что результат окажется таким интересным.

– Ты поплатишься, – прохныкал Нобута, но никто из товарищей не кинулся его защищать, только трусливо отволокли подальше. – Клянусь честью!

Куматани не стал их преследовать, так и стоял, гордый и пугающий, пока приступ тошноты не скрутил его пополам. Тогда Хизаши вышел на свет – одновременно с дежурным, скучающим на обходе. Его фонарик, белый с красным, застыл с другой стороны тренировочного поля, и Хизаши с готовностью воскликнул:

– Куда вы втроем ходили? Разве я не предупреждал, что это запрещено?

Вердикт должны были вынести на рассвете. До этого времени никто в комнате не спал: кто-то просто не мог заснуть, кому-то было слишком плохо. Они только что вернулись из зала Правосудия, все, кроме Куматани, он был не в состоянии даже сидеть ровно, и за осквернение зала на глазах у почтенных сэнсэев им бы добавили еще и плетей. Так удалось обойтись без порки, и Хизаши считал это своей личной победой.

– Что такие кислые лица? – спросил он, но на него не обернулся даже Мадока. – Если бы не я, вас бы на рассвете прилюдно высекли.