Журналист: Назад в СССР (СИ) - "товарищ Морозов" - Страница 26

А дальше я скипятил пузатый чайник, разрисованный аппетитными ягодами малины, достал из пластмассовой хлебницы толстый батон, купленный загодя, а из холодильника вынул развесное «Вологодское» в промасленной серой бумаге и маленькую баночку икры минтая. После чего соорудил себе огромный бутерброд, уселся за стол, надорвал конверт и, вынув несколько исписанных листов бумаги, погрузился в чтение.

Первая часть письма была посвящена традиционным родительским советам насчёт здоровья и осторожности во всем. Даже странно было читать исходящие от мамы-геолога, явно видавшей виды, наставления сыну не купаться по утрам в холодной речной воде — это в июльскую-то жару! — и переходить улицы только по переходам. «Зебрами» в этом веке их, видимо, называть еще не было принято.

Далее мама конечно же интересовалась моими успехами на ниве поступления. Особенно ее интересовал творческий конкурс: приняли ли у меня публикации, когда и в какой форме он пройдет, когда станут известны результаты, допустят ли меня после этого к остальным экзаменам.

До конкурса оставалось еще четыре дня. Мне предстояло написать сочинение, как я понял, в форме репортажа. За этот предварительный экзамен я не беспокоился. Даже без покровительства Сотникова мне не составит труда описать какое-нибудь из своих старых редакционных заданий. В моей первой газете была рубрика, куда я писал с особенным удовольствием. Она называлась «Корреспондент меняет профессию». Чтобы сделать репортаж для этой рубрики, мне нужно было отработать смену с шофером или крановщиком, врачом «Скорой помощи» или постовым милиционером… А потом просто описать свои впечатления, дать интересной фактуры, описать пару живых характеров.

Вот и отлично, именно такой репортаж я и буду писать на конкурсном испытании, решил я. Надо будет только вспомнить какое-нибудь из моих былых дел поинтереснее, по возможности одно из первых, когда я был еще репортером-желторотиков. Тогда выйдет убедительнее и искреннее.

И, мысленно поставив себе галочку напротив творческого конкурса, я снова углубился в чтение родительского письма.

Внимательно изучив все материнские наставления по поводу квартплаты и нюансов общения с хозяйкой моей съемной квартиры, я стал читать рассказы моей псевдо-матушки об их с псевдо-папушкой геологическом житье-бытье. Оказывается, оба занимались чертовски интересным делом, хотя, я подозреваю, параллельно со своими непосредственными обязанностями в области геологоразведки. Ну, что ж, в конце концов, ради чего и стоит поступать на геологический или в горный институт, как не с надеждой отыскать новое и огромное нефтяное месторождение. А еще лучше — найти золотую жилу или кимберлитовые трубки, но чтоб непременно алмазоносные!

О своих непосредственных обязанностях мама писала скупо. Как я понял, они занимались поисками нефти где-то в Сибири, как в Западной, так и в Восточной. По ее словам, в Западной Сибири они уже исследовали немало мест в поисках источников горючего из нефтеносных пластов, залегавших порой на глубине до трех километров. Конечно, эта нефть была тяжелой и в прямом, и в переносном смысле. С переносным понятно, да и в прямом значении этого выражения я кое-что смыслил.

Мне доводилось в свое время работать с нефтяниками из Поволжья. Я тогда подрядился писать книгу о славном трудовом пути одного НГДУ — нефтегазодобывающего управления и об их начальнике. Мужик был правильный: находил деньги и на благоустройство родного города, и на спортивные сооружения, и на реставрацию старых церквей. При этом написал диссертацию и был автором кучи научных работ о поиске и извлечении на поверхность этой самой «тяжелой» нефти. От него я и набрался принципиальных знаний о том веществе, которое искали мои вторые родители в моей второй по счету юности.

«Тяжелой» принято называть нефть большой вязкости, с удельным весом выше, чем у «легкой», светлой нефти. Ну, про «легкую» да еще высокооктановую я наслушался немало историй, например, о том, как еще в Великую Отечественную ее заливали прямо в бензобаки советских танков Т-34. Послушать иных «мемуаристов», так в годы войны танки заправляли вообще всем, что только может гореть.

А «тяжесть» темной, трудной нефти обусловлена тем, что ее тяжело выкачивать, а потом еще проводить трудозатратную дополнительную очистку от всяких там тяжелых фракций. С битумом я еще по стройотряду был знаком, когда работал на крыше в бригаде кровельщиков. А мазут помню с детства. Мы тогда отдыхали на Черном море и весело купались, а где-то ранее проходил пароход и, видимо, слил излишки или остатки мазута прямо в открытое море. Накануне был шторм, наутро стих, и курортники, спеша застать хорошую погоду, дружно полезли в воду. В скором времени оттуда стали вылезать, все измазанные в смоле. Целый час над пляжем стояла ругань расстроенных родителей и капризный детский плач из-за того, что их больше не пускали купаться.

Да и очистку такой нефти с кондачка не выполнить. Для этого нужны специальные адсорбенты и растворители, причем избирательные, чтобы они все другие, полезные вещества, содержащиеся в «тяжелой» нефти, не растворили к ядрёне фене.

И вот мои нынешние псевдо-родители еще в 1980-м занимаются разведкой месторождений, в том числе и вроде бы как экономически пока не выгодной «тяжелой» нефти. Получается, что кто-то уже тогда, в восьмидесятые годы знал, что в двадцатые годы следующего столетия экономика страны будет рада любой нефти, в том числе и «тяжелой». И заранее отыскивал, а, возможно, и консервировал такие месторождения — как говорится, на черный день? Ведь в мое время ее активно добывают и в республиках Поволжья, и в Самарской области, и в Пермском крае… А Калмыкия? А Кировская и Ульяновская области, например?

Неужто у нас в СССР образца 1980-го года были такие прозорливые экономисты? Что-то я сомневаюсь… Но ведь кто-то инициировал эту кампанию поиска «тяжелой» нефти на будущее, задействовал в этом немалые силы и привлек лучших специалистов, в том числе и геологов. А я почему-то уверен, что мои родители в этой ипостаси моей юности были лучшими в своей профессии. Ну, или одни из лучших.

Я понимал, что с какими-то кардинальными выводами спешить было рано, но от всех этих фактов, начиная с флешки в кармане советского писателя XX века и заканчивая поисками и временной консервацией «неудобных» нефтяных месторождений с явным прицелом на недалекое будущее, отчетливо веяло очень нехорошими догадками. И чтобы немного отвлечься от всего этого, я вновь вернулся к материнскому письму.

Во второй половине своего послания моя нынешняя мама рассказывала мне, почему в свое время выбрала профессию именно геолога, поступив в университет на геофак. По ее словам, это было воплощением детской мечты — искать и находить удивительные объекты, о которых ходят легенды, но которые еще пока никто не предъявил человечеству как доказанное чудо света.

Почитав ее пространные, но при этом порядком путаные и сбивчивые размышления, я пришел к выводу, что она, похоже, всерьез увлечена идеями криптогеологии.

В жизни мне встречался один криптогеолог. Он много лет разыскивал не камни или почвы, а неизвестные науке прежде организмы и другие формы жизни. По его словам их кишмя кишит в разных пещерах, подземных реках, таинственных «полостях» в земле. Поэтому их просто необходимо поскорее выявить, классифицировать и изучить, потому что они все, как сговорились, оказывается, влияют на окружающую нас геологическую среду. А как именно влияют — шут его знает.

Ко всей этой аномальщине я отношусь без всякого пиетета, а адептов Ордена Снежного Человека или Общества по охране летающих тарелок откровенно избегаю, поскольку отношусь к ним с опаской. Поэтому я хотел уже отложить письмо, но в нем вдруг зашла речь о присланной мне фотографии.

Мама писала:

«Вот, сынок, и сбылась моя заветная мечта. Нам с твоим отцом после долгих и трудных поисков все-таки посчастливилось найти удивительный, чуть ли не волшебный объект, о котором мы слышим уже много лет от самых разных людей. Правда, говорят, что такие объекты существуют главным образом в Якутии, поэтому мы с твоим папой никак не ожидали, что обнаружим один из них здесь, в районе…»