Сокровища старой церкви - Гусев Валерий Борисович - Страница 20

• Предыдущая
• 20/30
• Следующая

Андрей решил осмотреть склеп этой же ночью, не откладывая. Во-первых, чтобы его не опередили. А во-вторых, чтобы никто из односельчан не увидел, засмеют потом. Или в психбольницу сообщат.

Около полуночи он надел черный камуфляж, натянул маску-шапочку, чтобы не белеть лицом во тьме, взял монтировку и фонарик. Батарейка в нем уже подсела, не очень-то он светом радовал, да, может, оно и к лучшему – со стороны не так приметно будет.

Вышел за околицу, далеко полем обогнул село, добрался до кладбища. Жутковато было. Что-то ему все время чудилось: то шаги, то шепот, то будто чьи-то зубы лязгали. А потом вдруг колокол на звоннице ожил, филин заухал. Словом, самая подходящая обстановка, чтобы по кладбищу бродить и в могилы заглядывать...

Первая неожиданность – болт, которым была завинчена дверца ограды, ровно срезан хорошим инструментом. Вторая – замок на входе в склеп висит на обрезке дужки. «Неужели опоздал?» – мелькнула обидная мысль.

Спустившись в склеп, Андрей включил фонарик, осмотрелся. На пыльном полу – следы ног.

Постамент – это было видно – стоял на своем месте. И на своем месте стоял на нем медный саркофаг. В него Андрей заглядывать не стал – зачем тревожить чей-то прах, если он там есть.

Подсунул под постамент меж двух львиных лап монтировку, чуть приподнял ее и нажал. Каменный, на вид тяжеленный монолит неожиданно легко сдвинулся по полу – заскользил. Лапы оставили на пыльном полу свои следы.

Андрей поднажал еще, еще – и сдвинул постамент в сторону. Под ним было квадратное отверстие в полу – не большое, но достаточное, чтобы пролезть в него.

Наклонился над ним – словно ледяным ветром повеяло. Посветил фонариком – крутые, никем не хоженные ступени. Идут в самую глубь и холод.

Вздохнул и начал спускаться. Оказался будто в маленькой каморке. Из нее вправо и влево шли два сводчатых, низких прохода. Свет фонаря терялся в них.

Направо пойдешь... Налево пойдешь...

Андрей прикинул, в какой стороне церковь. Пошел правым ходом. Пригибался, иногда касаясь плечами холодных, влажных, заплесневелых стен.

Шел, осторожно ступая, стараясь не шуметь, но все равно его шаги гулко отдавались в узком затхлом пространстве, и этот звук убегал вперед, будто звал за собой, затихая.

Шел медленно, оглядывая стены, иногда замечая вбитые в них крюки и кольца для факелов или свечей, ниши – для ламп-коптилок, наверное.

Под ногой что-то звякнуло, Андрей нагнулся, сверкнул туда фонариком. Поднял длинный, изоржавленный наконечник копья. Посветил кругом – еще находка. Окаменевший деревянный гребень.

Дохнуло на него холодом давних времен. Будто под этими древними сводами, где скрывались от беды предки-славяне, сохранились и навсегда запечатлелись временем их горе и боль, ненависть и надежда...

Андрей уложил находки в одну из ниш, чтобы захватить на обратном пути и порадовать директора музея.

Пошел дальше, и странно ему казалось: его шаги, его дыхание – первые за сотни лет.

Устланный камнем пол начал заметно подниматься. Впереди показались ступени. И тут Андрей вспомнил, что первый-то не он, а пьяный дед Федор с ящиком водки на плече здесь перся.

Андрей стал подниматься по ступеням – они играли под ногами, постукивали, будто предупреждали об опасности. И вот он оказался внутри чего-то вроде квадратного сечения колодца. С одной из стенок его свисал обрывок проржавевшей цепи. На полу валялся другой обрывок.

Андрей внимательно осмотрел предполагаемую дверь – выход в церковь – и понял, что она замкнулась навечно. Обломок кольца застрял где-то внутри и надежно заклинил плиту в закрытом положении. Ни отсюда, ни из церкви эту дверь не открыть.

Что ж, оно и к лучшему. Одной заботой меньше.

Фонарик откровенно садился. Пора возвращаться.

Андрей спустился вниз, теперь уже быстро прошел по подземному коридору. Добрался до развилки и решил глянуть все-таки другой проход, который, судя по всему, уходил за реку. Выключил фонарик, дал ему отдохнуть и немного восстановиться, пошел вторым коридором.

Он был заметно шире. И очень заметно спускался вниз. Вскоре пол стал уже не сырым, а мокрым, потом на нем появилась вода, все глубже и глубже. Камни под ногами утратили твердость, будто покрылись под водой густым илом.

Андрей шел уже по колено в воде, а что там дальше – может, и по пояс будет – не видно: фонарик застенчиво светил себе под нос.

Но вскоре обстановка изменилась – воды стало меньше, а земли больше. Еще через несколько метров она поднялась и сформировалась во что-то, похожее на горку, вершиной своей дотянувшуюся до пролома в своде.

Прикинув в уме, где он находится, Андрей догадался: вот он – Мокеевский пруд, вернее, его остатки. Здесь он за долгие годы проточил свод, пролился в подземелье, растекся, просочился глубже, а дыру в своде опять затянуло илом и глиной.

Притиснувшись вплотную к стене, Андрей обогнул горку и через какое-то расстояние впервые за это время услышал звуки. Мерные, настойчивые. Это капала со свода вода. Уже не Мокеевского пруда, а речки, которая находилась прямо над головой. Разглядев в своде источенные водой камни, Андрей понял, что вот-вот речка окончательно проложит себе путь в подземелье и хлынет в него неудержимым потоком. Зальет его полностью. Уже сейчас мерные капли порой сменялись журчащими струйками.

Дальше Ратников не пошел. Фонарик совсем потускнел и погас. Возвращался Андрей ощупью, благо заблудиться было некуда.

Выбравшись из подземелья, Андрей сдвинул на место постамент, как мог в неясном свете начинающегося утра, «уничтожил следы преступления» и осторожно, в обход, вернулся домой...

Когда он проснулся, на подоконнике опять лежал сложенный листок бумаги, придавленный камешком. На листке – знакомая схема, но уже дополненная новыми штрихами и надписями. Но рука совсем другая, более аккуратная. И листок другой – тот был в клетку, а этот в линейку.

Оно и впрямь началось хмуро. Небо затянулось какой-то пеленой, воздух застыл в безветрии, было как-то сонно, тягостно, будто день никак не хотел начинаться. Он словно не выспался.

И у ребят было такое же настроение. Хотя утром, даже хмурым, на кладбище все выглядело по-другому. И если не весело, то во всяком случае – не страшно...

Мишка торопился к склепу примерно так же, как ночью от него. Ему не терпелось поскорее подхватить с земли мешок с инструментами, потрясти им в воздухе и торжественно заявить Кольке:

– Ну, что я говорил!

Не пришлось. Мешка не было. Ни на дорожке, ни под скамеечкой, ни у самого склепа. Нигде его не было.

– Он нас убьет за эти железки, – сказал Колька.

Мишка покорно ждал жестоких упреков, неминуемого наказания. Но Колька благородно посчитал вину общей. Он, вообще, за последние дни сильно изменился. Стал немногословен, более сдержан. Он будто почувствовал свою ответственность за ребят. Раз уж он ими командует, раз уж они ему подчиняются, значит, за все их ошибки и неприятности главный спрос с него, с Кольки Челюкана.

Ребята присели на скамеечку, пригорюнились и были похожи на неутешных родственников усопшего. Усопший, естественно, это мечта о таинственном кладе. Да ладно с этим кладом. Жили без него, проживут и дальше. А вот как с Великим рассчитываться? Мужик он, вообще-то, добрый, отзывчивый, но и силу его злую ребята исподволь чувствовали. Особенно когда речь об участковом заходила. Чем-то ему Андрей не глянулся, мешал, что ли?

– Удирать надо, – вздохнул Мишка. – Опять в леса уходить. В партизаны. – И на всякий случай отодвинулся.

– Я больше убегать не буду, – отрезал Колька. – За свои дела отвечать надо. Трусом не был – и шкурником не стану. Пошли к Великому, чего тянуть?

– Давай хоть в склеп заглянем. Ведь спросит.

Колька помолчал. Нехотя согласился.

– Не люблю я в гробах копаться. Плохое это дело.

• Предыдущая
• 20/30
• Следующая