Сокровища старой церкви - Гусев Валерий Борисович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/30
• Следующая

«Как бы его вежливо остановить, – думал Андрей, – он так до ночи не доберется до сути».

– ... А факт, голубчик, вот какой. Я вам процитирую этот отрывок. «Папинька теперь покоен. А что до меня, то эта его идея, казавшаяся прежде смешной и нелепой, согласись со мной, нынче представляется и остроумной, и своевременной. Времена настают беспокойные, и такого рода убежища, такого рода хитрость, как пустотелый постамент под саркофагом, становятся не токмо полезными, но и необходимыми устройствами...» – Староверцев поднял на Андрея глаза, произнес значительно: – Надеюсь, вы понимаете, что речь идет о склепе на кладбище вашего села? И вполне возможно, что не только сам постамент пуст изнутри, но под ним тоже пустота...

– И никому это за много лет не пришло в голову? – не без сомнения поинтересовался Андрей.

– Друг мой, да как можно! Громадный мраморный монолит на львиных лапах! Кто может подумать? А между тем... Я полагаю, что этот склеп, так сказать, врезали в подземный ход на его изгибе, в непосредственной близости к церкви. И через полый постамент спускается в подземелье что-то вроде отвесного колодца. Но, подчеркиваю, это только мои предположения.

– Надеюсь, Афанасий Иванович, что вы ни с кем больше не делились этими предположениями?

– Ну что вы, голубчик! Как можно!

– А если вдруг кто-то заинтересуется...

– Я отговорюсь незнанием, – подхватил директор, – и тут же сообщу вам.

– Спасибо, Афанасий Иванович. Надеюсь скоро порадовать вас.

– Постойте, – вдруг спохватился директор. – Не знаю, будет ли вам это полезно, но вчера нас посещала очень милая девочка. Девушка, – подумав, поправился он. – И тоже интересовалась этими вопросами.

– Кто такая? – спросил Андрей, уже догадываясь об ответе.

– Знаете, – растерялся Афанасий Иванович, – она не назвалась.

– Как выглядит?

– Прекрасно, я бы сказал!

– Конкретнее, Афанасий Иванович, – улыбнулся Андрей.

– Веснушки. Ямочки, когда улыбается. Волосы вьются. В брюках и кроссовках.

– Пойдешь с нами, Кролик?

– Чуть что – так сразу Кролик, – привычно заныл Васька. – Я вас здесь подстрахую.

– У него над жадностью страх возобладал, – важно изрек Мишка.

– Вот пусть на шухере и постоит, – решил Колька. – За могилкой спрячется.

– У меня сегодня ухи болят, застудил.

– Полечить? – деловито осведомился Колька. – Или лучше в лоб?

– Право выбора за тобой, – подначил и Мишка.

– Выбирай в лоб, – посоветовала Галка. – В лоб – один раз, а в ухи – два. Если по разу в каждое. – И, не дожидаясь Васькиного решения, сказала: – Я вместо него с вами пойду. Только домой забегу. А Васька пусть здесь посидит. Если кто зайдет, скажет: ребята на рыбалку ушли, с ночевкой.

– Ладно, – с удовольствием согласился Колька. – Встречаемся у церкви. Миха, собирай инструмент.

Галка выскочила на улицу. И никто в наступившей темноте не видел, что она пробежала мимо своего дома и скрылась где-то в проулке. Недалеко от дома участкового.

По кладбищу пробирались в темноте, почти ощупью, не решаясь включать фонари, – по деревне уже поползли слухи.

Поеживались, вздрагивали то ли от обильной холодной росы, покрывшей все кусты и травы, капающей с деревьев, то ли, что скрывать, от страха.

Покосившиеся кресты, кривые оградки, за которыми, кажется, кто-то прячется, могильные холмики – и тишина. Какая бывает только на кладбище ночью. Мертвая, словом. Будто на всем свете все замерло и нет нигде жизни.

И все время ждешь, что эта тишина вдруг взорвется либо страшным воем, либо хрустом костей, либо замогильным стоном.

Колька шел первым, и Галка с Мишкой все время жались к нему с двух сторон, чувствуя в нем более храброго, инстинктивно подбираясь под его защиту.

Тихо. Так тихо, что даже слышно, как шлепаются капли росы на могильные плиты.

Очень тихо. Только далеко-далеко тоскливо воет собака.

И вдруг над кладбищем пронесся заунывный одинокий звон колокола.

Ребята аж присели от неожиданности.

– Птица в темноте зацепила, – шепотом успокоил их Колька.

И тут же над ними пронеслась бесшумная тень и хрипло захохотала, заухала.

Мороз пробежал от затылка по спине до самых пяток и там остался – даже ноги отнялись.

– Филин, – так же едва слышно объяснил Челюкан.

– Не к добру, – лязгнул ему в ухо Мишка. Чуть ухо не откусил. – Пошли назад.

– Поздно, – как-то странно проговорил Колька и пригнул друзей к земле.

Невдалеке бесшумно возникла средь могил черная фигура с черным лицом.

– По-покойник, – простучал зубами Мишка и зажал рот рукой. Галка схватила Кольку за плечо. Все трое так и застыли.

Покойник невесомым шагом подошел к склепу, неподвижно постоял у его ограды, словно к чему-то прислушиваясь.

Самым страшным было его лицо. То есть никакого лица не было. Чернота одна. Иногда только холодно поблескивали глаза.

Вот скрипнули ржавые петли ограды, и покойник вошел в нее. Так же оцепенело постоял у входа в склеп. Опять раздался ржавый скрип – и мертвец скрылся в гробнице.

Ребята окаменели.

– Он к себе вернулся, – простонал чуть слышно Мишка. – Во, свет зажег...

Действительно, внутри склепа забегал слабый огонек. И через мгновение послышался какой-то неясный визг.

– В гроб ложится, – выдохнул Мишка.

– Ща в лоб, – прошептал Колька. – Комментатор.

Свет исчез.

Мишка и тут не удержался:

– Крышкой накрылся. Все, я домой. У меня волосы дыбом стоят, потрогай.

Колька встал, шагнул к склепу. Галка схватила его за руку, удерживая.

И тут опять низко-низко – ребята даже присели – пронеслась с уханьем тень филина, а немного погодя вновь заунывно простонал колокол на звоннице.

Это уже перебор. Пятясь, медленно, не сводя глаз со склепа, ребята начали отступать. Потом повернулись разом, как по команде, и побежали, спотыкаясь, задыхаясь, чувствуя, как ветки кустов стараются остановить их бег, задержать до подхода главного страха.

Одним махом вылетели с кладбища, одним духом пронеслись и влетели на Колькину терраску. Остановились, перевели дыхание.

Кролик деловито спал на Колькиной койке. Во сне он лицом еще больше был похож на поросенка. Нос пятачком, ресницы белые, и сопит-похрюкивает.

Мишка сдернул его с кровати на пол. Кролик сел, потер глаза, сладко зевнул:

– А где Колька?

Галка с Михой переглянулись: и правда, а где же Колька?

Послышались ровные шаги по ступеням, вошел Колька. Спокойный. Не запыхавшийся. Он, оказывается, не мчался, подгоняемый страхом, а шагом прошел весь путь.

– Испугались? – спросил он без злорадства.

– А ты не испугался? – выпалил Мишка. – Что ж не остался?

– С вами остался бы, – честно сказал Колька. – Одному страшно. – Взглянул на Мишкины руки, осмотрел терраску. – А где инструменты, Миха?

Мишка так и разинул рот.

– Там, – выдавил он через некоторое время.

– Оставил? – Колька сжал зубы. – Забыл?

Мишка понурил голову.

– Серега, – распорядился Колька холодным голосом, – ты ставь чайник, а ты, – это Мишке, – иди за инструментами.

– Это бесчеловечно, – прошептал Мишка и обессиленно сел мимо табуретки. Рядом с Кроликом. И крыска Машка, из-под подушки выбравшись, села рядом.

– Правда, Коль, – заступилась Галка, – утром сходим, как рассветет. – Или... – Серега коварно улыбнулась. – Или Кролика пошлем. Где ты их оставил, Миха?

– Возле могилки, где мы стояли, под скамеечку убрал, – соврал Мишка. Инструменты он бросил на самой дорожке. Ну кто их найдет? – Утром, Коль, пойдем. Все равно надо дело доделать. По свету быстрее управимся. И не страшно. Да, Коль?

Колька молча повернулся и направился к двери.

Но тут сорвалась с места Галка и стала на его пути.

– Не пущу, – сказала она. – Мы не знаем, кто там был. Но не покойник. Нельзя сейчас туда идти, Коля. Утром сходим, все вместе. А сейчас чай будем пить. И Кролику все расскажем. Только пусть Мишка рассказывает. Он здорово врать умеет. Да, Миха?

• Предыдущая
• 19/30
• Следующая