Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3 - Токсик Саша - Страница 4

– Лида, – отделяю от стопки десятку, – Ты не могла бы в магазин сходить? Пожалуйста, будь любезна.

Лида кидает на меня пламенный взгляд. Ну а что? Никто не заставлял её тут хозяюшку изображать.

– Конечно, – вспыхивает она улыбкой, яркой как лампочка, – что купить?

– А на твой вкус, – говорю, – к макаронам вприкуску.

– Ой, он же закроется скоро! – волнуется мама.

– Ничего, я бегом, – с вызовом заявляет Лида.

– Хорошая девушка, – неожиданно сообщает мама, едва Лиходеева скрывается за дверью.

– Серьёзно?! – удивляюсь, – раньше ты была другого мнения.

– Она возле тебя день и ночь дежурила, – говорит мама, – на шаг не отходила, пока ты без сознания лежал.

В этом, все матери на свете. Судят о девушках по тому, как те относятся к их любимому сыночку. Лидка сидела с другой целью. Не хотела пропустить момент, когда я приду в себя, чтобы узнать, что я помню, а что нет. Но я не хочу разочаровывать маму. В моей однокласснице и правда пропадает актриса больших и малых театров.

Хотя, почему пропадает? Я в своё время посмеялся над её наивной мечтой, а вдруг это действительно её призвание?

– Мам, – говорю, – а ты знаешь, что Лида в театральный хочет поступать?

– Куда?! – смеётся мама.

– В белоколодецкий техникум, – объясняю. – Там ведь есть актёрский.

– Да какой там актёрский, – машет она рукой, – одно название. Это тебе не Щукинское.

– А её прямо в столице с распростёртыми объятьями ждут? – говорю. – Сколько таких туда приезжает со всей страны. Лучше синица в руках. А оттуда можно замахнуться куда угодно, если иметь хоть какую-то базу. После техникума ведь в ВУЗ проще поступать, правильно?

– И когда ты только успел стать таким рассудительным? – она садится напротив меня, подперев кулаком подбородок.

– Само как-то, – отшучиваюсь. – Так я к чему веду, может, ты с ней позанимаешься?

– Чем? – удивляется мама.

– Актёрским мастерством, – говорю. – У вас вон постановка своя, возьмите её хотя бы на второй состав. Пускай посмотрит на актёрское ремесло не в мечтах своих розовых, а как есть, из за кулис. Может, ещё и передумает после этого.

– Думаешь? – сомневается мама, но впервые всерьёз размышляет над моими словами. – Она же вроде в школе не очень хорошо училась?

– Потому что смысла в этом не видела, – говорю, – а здесь, если это приблизит её к мечте, будет дни и ночи пахать. И перед приёмной комиссией не «У Лукоморья дуб зелёный» прочитает, а «с рассвета в Валентинов день…».

– Никто её Офелией не возьмёт, – возражает мама, – вот ещё! Такую роль годами ждут, а тут сразу… Разбежалась… Пускай сначала чайник научится изображать… с крышечкой… – она улыбается, вспоминая, похоже, что-то из своего театрального прошлого. – Или торшер!

Когда запыхавшаяся Лида забегает в дом, её судьба практически решена, без всякого на то согласия самой Лиходеевой.

– Рынок закрыт, – ещё не подозревая о переменах в своей жизни, отчитывается она, – а в сельпо только килька в томате, да спички. Зато вот! – Она выставляет на стол сразу две стеклянных банки с тушёнкой, кусок сыра и банку соуса «Краснодарский». – Достала! Будут макароны по-флотски.

На какое-то время разговоры смолкают. Блюдо, приготовленное мамой на пару с Лидкой сильно отличается от того, чей рецепт записано в микояновской библии «О вкусной и здоровой пище», но получается исключительно вкусным и питательным.

И мама, и Лидка наперебой пытаются накормить меня, «а то исхудал в больнице», а я блаженствую от нормальной еды, от домашнего уюта и, наконец, навалившегося на меня спокойствия.

Увы, недолгого.

Сначала мне кажется, что красно-синие блики на стенах вызваны усталостью. Рябит в глазах, словно я потихоньку проваливаюсь в сон, и реальность наполняется совершенно несвойственными ей артефактами. Такое бывает в состоянии чрезвычайной усталости, а именно это я сейчас и чувствую. А ещё желание упасть на подушку и не вставать с неё как минимум пару суток.

– Добрый вечер, Мария Эдуардовна, – капитан Грибов, постучав для порядка, тут же приоткрывает дверь и просовывает свою голову в фуражке. – Альберт дома?

«А он гулять выйдет?» мелькает в башке дурацкая фраза.

– В больницу не поеду, – говорю, не здороваясь, – не имеете права.

– Не кипятись, – примирительно поднимает ладони капитан, – мы не по этому поводу. Как ты себя чувствуешь?

– Отлично, – говорю с вызовом, – хоть сейчас на танцы.

Неспешная манера Грибова вести речи и плести конспирологические теории не вызывает у меня никакого энтузиазма. А мне сейчас слишком хреново, чтобы сдерживать раздражение. Я прекрасно помню, как он меня в больнице «полоскал» на предмет возможных криминальных связей и конфликтов.

– Очень хорошо, что тебе лучше, – радуется Грибов, – значит, ты в состоянии с нами проехать? Не в больницу. В отделение.

Капитан между тем, под шумок, заходит в крохотную прихожую, которой больше подойдёт слово «сени», и мнётся у порога. В приоткрытую дверь видно радостную физиономию младшего лейтенанта Степанова. Улыбка у того, вообще до ушей. Да что тут, блин происходит?!

– С какой целью? – напрягаюсь я.

Неужели они докопались до чего-то незаконного в моих делах? Отчаянно пытаюсь вспомнить, что лежало в моём рюкзаке, который подбросила милиции Лида.

Ни книжек, ни кассет с записями, ни денег… Аппаратура, и всё. Легально приобретённая, на всё чеки есть. Да и не стал бы Коля Степанов так радоваться, прищучив своего напарника по бегу и тренировкам.

– Убивца твоего опознать надо! – оправдывает мои ожидания Степанов, – Взяли мы гада!

– Как взяли?! – чуть не падает со стула Лида.

Взгляд у неё мечется, как у пойманной синицы. Незаметно под столом с силой наступаю ей на ногу. Лицо Лиходеевой кривится от боли, но соображалка включается.

– Кто же это оказался? – спрашиваю, изображая искреннее любопытство.

– Это служебная информация, – Грибов сердито оборачивается на младшего лейтенанта, и тот виновато моргает, – вот будешь опознавать, сам и увидишь.

– Я ж не помню ничего, – говорю, вставая со стула. – Как же я кого-то опознаю.

– Никуда он не поедет! – вступает мама, – ты погляди на него, Сергей Игнатич. Куда ему ехать?! Ему покой нужен! Хоть до утра подожди…

Ехать надо. Обязательно надо ехать, и уже на месте разбираться, что с этим делать, а то сейчас из Лидки польются откровения, как из треснувшей бочки. Не заткнёшь и не расхлебаешь потом. Да и Копчёный, если это его задержали, сейчас думает, что это я его сдал. Ни к чему хорошему такие мысли не приведут.

– Мама, нельзя в таком деле ждать, – убеждаю её. – Я нормально себя чувствую, справлюсь.

– Процедура такая, – капитан разводит руками, радуясь моей поддержке – опять же рост, особенности телосложения… Мало ли, что вспомнится.

Врёт, доходит до меня. Грибов хочет очную ставку устроить. Свести меня со своим подозреваемым и поглядеть на нас. Может, тот слабину даст, а может, я. Не верит он мне, что я не видел ничего, и правильно не верит. Поэтому врёт и хочет меня поймать. Хотя, что значит «хочет». Уже поймал, практически. Только Лидку с собой брать нельзя ни в коем случае.

– Я тоже поеду! – вскакивает эта дурёха.

– Нельзя, – качает головой Грибов, к моему облегчению. – ты, Лида, свидетель. Тебя мы потом отдельно опросим.

– Одного не отпущу, – мама сталкивается с капитаном взглядами.

– Так, я и не требую, – Грибов радуется, что вопрос движется в нужном для него направлении, – мы на машине. Места для вас, Мария Эдуардовна хватит.

В машине, той самой ВАЗовской «трёшке», которую я однажды видел у райотдела, Грибов садится впереди, а Николай сзади. Я оказываюсь зажат между ним и мамой. Ведёт незнакомый мне усатый старлей седой почти полностью седой.

– Точно он, – снова не выдерживает Коля, – и свидетели ваш конфликт подтвердили, – он почему-то подмигивает мне, – а главное, нож при нём нашёлся, а на ноже кровь!

– Степанов! – прикрикивает спереди Грибов.