Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3 - Токсик Саша - Страница 3

Не помню, была ли за плагиат в Советском Союзе уголовная статья, но скандал в любом случае получится серьёзный. Юношеский максимализм – он такой. Как вытащу на всеобщее обозрение грязное бельё, так потом не спрячешь.

И Молчанов, и его приятель из обкома, Игнатов, оба рискуют замазаться.

– Справедливости хочу, – отвечаю я, – на моём труде никто другой лавры себе зарабатывать не должен. Если снимок мой, то и фамилия под ним должна быть моя. Это – самое главное.

Молчанов выдыхает. Наверное, он ожидал худшего.

– Тебе в больницу надо, – переводит он тему, – я распоряжусь.

– Сергей Владимирович, некогда мне там валятся, – говорю, – не надо, я всё равно сбегу.

– Ну, как знаешь, – легко соглашается Молчанов, – до дома доберёшься?

– А что по этому поводу? – киваю на журнал.

– Ты должен понимать, что с кондачка такие вопросы не решаются, – напускает он строгость.

– А как решаются? – делаю наивные глаза, – конкурс пройдёт, Орлович грамоту получит… Что, отбирать потом будете?

– Иди домой, – морщится Молчанов, – и ни о чём не беспокойся. Ты правильно сделал, что ко мне пришёл сразу. Я всё решу и тебе сообщу, – он поднимает ладонь в ответ на мой невысказанный вопрос, – скоро сообщу. Отдыхай, тебе покой нужен.

Тоже мне, светило медицины, бормочу себе под нос, ковыляя вниз по лестнице. Покой мне прописывает. Не будет теперь в моей душе покоя, пока мне голову Орловича на жертвенном блюде не принесут.

Жаль, Лидкиным мечтам не суждено сбыться. В Москву её точно не позовут. Нет пока в Советском Союзе профессии фотомодели. Есть манекенщицы, которые по подиуму ходят. А фотографические «музы» проходят по категории натурщиц, которым «почасовку» могут оплатить, но при этом даже фамилию не спросят.

– Ну как там? – кидается она мне навстречу.

– Нормально прошло, – протягиваю ей похищенный с начальственного стола шоколадный батончик. – Держи.

– Что значит, «нормально»?!

От нетерпения она готова меня трясти, и останавливает Лиходееву только моё плачевное физическое состояние.

– То и значит, – говорю, – ошибка у них вышла на конкурсе. Фотография моя, а фамилию автора они другую написали. Молчанов в Москву звонил, обещали разобраться. Теперь ждать надо. Только ты никому про журнал не рассказывай, пока они там не разберутся. Сергей Владимирович лично просил, а то не получится ничего.

– Никому-никому? – расстраивается Лидка.

– Сама понимаешь, – объясняю, – слухи поползут, завистники найдутся… Тогда о любой поездке забыть можно будет.

– Поняла, – вздыхает она.

Про завистников она очень хорошо понимает и верит. Такие, очевидно, в жизни Лиходеевой очень часто случаются.

Я ей доверяю. Лидка натура цельная и целеустремлённая. Если ей что-то нужно, то язык себе прикусить способна. Вон, про нашу предполагаемую свадьбу сколько молчала, и никто не догадывался о столь далеко идущих планах.

А то, что я сейчас дурю ей голову по полной программе, то по этому поводу сильно не переживаю. Я по Лидкиной милости чуть на тот свет не отправился, пускай теперь кармический долг отрабатывает.

Мама оказывается дома. Отбиваюсь от её настойчивых попыток отправить меня в больницу.

– Мама, там всё равно ничего не делают, – говорю, – только температуру мерят два раза в день. А кормят там отвратительно, я там с голоду помру.

– Ой, да у меня тоже ничего нет, – хлопочет она. – Суп сварить собиралась, да вот как-то не собралась. Ты же в больнице…

Женщины никогда не готовят для себя. Если есть хотя бы потенциальная возможность, что кто-то придёт и съест всё наготовленное, они готовы набивать холодильник. Сами при этом ничего из еды не трогают.

И если мужик в одиноком состоянии идёт в столовую, или накупает вредного, жирного, но вкусного фастфуда, то женщины, похоже, питаются воздухом и, изредка, шоколадками.

Подпираемый с одной стороны мамой, а с другой – Лидой, добираюсь до кухни. Она же столовая, она же гостиная, и вообще самое жилое и популярное помещение в нормальном советском доме.

В стареньком холодильнике и правда всё плачевно. Мышь повесилась.

– Ой, я сейчас макароны сварю, – спохватывается мама. – Лида, будешь макароны?

– Конечно, Мария Эдуардовна, – иезуитски улыбается Лида, – я люблю макароны.

– Мама, можешь сходить ко мне в комнату и принести из-под матраса металлическую коробочку? – прошу, – Лида, вон, пока за водой последит, если что. Ты не перепутаешь, она там одна лежит.

– Вот неймётся тебе, – ворчит мама.

– Ну, пожалуйста, – добавляю мольбы в голос.

Она вздыхает и выходит из кухни со стоическим выражением: «чем бы дитятко ни тешилось, лишь бы не плакало».

– Заначка? – подкалывает Лида.

– У нас улицы опасней, чем Чикаго, – отвечаю, – и грабят, и режут. Какой дурак станет с собой ценности носить. Ты лучше скажи, давно ли с моей мамой подружилась? Раньше она бы тебя на порог не пустила, а тут, гляди-ка, макаронами угощает.

– С будущей свекровью лучше дружить, – заявляет Лида и смеётся над моей кислой гримасой. – Что, думаешь, уступлю тебя этой болонке ленинградской? Или землеройке белоколодецкой?! – начинает заводиться она, – а про третью бабу я вообще не поняла… она ж матери моей ровесница!

Лидкиной маме немного за тридцать. Лиходееву-младшую она родила в 18, и я очень надеюсь, что дочь не повторит подвиг матери. И насчёт Леман, она злословит.

Хотя может быть сказывается моё странное, раздвоенное восприятие действительности. Для выпускника школы она и правда взрослая тётя, а для взрослого мужика, которым я не перестаю быть – очень привлекательная молодая женщина, пожалуй, единственная, кто выглядит за собой и выглядит по стандартам третьего тысячелетия.

– Ты чего лыбишься?! – бесится Лидка, – думаешь, не вижу твою рожу довольную? Я тебя насквозь… – она прерывает фразу и кидается к плите, чтобы засыпать макароны в закипевшую кастрюлю.

Ну, хозяюшка! Теперь и я слышу, как хлопает входная дверь, и мама врывается на кухню.

– Откуда у тебя столько денег?! – трясёт она купюрами.

Конечно, никто не знает о частной жизни и личном пространстве. Зачем просто приносить, то, что попросили. Надо внутрь заглянуть.

– Заработал, мам, – отвечаю спокойно, – это за свадьбу деньги. Фотографы, знаешь, очень неплохо получают.

В коробочке, к слову сказать, всего сто рублей. НЗ на как раз подобный случай. Основные капиталы покоятся в тайничке под половой доской, про который знать никому не положено.

– Ты же говорил, что бесплатно?

– Мам, ты как маленькая, – объясняю, – «шабашка» это. Кто же про такое будет рассказывать. Там уважаемые люди, партийные работники. А тут дело с милицией связанное. Зачем я их подставлять буду?

– За одну свадьбу?! – в глазах у Лиды, словно в американских мультиках мелькают денежные знаки.

Честно говоря, я и не знаю, сколько сейчас стоит съёмка свадьбы. Наверное, как в любое время зависит от репутации фотографа и платёжеспособности клиентов.

– Тут ещё на бумагу и реактивы уйдёт, – осаживаю её восторг. – Мам, можно?

Протягиваю руку, и она отдаёт мне деньги, а сама садится в глубокой задумчивости.

Как интеллигентный человек, она привыкла относиться к финансам, как к чему-то слегка стыдному. Всем же известно, что у порядочных людей денег нет.

И в то же время у её сына под матрасом лежат сейчас полторы её месячные зарплаты. «Шабашки» в СССР были делом «священным». Бывало, что и инженеры, и научные сотрудники строили коровники или валили деревья с целью резко поправить своё финансовое положение. В обществе такое поведение не осуждалось, правда сопровождалось лёгкой завистью, мол «пристроился».

А тут, можно сказать, на постоянной основе. Конечно, я не думаю, что каждая свадьба будет приносить мне по столько. Но недавнее приглашение стало отличной возможностью «легализовать», мои книжные доходы перед мамой. В любом случае картина моего инженерного будущего, которую она уже нарисовала у себя в голове, подверглась сегодня серьёзному испытанию.