Лекарство от одиночества (СИ) - Резник Юлия - Страница 18

– Я тебя понял. – Юра проводит ладонью по волосам. Его пальцы немного дрожат. – Ну… Что ж. Это, наверное, должно было рано или поздно случиться.

– Что именно?

– Ты должна была меня обвинить… Вот и приехали.

– Да при чем здесь «обвинить»?! Как насчет простой констатации фактов?

Меня уже просто трясет. Нет никаких сил это выносить. Обида клокочет в горле, требуя выхода.

– Ладно. Пусть будет так. Факт, значит.

Юра диковато озирается, ныряет в шкаф, достает кофту.

– Ты куда? На дворе ночь.

– Ничего. Я в отделении переночую.

– Юра, это глупо, послушай…

– Не жди меня.

ГЛАВА 12

– Эля, ты где бродишь? Быстро мойся и к Юрию Игоревичу. Его Галочка отзвонилась, что влетела на Морской. Оформляют ДТП, – командным голосом распоряжается старшая, заглянув в процедурную. Я вскакиваю на ноги, бегу к выходу. Мы заточены мгновенно ориентироваться в стрессовой ситуации. Успеваю только бросить:

– Она в порядке?

– Да. Обошлось. Но что-то там с европротоколом не вышло. Ждут гайцов.

Ничего удивительного. У нас такие рельеф и дорожный трафик, что легкие аварии воспринимаются уже едва ли не как рядовое событие. Моюсь, готовлю инструмент и расходники. Немного нервничаю от того, что приходится встать за стол с Юрой. Да что там – сильно нервничаю! Он не ночевал дома, а перед этим мы поругались, и у меня такой раздрай в душе, что если бы не необходимость идти на работу, я бы вообще не вставала с кровати. Так и лежала бы, пялясь на серую взвесь дождя за окном. Благо погода располагает к хандре.

На заднем плане о чем-то трещат анестезиолог с сосудистым. Юра влетает последний, вытянув перед собой согнутые в локтях руки. Быстро надеваю на него перчатки и стерильный халат. И, как гребаный Хатико, заглядываю в родные глаза – еще более синие на контрасте с белой маской, прикрывающей нижнюю часть лица. Что я хочу в них увидеть? Не знаю. Вероятно, обещание, что все будет хорошо. Напрасно. Юра смотрит, будто сквозь меня. И даже интересно становится, если ему так невыносимо меня видеть, почему он не попросил встать с ним ту же Елену?

– Ну что, поехали?

Операция предстоит сложная. Больной поступил с тяжелейшим оскольчатым переломом локтевого сустава и повреждением артерии предплечья. Высок риск ампутации. Посторонние мысли выветриваются из головы сами собой, и начинается тяжелая напряженная работа. Тут уже не до рефлексии. Хорошая операционная медсестра – практически экстрасенс. Она предугадывает мысли хирурга еще до того, как он сам понимает, что от нее потребуется в тот или иной момент. И это не только вопрос компетенции, но еще и времени, необходимого для того, чтобы «станцеваться». Наши «репетиции» остались в далеком прошлом. Но я по старой памяти справляюсь неплохо. Интересно, Юрка это заметил?

– Все. Можно шить.

Удивленно моргаю, переводя взгляд на большие электронные часы. Время в операционной течет несколько иначе, чем за дверью. Ого… Мы тут почти пять часов простояли! Отступаю на шаг, давая Юре больше пространства для маневра, и задеваю бедром тележку. Инструмент звякает, один из зажимов летит на пол. Над столом взвиваются короткие, но емкие проклятья. Упавший инструмент – плохая примета, а врачи – очень суеверные люди. Я сглатываю и торопливо наклоняюсь, чтобы поднять зажим. В голове пульсирует от того, насколько я напряжена. В ушах шумит кровь… Юрка покидает операционную молча. Я принимаюсь убирать отходы. Помогаю санитарам переложить пациента со стола на каталку. После операции тому положен контрольный рентген. Лучше думать об этом, да, чем о том, что Юра рассчитывал, что я не справлюсь.

Ближе к концу смены иду в сестринскую.

– …не все так гладко в королевстве. Валов сегодня в отделении ночевал неспроста.

Толкаю дверь. Прохожу к своему шкафчику. Девочки затыкаются, конечно. И спешно меняют тему. Переодеваюсь. Как быть с Юрой – понятия не имею. Я не чувствую себя виноватой, идти к нему мириться первой? С чего бы вдруг? С другой стороны, эти все разговоры – тоже не дело. В первую очередь, место, где мы живем, это его дом. И если кому-то из него и уходить, то мне. Сама мысль об этом заставляет сердце сжиматься от ужаса. Как уходить? Я же люблю его… Люблю так, что в груди болит. Тогда откуда вообще эти мысли?!

Пересилив себя, иду к мужу.

– Можно?

Юра отрывается от компьютера. Весь такой серьезный, что у меня невольно растягиваются губы в улыбке.

– Да, Эля, заходи. Ты что-то хотела?

– Вообще-то хотела, да. Мы вчера не договорили, если помнишь. – Наши взгляды встречаются. Юра выглядит удивленным.

– Думаешь, мой кабинет – подходящее место для выяснения отношений?

Я закипаю:

– Я не собираюсь выяснять отношения. Но мне хотелось бы с тобой поговорить. Дома. Если ты, конечно, планируешь туда вернуться.

Конечно, это все – тупая бравада. Я даже мысли не допускаю, что он опять будет ночевать где-то, но… Юра выходит из-за стола. Заставляя меня все больше нервничать, просовывает руки в карманы робы и проходится туда-сюда по кабинету. А потом отворачивается к окну и одним предложением опрокидывает мой мир:

– Знаешь, мне кажется, будет лучше, если я какое-то время поживу отдельно.

– Ты шутишь? – ошалело переспрашиваю я. – Лучше? Кому лучше? Тебе? Мне? А может, нашему сыну?

– Только не нужно делать из этого проблему. Между нами все по-прежнему, Эля... Просто… – Юра отчаянным жестом откидывает волосы с глаз. – Слишком много всего случилось. Мне нужно подумать, разобраться в себе. Понимаешь? Когда вы все время мелькаете перед глазами, это сбивает с мыслей.

Мне кажется, это какой-то дурной сон. Ну не может такого происходить в реальности. Просто не может. Обхватив предплечья руками, больно себя щиплю. И хватаю, хватаю ртом воздух, но вдохнуть все равно не получается.

– А с собой ты меня поставил, надеясь, что я налажаю, и у тебя появится повод попросить меня не только из твоего дома, но и из отделения? – догадываюсь я.

– За кого ты меня принимаешь? Я тебя не гоню! Я съеду сам. Сниму посуточно.

– Съедешь… – повторяю тупо, покачав головой.

– Да. На недельку. Может, на две. Эля… я просто…

Господи, у него в глазах стоят слезы! Ему, наверное, тоже плохо, но моя боль в какой-то момент, наверное, стала такой сильной, что на чувства мужа лично мне стало наплевать. Приваливаюсь к стене. Нет, ну, это, конечно, вполне в Юркином духе. Он ведь хороший правильный парень. Конечно, он не выгонит меня, нет… Пробивает на истерический хохот. А на краю сознания дребезжит – боже мой, это происходит не с нами.

– Я поговорил с Жоркой. Он тебя возьмет к себе.

– А?

– Оформим все переводом.

Я стою, пытаюсь все осознать, но… Нет, это выше моего понимания. Нельзя же так, в одночасье. Нельзя так с людьми. А вот интересно, если бы я ступила на операции, если бы совершила какую-то ошибку, он бы меня с позором выпер? Нет. Вряд ли… Это же Юра. Хороший парень, да. Наверняка он бы даже попытался меня подбодрить, а я уходила бы с мыслью, что все правильно, так мне и надо. И ругала бы себя за криворукость, уничтожала себя, жрала... Зато Юра был бы спокоен, сбагрив меня с чистой совестью. Охренеть.

– Тоже на неделю? – сиплю я.

– В каком смысле?

– Ты сказал, что мы поживем врозь неделю. Перевод в онкологию тоже на неделю будет или…

Мой голос звенит от слез, но что-то не позволяет расплакаться.

– Нет. Кто из-за недели стал бы морочить голову? Поработаешь у Жорки. Не понравится – еще что-нибудь найдем.

Значит, Борисыч не сказал Юрке, что выбьет мне контракт? Решил выждать, раз у нас такие дела в семье? Как стыдно.

– Дай ручку, – командую я, выдергивая из принтера лист бумаги.

– Эля…

– Дай ручку, я напишу это чертово заявление, раз тебе так ненавистно мое присутствие!