Лекарство от одиночества (СИ) - Резник Юлия - Страница 17

Сжав кулаки, отвлекаюсь на Мишку, который как набросился с порога на кота, так и висит на нем, похрюкивая и повизгивая от восторга, и дышу, дышу, заставляя себя успокоиться.

– Я спрашиваю у своей подруги, – тихо замечает Георгий. – Что у вас происходит?

Со всхлипом вздохнув, поднимаю глаза на Бутенко. Тот хмурится. Кивает на стоящее у панорамного окна кресло, мол, садись. Ну, я и сажусь, не стоять же! Георгий опять куда-то отходит, но только для того, чтобы вернуться с двумя чашками, от которых поднимается пар.

– Здесь всякие травки. Для нервов.

Наши глаза с Бутенко встречаются. Становится не по себе.

– Спасибо.

– Давай, Эльвира Валерьевна. Смелей.

Нерешительно пожевав губу, оборачиваюсь к Мишке и, убедившись, что маленькому непоседе нет до нас никакого дела, начинаю свой рассказ. Тот, к удивлению, выходит довольно коротким. Борисыч в курсе основных моментов, а что касается деталей, то их немного.

– Ну, вот и все, собственно. Теперь можешь жечь…

– Ты про что? – хмыкает Бутенко, отставляя чашку.

– Тебе же наверняка захочется вступиться за друга. Рассказать мне, как я неправа. Ну, чего смотришь? Мужская солидарность. Я все понимаю.

– Я лучше воздержусь от комментариев.

– Вот как? И почему же?

– Потому что ты права. Юра – мой друг. А в том, что касается тебя, я могу быть чудовищно необъективен.

Пока я глупо моргаю в попытке как-то осмыслить, что он имел в виду, Георгий поднимается из кресла и, бросив взгляд на часы, негромко замечает:

– Поздно уже.

– Д-да, – запинаюсь, – надо ехать.

– Надо.

В каком смысле он необъективен в том, что касается меня? Почему необъективен? Он же не хочет сказать… нет, конечно. Боже, ну что за глупости лезут мне в голову?!

– Мишка, сынок, давай прощаться с дядей Георгием.

Мишка никуда ехать не хочет. Ему и тут хорошо. С котом. Затаскиваю его в машину с боем, пообещав, что мы непременно вернемся. За время, пока мы чаевничали, погода совсем испортилась. Туман сгустился, и начался дождь.

– Езжай осторожно, Эля.

– Да, конечно. Спасибо за все.

Ну, вроде бы попрощались. Надо, и правда, ехать. Только почему-то Бутенко не торопится в дом. И пока он стоит, я тоже не решаюсь тронуться с места. Поколебавшись, опускаю стекло:

– Все-таки ты явно что-то хочешь мне сказать, Георгий.

Бутенко вскидывается. Помолчав, достает сигареты. Засовывает одну в рот. Чиркает зажигалкой и затягивается.

– Я могу выбить тебе контракт от своего отделения. Но тогда, сама понимаешь, специализироваться тебе придется на онкологии, и отпахать у меня не один год. Считай, продаешься в рабство.

– Ты серьезно сейчас? – сглатываю.

– Еще как серьезно. Только мой тебе совет, Эльвира Валерьевна, взвесь все как следует. Твоему мужу это может не понравиться.

– Почему ты так в этом уверен? Он сказал, что помог бы мне, если бы…

– Взвесь, – перебивает меня Георгий и уходит. Ну, вот и что это означает? Какой странный день. Нет, он что – правда замолвит за меня словечко? Неужели Бутенко разглядел во мне особенный дар? Не зря же он мне как никто другой этот институт вспоминал.

Уношусь на годы назад, когда только-только пришла в его отделение практиканткой. Может, в те дни я как-то по-особенному себя проявила? Да ну. Какие глупости. Никакими выдающимися способностями я не отличалась.

Домой приезжаю затемно. Юры еще нет. Что неудивительно. В последние дни он вообще как будто не спешит к нам возвращаться. Свекор со свекровью смотрят какой-то сериал. Я оставляю с ними Мишку, а сама поднимаюсь наверх. Нужно же понимать, как долго продлится мое рабство, если я соглашусь на предложение Георгия. Открываю ноутбук – у нас он с Юрой один на двоих. Палец дергается, чтобы свернуть открытое окно программы, но в последний момент что-то заставляет меня присмотреться к ней повнимательней. Поначалу я ровным счетом ничего не понимаю. Зачем Юре карты малышат? На ум не приходит ничего толкового, а то, что лезет в голову… не лезет ни в какие ворота.

Дверь в спальню открывается.

– Привет.

– Привет.

– Что делаешь? – Юра на ходу снимает пиджак и открывает шкаф.

– Хотела посмотреть кое-что в интернете, а тут открыта одна интересная вкладка. Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Тонкая голубая рубашка не в силах скрыть, как напрягаются Юркины мышцы.

– Нечего рассказывать, – бросает тот.

– Кроме того, что ты сходишь с ума? Юра… Матиас ведь сказал, что твоя сперма не была использована. Зачем ты все это делаешь? Что хочешь найти среди этих карт? Своего ребенка? Так это глупо.

– Я сам решу, что глупо, а что нет. Просто не лезь в это.

– Почему? Твоя сперма не была использована! – ору я.

– А я тебе говорил, что у меня в этом нет никакой уверенности! – шипит Юра в ответ. – Я вообще не удивлюсь, если ты с Пятсом заодно.

Я вскакиваю как ошпаренная.

– Что ты хочешь сказать, а, Юра?!

– То и хочу!

– Думаешь… Думаешь, меня заело, что у какой-то левой бабы родился твой ребенок? Так заело, что мы с Пятсом решили это скрыть?

– Да. Именно так я и думаю.

– Озвереть, – я плюхаюсь на кровать, обхватив голову. В душе – полнейший сумбур. То, что он говорит, то, что он верит в это… Я не знаю. У меня просто нет слов. После всего, что я ради него пережила… После того, что отдала ему…

– Дети, у вас все хорошо? – заглядывает в комнату свекровь.

– Нет, – шепчу я, слизывая слезы с губ. – Все плохо. Все очень и очень плохо.

– Эля!

Юрка дергается ко мне, как будто осознав, в чем меня обвинил, и пожалел об этом. А я не могу… Мне впервые отвратительны его касания.

– Не надо, Юр. Ты объясни матери, что происходит. Чем ты тут занимаешься. Я вообще не уверена, что это законно. Надеюсь, тебе хватает ума не преследовать этих детей… Боже.

Каким-то чудом я успеваю добежать до туалета, где меня выворачивает. Кажется, у меня истерика. Между спазмами я смеюсь. Это же бред. Такой бред… Как он до такого додумался? В каком отчаянии надо быть, чтобы начать отслеживать всех детей, родившихся через девять месяцев после моего злосчастного ЭКО? Это как основательно должна поехать крыша? Если бы мне не было так херово, я бы Юрку от души пожалела.

– Эля! Эля, открой дверь!

Надо бы открыть, да. Не то он напугает Мишку. Но прежде я умываюсь и полощу рот.

– Со мной все нормально. Не ори.

– Ты напугала меня!

– Что-то не то съела.

– Пойдем, приляжешь.

Наверное, это нервный срыв. Я будто проваливаюсь куда-то. И снова прихожу в себя. Это не сон, забытье.

– Мишка…

– С ним все нормально, Эль. Он с родителями. Рассказывает им про кота, которого вы у Бутенко видели. Ты не говорила, что была у него в гостях.

– Не успела.

– Да, прости меня. Сам не знаю, что со мной происходит. Как будто сумасшествие какое-то накатывает, ты права. – Гляжу в красные Юркины глаза. Внутри все болезненно сводит.

– Я бы никогда не стала утаивать от тебя правду. Какой бы она ни была.

– Я знаю.

– Не было никакого ребенка, Юра. Ты это понимаешь? Не было. Матиас сказал, что тот мужчина, с которым перепутали ваши образцы, просто сдал сперму на хранение. Ее вообще не собирались использовать. По крайней мере, пока.

– Откуда ты знаешь? – напрягается Валов. – Выясняла, кто отец Мишки?

Юра вскакивает, а я, не скрывая отчаяния, переворачиваюсь на спину. Две слезы синхронно скатываются вниз по моим вискам.

– Нет, Юр. У Мишки уже есть отец. Ты. А что касается образцов того мужика… Так ты лучше меня знаешь, откуда взялся мой интерес.

– Допустим. Но зачем кому-то просто хранить свою сперму, а?

– Да мало ли! Может, у этого мужчины опасная работа. Или ему предстоит какая-нибудь операция. У этого решения могут быть тысячи причин, почему я должна о них думать? Оправдываться… Я чудовищно от этого устала! Да, произошла фатальная ошибка. Но в чем моя вина, Юр? – меня несет, я вскакиваю, заливаясь слезами. – Скажи, в чем? Я не изменяла тебе! Я люблю тебя одного, и всегда тебя любила! Да если бы не это, мне бы вообще не пришлось делать ЭКО! Господи, мне бы не пришлось жрать все эти гормоны, поправляться и…