Король гор. Человек со сломанным ухом - Абу Эдмон - Страница 53

— Моя история настолько же неегипетская, насколько неегипетской является история Манон Леско. Присутствующему здесь доброму доктору Марту должно быть известно имя профессора Жана Мейзера из Данцига^{1 37}. Он жил в начале нашего века и его последние работы датируются 1824 или 1825 годом.

— Они датируются 1823 годом, — ответил господин Марту. — Мейзер принадлежит к плеяде ученых, прославивших немецкую науку. В разгар ужасных войн, заливших кровью его страну, он продолжал свои исследования по вопросам оживления животных, начатые Левенкоком, Вакером, Недхамом, Фонтаной и Спалланцани. У нас он считается одним из основателей современной биологии.

— Боже! Какие ужасные слова! — воскликнула мадемуазель Самбукко. — Разве можно в такое время задерживать людей, чтобы они выслушивали историю какого-то немца!

Клементина попыталась ее успокоить.

— Не придирайтесь к словам, дорогая тетушка. Готовьтесь выслушать роман, ведь речь идет именно о нем.

— Это ужасный роман, — сказал Леон. — Кстати, мадемуазель Клементина сидит на том, что осталось от человека, которого профессор Мейзер принес в жертву науке.

Клементина резко вскочила, и ее жених сразу предложил ей стул, а сам сел на освободившееся место. Слушатели из опасения, что роман может оказаться многотомным, удобно устроились вокруг рассказчика, кто в кресле, а кто и на чемоданах.

Дорогие дамы, — начал Леон, — профессор Мейзер никак не подходит под категорию обычных злоумышленников. Наоборот, этот человек был бесконечно предан науке и роду людскому. Если он и убил французского полковника, останки которого покоятся под фалдами моего редингота, то именно для того, чтобы сохранить ему жизнь. К тому же это было сделано для прояснения одного важного вопроса, который может вас в высшей степени заинтересовать.

Продолжительность нашего существования на земле слишком невелика. Это факт, против которого никто не сможет возразить. Подумайте сами, через каких-то сто лет никого из собравшихся сегодня в нашем доме уже не будет в живых! Согласитесь, что это достойно сожаления.

При этих словах мадемуазель Самбукко горько вздохнула, а Леон тем временем продолжил:

— Увы, мадемуазель, я тоже всегда вздыхаю, когда вспоминаю об этой печальной неизбежности. Вот у вас есть племянница, самая красивая и любимая из всех племянниц, один вид прелестного лица которой радует ваше сердце. Но вам этого недостаточно. Полное счастье вы обретете только тогда, когда вокруг вас будут резвиться дети вашей племянницы. Я очень надеюсь, что вы их увидите. Но увидите ли вы их детей? Это сомнительно. А их внуков? Это и вовсе невозможно. Что уж говорить о десятом, двадцатом, тридцатом поколениях. Об таком не приходится даже мечтать.

Однако люди постоянно думают об этом. На свете нет такого человека, который хотя бы один раз в жизни не подумал: «Хорошо бы мне возродиться лет через двести!» Кто-то желает вернуться на землю, чтобы увидеть, как изменилась жизнь, а кого-то интересует, как поживает его потомство. Философу непременно надо узнать, принесли ли пользу высказанные им идеи, политик хочет знать, одержит ли верх его партия, скупца волнует, не растранжирили ли потомки оставленное им состояние, домовладельца беспокоит, выросли ли деревья в его саду. Нет такого человека, которому было бы безразлично будущее этого мира, по которому мы пролетаем галопом всего за несколько лет, чтобы уже никогда в него не вернуться. А сколько людей завидуют участи Эпименида³⁸, который заснул в пещере, а открыв глаза увидел, что мир постарел! А кто не мечтал оказаться на месте Спящей красавицы?

Таким образом, дамы, профессор Мейзер, один из самых ученых людей нашего века, верил, что наука спо-

собна усыпить живое существо и разбудить его через бесконечно большое количество лет. Необходимо лишь, считал профессор, остановить все отправления организма, прекратить жизнедеятельность, вывести организм лет на сто или двести из-под разрушительного воздействия времени, а затем взять и оживить его.

— Да это сумасшедший какой-то! — воскликнула госпожа Рено.

— Я бы не стал такое утверждать. Профессор разработал теорию большой пружины, которая приводит в действие живые организмы. Помнишь, матушка, как в детстве тебе показали открытый механизм работающих часов, и какое это произвело на тебя впечатление? Ты была уверена, что где-то внутри корпуса часов сидит маленький подвижный зверек, который старается изо всех сил и заставляет стрелки крутиться двадцать четыре часа в сутки. Если же стрелки останавливались, то ты говорила: «Маленький зверек умер». А ведь, возможно, он просто заснул.

Тогда же тебе объяснили, что внутри часов имеются хорошо подогнанные друг к другу и смазанные маслом детали, каждая из которых движется сама по себе, но в гармоничном единстве с остальными деталями. Если лопалась пружинка, ломалось колесико, или в механизм попадала какая-то песчинка, то часы останавливались, и дети с полным основанием говорили: «Маленький зверек умер». Но ведь можно предположить, что надежные, хорошо отрегулированные, исправные во всех отношениях часы останавливаются лишь потому, что в них закончилось масло, из-за чего колесики не могут свободно вращаться. Это значит, что зверек не умер, его просто надо разбудить, дав ему немного масла.

Вот великолепный хронометр, изготовленный в Лондоне. Достаточно один раз его завести, чтобы он проработал пятнадцать суток. Я завел его позавчера, значит,

Профессор Мейзер, один из самых ученых людей нашего века

жизни ему отпущено еще тринадцать суток. Если я брошу его на пол и сломаю главную пружину, то всем будет ясно, что я убил маленького зверька. Но допустим, я смог удалить из совершенно целых часов все масло, позволяющее деталям без затруднения двигаться друг относительно друга. Будет ли это означать, что маленький зверек умер? Нет, он просто заснул. В доказательство этого неоспоримого факта я могу запереть хронограф в ящике бюро, продержать его там двадцать пять лет, а через четверть века вынуть, капнуть капельку масла, и часы заработают. Время пройдет, а спавший маленький зверек совсем не постареет и даже будет способен функционировать в течение тринадцати дней после пробуждения.

По мнению профессора Мейзера, все живые существа подобны часам. Живые организмы шевелятся, дышат, питаются и размножаются до тех пор, пока их жизненно важные органы целы и надлежащим образом смазаны. Функцию масла в организме животного выполняет огромное количество воды. В теле человека на долю воды приходится четыре пятых его веса. Если живой полковник весит сто пятьдесят фунтов, то тридцать фунтов из них — это собственно полковник, а сто двадцать фунтов — это вода в количестве шестидесяти литров. Это научный факт, и он доказан многочисленными экспериментами. На месте полковника может оказаться, например, король. Для целей анализа годится любой человек.

Профессор Мейзер, как и все ученые, не сомневался в том, что, если полковнику размозжить голову, проткнуть сердце или разрубить пополам позвоночник, то заключенный в нем маленький зверек умрет, поскольку головной мозг, сердце и спинной мозг являются теми самыми пружинами, без которых механизм человеческого тела работать не может. Но он так же верил, что, откачав

у живого человека шестьдесят литров воды, можно будет усыпить маленького зверька, не лишая его жизни. Он утверждал, что аккуратно высушенного полковника можно хранить сто лет, а затем вернуть к жизни, пустив в него капельку масла, а еще лучше шестьдесят литров воды, без которых невозможно привести в действие машину человеческого тела.