Крылья Урагана - Банч Кристофер - Страница 4
- Предыдущая
- 4/137
- Следующая
Хэл хотел было что-то ответить, потом подумал и покачал головой.
— Нет. Нет, сэр, не жаль. Этот Нанпин не должен иметь право мучить других, даже драконов.
— Да, — сказал Фаади. — Не должен. Как и его отец не имеет право использовать свое золото и власть, данные ему королем, чтобы распоряжаться нашими жизнями. — Он пожал плечами. — Но, похоже, такова жизнь.
— Несколько людей лорда Трегони... — начала Лиз.
— Громил, — поправил ее Фаади. — Головорезов. Бандитов. Вряд ли это люди доброй или свободной воли.
— Неважно, — отмахнулась Лиз. — Они разыскивали тебя, Хэл.
— Естественно, мы велели им убираться, пригрозив позвать стражника, — сказал отец.
— Они только расхохотались и сказали, что, даже если они не найдут тебя, — продолжила Лиз, — будет суд, и они получат нашу таверну, а мы пойдем по миру. Уж мы-то знаем, что стражники и судьи будут на их стороне. Они всегда на стороне богатых.
— Завтра на рассвете я поеду в город и найму самого лучшего адвоката, какого только найду, — сказал Фаади. — Это немного их остановит.
— Но разве это не дорого? — спросил Хэл.
— Таверна принадлежит нашей семье, — сказал Фаади. — Доход с нее покроет по крайней мере часть издержек. Оставшуюся часть придется отдать наличными.
— Которые теперь будут бог знает когда, — заметила Лиз. — Люди Трегони сказали еще, что Трегони запретит своим рудокопам — а, ты знаешь, они принадлежат ему с потрохами, считай, как рабы, — пить здесь. А ведь на этом и держится наше дело.
— Не все в Каэрли пляшут под дудку лорда, — возразил Фаади.
— Большинство.
— Есть и другие, которые все равно будут приходить сюда за своим стаканчиком и куском пирога, — настаивал Фаади.
— Жаль, что... — потерянно начал Хэл. Голос у него сорвался.
— Что? — спросил Фаади.
— Ничего, — сказал Хэл, пытаясь не зареветь. Лиз положила руку ему на плечо.
— Мы им еще покажем, Хэл, — сказала она твердо. — Мы выстоим.
Хэлу очень хотелось поверить в это, но в ее голосе он ясно слышал сомнение.
Позже, в своей комнатушке на чердаке, Хэл все-таки расплакался, чувствуя себя глупым ребенком и понимая, что слезы ничем не помогут.
Он смотрел из окна на дождливую улицу, вспоминая материнские слова о том, что они все «пойдут по миру».
Нет уж. Этому не бывать. Этого его родители не заслужили.
Внизу часы в зале отбили полночь. Никогда раньше никто из посетителей не считал двенадцатый удар знаком, что пора расходиться по домам. Сегодня, похоже, вся деревня ждет, затаив дыхание, что же сделает лорд Трегони с мальчишкой, осмелившимся тронуть его единственного сына.
Хэл подумал о том, как отец будет метаться по городу в поисках адвоката и со снятой шляпой умолять его отважиться выступить против карманных судей Трегони.
Нет уж, подумал он. Только не это. Ни к чему его родителям такие унижения.
Он подумал о них, об их полной забот жизни, подчиненной строгой экономии в этой крошечной горняцкой деревушке на краю света. И представил себе, какой будет его собственная жизнь, когда он повзрослеет.
Он знал, что ни за что не пойдет на рудники, как его приятели. Ну и кем же он станет в противном случае? Унаследует таверну и будет днями напролет выслушивать пьяную болтовню отупевших от непосильной работы рудокопов и стариков, пропивающих последние мозги в ожидании смерти? Или станет учителем и будет учить горняцких ребятишек читать по слогам, писать, кланяться и расшаркиваться перед хозяевами, чтобы потом мальчики вслед за своими отцами отправились на рудники, а девочки принялись рожать одного ребенка за другим, пока к тридцати годам не превратятся в старух?
Нет уж.
Он мрачно подумал, что, по крайней мере, ему ни с кем не придется прощаться, поскольку настоящих друзей у него здесь нет.
Стараясь как можно меньше шуметь, он оделся, натянув свои лучшие шерстяные штаны, самые тяжелые башмаки, свитер и изрядно замызганную и пестро залатанную куртку. Из другой пары штанов он быстро соорудил импровизированную котомку, сунул в нее две рубахи, зубную щетку и кусок мыла.
Он спустился по лестнице мимо дверей родительской спальни, прислушиваясь к звукам их тревожного сна.
В зале он написал им записку, жалея, что не может высказать все, что у него на сердце.
Он прихватил с собой хлеб, сыр, из таверны — пару пинт эля и небольшой кусок копченого окорока. Увидел висящий в чехле рядом со старинным мечом на стене не менее древний нож, снял его, вытащил из чехла и пальцем попробовал острие.
Сойдет. В ящике с разнообразной утварью он отыскал небольшое точило, добавил к нему нож, вилку и ложку.
В кассе валялась пригоршня монет, и, впервые чувствуя себя вором, Хэл взял несколько.
Потом оглядел зал, такой гостеприимный и теплый в угасающем свете от камина, — единственный мир, который он знал.
Он отпер входную дверь, натянул куртку и, сойдя по ступеням, зашагал под дождем в новый, лучший мир.
- Предыдущая
- 4/137
- Следующая