Графиня Де Шарни - Дюма Александр - Страница 12
- Предыдущая
- 12/459
- Следующая
Его расшитый дорогой камзол сильно отличался от черного костюма Жильбера, а брильянты, которыми были унизаны его пальцы – от простого золотого кольца, подаренного Жильберу Вашингтоном.
Улыбающийся Калиостро с распростертыми объятиями пошел навстречу гостю.
Жильбер подбежал к нему.
– Дорогой учитель! – воскликнул он.
– Прошу прощения! – со смехом возразил Калиостро. – С тех пор, как мы не виделись, дорогой Жильбер, вы достигли таких вершин, особливо в философии, что отныне учителем должны называться вы, а я едва заслуживаю звания ученика.
– Благодарю за комплимент, – отвечал Жильбер, – однако даже если предположить, что я достиг успехов, откуда вам-то об этом известно? Ведь мы не виделись восемь лет!
– Уж не думаете ли вы, дорогой доктор, что вы из тех, о ком можно забыть, пока с ними не видишься? Я не видел вас восемь лет, это верно, однако я мог бы день за днем пересказать всю вашу жизнь за прошедшее время, – Ого!
– Уж не сомневаетесь ли вы в моих способностях прорицателя?
– Вы знаете, что я – поклонник точных наук.
– То есть вы – человек неверующий… Ну что же, в таком случае, пожалуйста: в первый раз вас вызвали во Францию семейные дела; ваши семейные дела меня не касаются, следовательно…
– Напротив, – перебил его Жильбер, думая, что смутит Калиостро, – продолжайте, учитель.
– Хорошо! В тот раз вы должны были заняться воспитанием вашего сына Себастьена и поместили его в пансион в небольшом городке милях в двадцати от Парижа; кроме того, вам необходимо было уладить свои дела с вашим фермером, добрым малым, которого вы вопреки его воле задерживаете в Париже, а ему по многим причинам следовало бы вернуться к жене, – Должен признать, учитель, что вы творите чудеса!
– Это еще не все… В другой раз вы возвратились во Францию по делам политическим, тем самым, какие многих других заставляют отсюда уехать; затем вы написали кое-какие статьи и послали их Людовику Шестнадцатому, и так как в вас есть еще нечто от людей прошлого поколения, для вас гораздо важнее получить одобрение короля, нежели моего предшественника в деле вашего образования – Жан-Жака Руссо, если бы он был жив! – хотя ознакомиться с его мнением было бы несравненно интереснее, чем с суждением короля. А вам не терпелось узнать, что думает о докторе Жильбере потомок Людовика Четырнадцатого, Генриха Четвертого и Людовика Святого. К несчастью, существовало одно дельце, о котором вы не подумали, но из-за которого, однако, мне довелось наткнуться в один прекрасный день на вас, истекавшего кровью с пулей в груди в одном из гротов на Азорских островах, где мой корабль сделал случайную остановку. Это дельце имело отношение к мадмуазель де Таверне, ставшей графиней де Шарни без всякого ущерба для своей репутации, а также с целью оказать услугу королеве. А так как королева ни в чем не могла отказать той, которая согласилась отдать свою руку графу де Шарни, королева попросила и добилась указа о вашем заключении без суда и следствия. Вы были арестованы по дороге из Гавра в Париж и препровождены в Бастилию, где томились бы по сию пору, дорогой доктор, если бы однажды народ не освободил вас одним мановением руки. Как настоящий роялист, вы, дорогой Жильбер, сейчас же присоединились к королю, заняв должность одного из четырех его личных лекарей. Вчера, вернее, нынче утром, вы от души постарались ради спасения королевской семьи, поспешив разбудить этого славного Лафайета, почивавшего сном праведника; а совсем недавно, когда вы меня узнали, вы, видя, что королеве – которая, заметим в скобках, дорогой Жильбер, вас ненавидит, – грозит опасность, вы были готовы защитить государыню грудью… Все так? Не забыл ли я какую-нибудь незначительную подробность, вроде сеанса гипноза в присутствии короля или изъятия некой шкатулки кое из чьих Рук, захвативших ее по приказанию министерства некоего Паделу? Скажите же, и если я допустил какую-нибудь ошибку или неточность, я готов принести вам свои извинения.
Жильбер был потрясен, убедившись в том, что этот необыкновенный человек умеет произвести сильное впечатление: имевшие с ним дело люди были готовы поверить, что, подобно Богу, он обладал даром охватывать разом весь мир во всех его подробностях, а также читать в сердцах людей.
– Да, вы – все тот же маг, колдун, волшебник Калиостро!
Калиостро удовлетворенно улыбнулся. Было очевидно, что ему приятно видеть, какое впечатление он произвел на Жильбера, а тот и не пытался это скрывать.
Жильбер продолжал:
– А теперь, дорогой учитель, так как я люблю вас столь же горячо, сколь вы меня, мое желание знать, что с вами сталось со времени нашей разлуки, по крайней мере, не меньше вашего желания справиться обо мне; не угодно ли будет вам сообщить мне, если вы не сочтете мою просьбу неуместной, в какой части света обнаруживали вы свой гений и являли свое могущество?
Калиостро улыбнулся.
– Моя жизнь почти ничем не отличалась от вашей; я встречался с королями, даже со многими из них, правда, совсем с другой целью. Вы приближаетесь к ним затем, чтобы их поддержать, я же намерен их свергнуть; вы пытаетесь создать конституционно-монархическое государство и потерпите неудачу, я же обращаю императоров, королей, принцев в философов; я одержу верх.
– Вы так думаете? – перебив его, с сомнением выговорил Жильбер.
– Именно так! Надобно признать, что они были прекрасно подготовлены благодаря Вольтеру, д'Аламберу и Дидро, этим новым Мезентиям, возвышенным созерцателям богов, а также примером дорогого короля Фридриха, к несчастью, ушедшего от нас. Впрочем, как вы знаете, все люди смертны, не считая тех, кому суждена жизнь вечная, вроде меня или графа де Сен-Жермена. Как бы там ни было, а королева хороша собой, дорогой Жильбер, и она вербует солдат, сражающихся друг с другом, а также привлекает на свою сторону королей, способствующих свержению самодержавия в большей степени, нежели Бонифаций Тринадцатый, Климент Восьмой и Борджа способствовали упразднению церкви. Итак, прежде всего вспомним императора Иосифа Второго, брата нашей любимой королевы: он закрывает три четверти монастырей, захватывает их имущество, выгоняет кармелиток из их келий, посылает своей сестре Марии-Антуанетте гравюры, на которых изображены монахини, сбрасывающие капюшоны и примеряющие новые наряды, а также монахи-расстриги, завивающие волосы. Перед нами – датский король, ставший палачом собственного лекаря Струенсе; этот скороспелый философ, еще будучи семнадцатилетним юнцом, говаривал: «Господин Вольтер сделал из меня мужчину, именно он научил меня мыслить». Перед нами – пример императрицы Екатерины, делающей смелые шаги в философии, что не мешает ей, разумеется, дробить Польшу; это ей Вольтер писал-«Дидро, д'Аламбер и я готовы на Вас молиться». Перед нами – пример королевы Шведской и, наконец, множества принцев в Империи, а также на территории всей Германии.
- Предыдущая
- 12/459
- Следующая
