Наставники Лавкрафта (сборник) - Джеймс Монтегю Родс - Страница 41

В тот момент, при сильно натянутых нервах, я полностью уверилась, что она лжет; я снова закрыла глаза, но теперь меня ослепили вспышки мыслей о разных способах выхода из ситуации. Один показался мне настолько соблазнительным, что в попытке устоять я судорожно, крепко сжала девочку, но она, на удивление, не вскрикнула, не выказала испуга. Почему бы не нажать на нее сию минуту и сразу все узнать? Бросить ей правду прямо в миловидное, сияющее личико? «Пойми же, ты знаешь, что делаешь, и уже почти убедилась, что я тебя проверяю; так почему бы тебе не признаться во всем откровенно, чтобы мы вместе могли как-то ужиться с этим и, быть может, как ни странна вся эта история, выяснить, что нам делать и что она означает?» Увы, это намерение я сразу отбросила; а ведь если бы поддалась ему, то избавила бы саму себя… от чего, вы дальше узнаете. Вместо этого я избрала бесполезный, промежуточный путь: поднялась с кресла, подошла к кроватке и спросила:

– Зачем ты задернула полог, чтобы мне показалось, что ты тут лежишь?

Флора явно задумалась и ответила с божественной улыбкой:

– Затем, что мне не нравится вас пугать!

– Но если бы я, как ты полагала, действительно вышла в сад?..

Она не позволила себя озадачить; взглянула на пламя свечи, как если бы в моем вопросе не было ничего важного или во всяком случае личного, вроде мы обсуждали книжку Марсет[17] или «сколько будет девятью девять», и ответила вполне адекватно:

– Да ведь вы знаете, милая мисс, что можете всегда вернуться, и даже должны!

Вскоре она улеглась в постель, а мне пришлось, сидя рядом, долго держать ее за руку, чтобы доказать, что я признаю необходимость своего возвращения.

Можете себе представить, во что с тех пор превратились мои ночи. Я досиживала без сна уж не скажу насколько допоздна; выбирая моменты, когда девочка несомненно спала, я крадучись покидала комнату и бесшумно проходила по коридору, добираясь даже до того места, где в последний раз встретила Квинта. Однако я больше не видела его там; пожалуй, здесь нужно заметить, что он вообще больше не являлся мне в доме. На лестнице, впрочем, со мной чуть не приключилась другая встреча. Однажды, поглядев вниз с верхней площадки, я заметила женщину, сидевшую на одной из нижних ступенек ко мне спиной; он сидела ссутулившись и пряча голову в руках, в позе глубокого горя. Но в следующее мгновение она исчезла, не оглянувшись на меня. Все-таки я поняла, какое ужасное лицо увидела бы, и задумалась – окажись я ниже ее на лестнице, хватило бы у меня хладнокровия, чтобы подняться выше, как при встрече с Квинтом?

Ну, что касается нервов, то поводов для волнения хватало. На одиннадцатый день после встречи с призрачным джентльменом – я теперь считала дни – мне выпала такая тревога, которая губительно напомнила о том случае и, в силу полной неожиданности, вызвала у меня острейший шок. К вечеру усталость, накопившаяся из-за ночных бдений, впервые за то время заставила меня лечь в обычный час. Я заснула мгновенно и, как выяснилось позднее, спала до часу ночи; но, проснувшись, я резко села в постели, словно разбуженная прикосновением чьей-то руки. Ложась, я оставила горящий светильник, но теперь он погас, и я сразу почувствовала, что его погасила Флора. Я вскочила и прямиком, в темноте, подбежала к ее кроватке, – она была пуста. Взглянув на окно, я поняла, в чем дело, и зажженная спичка помогла дополнить картину.

Девочка опять поднялась, на этот раз погасив свечку, и втиснулась между рамой и шторой; то ли наблюдая за чем-то в ночи, то ли ожидая отклика, она глядела в окно, опершись о подоконник, – рама открывалась наружу. Сегодня малышка увидела то, чего, на радость мне, не смогла увидеть в прошлый раз; меня убедила в этом сосредоточенность Флоры: ее не отвлекла ни вспышка спички, ни мои поспешные поиски тапочек и шали. Чувствуя себя защищенной в укромном уголке, увлеченная, она явно отрешилась от всего прочего. Ей способствовала безмятежная полная луна, и я, учтя это, быстро приняла решение. К девочке явился тот же призрак, что был у озера, и если тогда они пообщаться не могли, то сейчас это у них получилось. Я поставила себе задачу: не беспокоя Флору, добраться по коридору до какого-нибудь окна в той же части дома. Я подошла к двери – она не услышала; я вышла, закрыла за собой дверь и прислушалась, но из комнаты не донеслось ни звука. Стоя в коридоре, я бросила взгляд на дверь комнаты ее брата, в десяти шагах, и меня вновь настиг тот же упомянутый ранее странный и неописуемый соблазн. Не войти ли мне туда, прямо к его окну? Что если я, рискнув открыть ошеломленному мальчику, зачем пришла, смогу зацепить последнюю часть тайны длинным крючком своей храбрости?

Эта идея подвигла меня подойти к порогу Майлса, но там я остановилась. Я напряженно прислушалась, раздумывая, что может там происходить: пуста ли его постель, глядит ли он также тайком в ночь из окна. Беззвучно, быстротечно минули мгновения, и мой порыв угас. В спальне было тихо; мальчик мог быть ни в чем не повинен; риск был ужасен – и я отступила. В саду маячила фигура той, которая рыскала, желая быть увиденной, той, с кем была связана Флора; но эта гостья не касалась моего мальчика.

Я снова заколебалась, но ненадолго и по другой причине: нужно было найти место. В Блае имелись пустые комнаты, оставалось лишь выбрать подходящую. Мне пришло в голову, что стоит спуститься этажом ниже; там, в торце здания, в старой башне, о которой я упоминала, располагалась – достаточно высоко над садом – парадная спальня. Большая, квадратная, роскошно обставленная, из-за своих размеров она была неудобна, и, хотя миссис Гроуз содержала ее в образцовом порядке, там годами никто не жил. Мне эта комната нравилась, я часто бывала в ней и знала, что где стоит; пришлось немного постоять, свыкаясь с нежилым холодком и сумраком, но потом я уверенно прошла к окну и осторожно отомкнула одну ставню, стараясь не шуметь. Затем беззвучно отодвинула занавеску и, прижавшись лицом к стеклу, могла убедиться, поскольку снаружи было гораздо светлее, чем внутри, что выбрала правильную точку обзора. И тут я увидела кое-что еще. Благодаря лунному свету ночь была исключительно прозрачной и не скрыла от меня фигуру человека на лужайке, уменьшенную расстоянием; некто стоял там неподвижно, словно околдованный, глядя вверх в моем направлении, но не прямо на меня, а куда-то выше. Очевидно, там, на башне, стоял кто-то еще; но человек на лужайке оказался отнюдь не тем, кого я представляла и так спешила встретить. Мне стало дурно, когда я разглядела, что там стоит бедняжка Майлс.

Поговорить с Гроуз мне удалось только под конец следующего дня: необходимость следить за учениками затрудняла общение с нею, тем более что мы обе понимали, как важно не возбудить ни у слуг, ни у детей никаких подозрений насчет того, что происходит тайная суета или что мы обсуждаем какие-то секреты. Мне достаточно было взглянуть на гладкое, свежее лицо экономки, чтобы убедиться в ее надежности. Она была не из тех, кто способен разболтать ужасные откровения. Я была уверена в ее полном ко мне доверии: иначе, право, не знаю, что стало бы со мною, потому что справиться с таким делом одна я не смогла бы.

Однако Гроуз могла бы послужить великолепным монументом благословенного качества – отсутствия воображения, и, не видя в наших маленьких подопечных ничего, кроме красоты, дружелюбия, счастливых характеров и ума, она не имела доступа к источнику моих треволнений. Если бы она обнаружила, что дети ушиблены или избиты, то, несомненно, выясняя причины, достаточно измучилась бы и осунулась, под стать им; однако при нынешнем положении дел я чувствовала, что, наблюдая за детьми, экономка, с ее сложенными на груди полными белыми руками и привычным спокойствием во всем облике, поблагодарит господа за милость, если, даже в случае порчи, в детях останется что-то, чему она сможет служить. Полеты фантазии были ей не свойственны, ее сознание было подобно ровному пламени камина, и, пока время шло без новых явных происшествий, я уже начала понимать, как у нее развивается убеждение, что, в конечном счете, наши малыши могут уж как-нибудь постоять за себя, и потому она отнеслась с величайшей заботой к печальному состоянию их наставницы. Для меня это стало здравым упрощением: сохранять на людях спокойное лицо я могла, но следить еще и за лицом Гроуз в этих условиях было бы уже чересчур.