Горящее небо Аорна (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 20

Одна надежда на краткость пребывания репортеров на базе — вечером они улетают. Иначе столкнулся бы с дилеммой — уронить реноме перед медийщиками, готовыми растрепать, что «Борюш уже не тот», или изменить женщине… которой изменять он не намерен. Не объяснишь же возлюбленной, что вынужден поддерживать легенду о внедренном Штирлице. Ситуация абсурдная, как в том старом анекдоте: советские летчики в 1945 году бомбили Берлин очень аккуратно, зная, что внизу — Штирлиц.

Джеймс Бонд, расстегивая штаны перед совокуплением с очередной сексапильной агентессой КГБ, приговаривал обычно: «Чего не сделаешь ради Ее Величества Королевы». И сценаристы фильмов как-то гладко обходили проблему верности и неверности по отношению к другим подругам агента 007…

От разговоров с Кринушем в опасном русле «а помнишь, как мы…» спас штабной майор, веско заявивший, что обязан передать герою некоторые инструкции относительно его речей. Телевизионщики послушно отвалили с курса, прекрасно понимая, что они — всего лишь довесок к системе государственной пропаганды.

Продолжение последовало на стоянке Гладиаторов, где шуточки про любую невоенную чепуху были неуместными. Даже Кринуш посерьезнел, прикрикивая на команду: «Девочки, работаем, работаем, шевелите филейками». Он, как оказалось, прибыл снять документальный фильм для телевидения — о Блистательном Борюше, разумеется. И сейчас сердился, восклицая, что Борюш стал совсем не тот.

— Нет, не то! Сладенький, не то! — повторял коротыш, заставляя Максима принимать мужественные позы около штурмовика и на разный лад повторять патетические спичи о защите Отечества. Знал бы недоросток, откуда прибыл его «сладенький» Борюш! Хотя обе версии Борюша не имели отношения к Кашпирру, карапуз подразумевал, что герой-любовник говорит об этой стране. Ну, подумаешь, что сам из Панкии, пипл схавает.

По задумке недомерка, Макс толкал короткую речугу, после чего из кустов выезжал рояль. А конкретно: над аэродромом раздавался звук тревоги и следовал сигнал на вылет. На крыле Гладиатора позади пилота уже находился оператор с камерой. Борюшу осталось лишь взлететь по лесенке в кокпит и запрыгнуть в свое кресло. Опускается фонарь кабины, самолет неспешно движется вперед, лейтенант, махнув рукой в перчатке тем, кого оставил на земле, вздымает вверх три пальца — средний, указательный, большой — эквивалент земному знаку ОК. Оператор слезает с крыла. Последний эпизод: штурмовики взмывают в небо. Эти кадры будут из архива.

Из-за постоянных дублей съемки затянулись. Время до обратного рейса таяло, ругалсяоператор — он использовал больше половины пленки.

— Сладкий, мать твою… Где здесь туалет? — прошипел Кринуш в коротком перерыве.

— Здесь? Не знаю, — позлорадствовал Максим. — Я-то дую в памперс.

Плюнув, карапуз пристроился у стойки шасси, оросив ее подобно псу — разве что ногу не задрал. Присутствие девиц его нисколько не смутило. В этот вот момент и прозвучал сигнал тревоги — настоящей.

Охреневший от бесчисленных повторов эпизодов оператор на земле скомандовал: «мотор». Звукач вытянул вперед штангу с микрофоном.

— Друзья! — начал лейтенант, забив на заготовленный высокопарный текст. — Я ухожу в полет — громить ненавистного врага. Вернусь — и мы продолжим разговор. А если вдруг останусь там, сгорев в упавшем самолете, то буду с вами в своих фильмах. До свидания, ваш Борюш.

В кабине, запуская двигатель, Максим довольно ухмыльнулся. Не опустив фонарь, он помахал рукой снимавшим его телевизионщикам, и тронул с места самолет. Как только избавился от второго оператора на крыле, отвел машину от стоянки, остановив ее вне видимости журналистов. Подбежали техники и приставили к кабине лестницу. Максим дождался экипажа Гладиатора, уступив пилотам самолет. Гладиатор вырулил на полосу. Что ж, кому-то воевать, а кому-то строить из себя героя. Но зато не нужно прощаться с Кринушем и его девичьим цветничком. Борюш — «на задании».

Он воспользовался общей суматохой и сумел тихонько пробраться к себе в комнату. Подождал, пока не улетели репортеры во главе с Кринушем. Достали до печенок эти съемки! Поужинав, Максим дождался темноты и, незамеченным прокрался к знакомому коттеджу.

Дверь оказалась запертой, Вишева ее открыла неохотно.

— Зачем пришел? — огорошила с порога.

— Позволь войти, — прошептал Максим. — Внутри и объяснимся. Не то заметят перед дверью.

Она посторонилась и впустила его в дом. Прикрыла дверь.

— Борюш! — сказала недовольно. — Разве ты не знаешь? Завтра мы всем корпусом вылетаем штурмовку. Все наличные пилоты, в том числе и ты. Будет бить по аэродромам неприятеля. Если ты настроился на ночь любви, объясни мне, как мы завтра сядем за штурвал?

— План до нашего сквадрона довели, так что в курсе, — сообщил Максим. — Я уйду пораньше, чтоб ты отдохнула, если дело только в этом. Но вижу, что причина и в другом. Что случилось, дорогая?

Она стояла, обхватив руками плечи, и молчала. Легкий, шелковый халат, стройная фигура. В этот миг она ничуть не походила на командующую корпусом, грозного коммандера, которого боятся заносчивые панки-летчики. Милая, растерянная девочка, да и выглядит несчастной.

Он погладил ее волосы и коснулся ее губ губами. Нежно, бережно, едва заметно. Словно бабочка задела крылышком.

— Ты, наверное, не знаешь, — прошептала Вишева. — Я любила двух мужчин. Оба были летчики, со мной летали. И погибли друг за другом. А теперь вдруг ты — и тоже летчик. Я боюсь…

— Не стоит, — он привлек ее себе. Она не сопротивлялась, но объятия не распахнула.

— Ты меня, признаться, поразил, — сказала Вишева. — Как без обучения на Рыцаре победить в бою такого мастера, как Сакуш? Это было невозможно. Растерялась, потому не устояла. А потом, когда случилась близость… Никогда… ты слышишь — никогда я так не улетала. Будто бы на Гладиаторе с подвешенными баками вместо бомб.

— Я старался…

— Ты умелый — у тебя ведь было столько женщин! У меня же такое впервые. Потому впустила тебя прошлой ночью — захотелось снова испытать. А теперь задумалась…

— Зачем? Думать иногда бывает вредно.

Он обнял ее, прижал к себе, И, воспользовавшись замешательством подруги, впился в губы долгим, жадным поцелуем. Руки сами развязали пояс на ее халате.

— Больше нету возражений? Остальные огласишь потом.

Она не стала возражать. Максим старался — к удовольствию ее и своему. Улетавший Гладиатор захватил, наверно, десять баков. И потом еще, не приземляясь, дозаправился в полете. Наконец, оба затихли. Голова ее лежала на его плече, а он нежно целовал ее в висок и щеку.

— Есть еще одно, — сказала Вишева. — Тобой вчера интересовались. Намекнули: ты не совсем Борюш, а его двойник. Тут я сопоставила все факты. Прежний Борюш — трус, позер и никудышный летчик. Он и на Гладиаторе летал едва-едва. Чтобы он решился сесть в кабину Рыцаря… Победить в бою Сакуша? Такое невозможно. Ты же сделал это.

У Максима на мгновенье встало сердце. Он собрался и спросил ее небрежно:

— Кто же я тогда? Агент Союза, внедренный к тебе в койку, чтобы разведать тайны базы? Даже не смешно. Кстати, кто мной интересовался?

— Контрразведка из командования ВВС. Естественно, меня предупредили, чтоб молчала. Будь ты шпионом, я бы так и поступила, но ты не враг.

— А кто же?

— Не Борюш. Пилот с большим налетом на разных типах самолетов. Не актер. От твоих потуг сегодня перед камерами плевались журналисты. Изумлялись: что случилось с их любимцем? Почему он мямлит, где его игра? Ты не панк, тем более — аристократического рода. Для настоящего Борюша якшаться с техниками-манками — все равно, что взять использованную туалетную бумагу и вытирать ей губы. Ты даже нож и вилку держишь словно манк. Вытягиваешься по стойке «смирно» неуклюже, как будто перед прилетом на Тангшер не обучался строевым приемам. А Борюш это все умел. Говоришь ты странно. Незнакомые слова… Вот эта «вишенка»… Где ты мог попробовать такую ягоду? На Аорн с других планет ее возят — о таком не слышала. Ты не знаешь простых вещей, знакомых каждому панкийцу. Обычаев, к примеру. Хочешь, проведу тебе экзамен?