Что-то между нами (СИ) - Резник Юлия - Страница 6
- Предыдущая
- 6/44
- Следующая
– В общем, так, Эмилия…
– Меня все Милей зовут. – Я удивленно вскидываю брови. Какое мне дело до этого? А рыжая воспринимает мою реакцию по-своему и, хищно оскалившись, поясняет: – Я же видите какая длинная. Целый метр восемьдесят три. Поэтому – Миля. – А для пущей наглядности вытягивает перед собой тощие бесконечные ноги. А потом как будто смущается: – Да вы продолжайте. Все никак не запомню, что взрослых перебивать невежливо.
Это она сейчас намекнула на то, что я старый? Давлю взбухающее, как тесто на дрожжах, раздражение.
– Так вот, Эмилия, твоим несостоявшимся убийцей был вовсе не я.
– А-а-а, ну да. У вас, наверное, личный водитель имеется.
Почему я не могу отделаться от мысли, что она надо мной издевается? Вот не могу, и все. И ведь ее слова попадают в цель. Вот что странно. Щеки начинают гореть. У меня. Начинают. Гореть. Блядь. Щеки.
– Нет. Меня вообще не было в той машине.
– А кто был? Дайте угадаю. Ваша жена? Нет? – оживляется. – Любовница? Тоже мимо? Тогда непутевый сын?
Ей как будто и впрямь нравится эта угадайка. Глаза лихорадочно горят, щеки порозовели…
– Вообще-то дочь. Кстати, ты не могла бы чуть прикрутить подачу яда? Я же вроде к тебе нормально. Не обидел никак. Наоборот. Хочу помочь.
Девка прикусывает щеку, пытаясь скрыть очередную улыбочку. И делает в воздухе демонстративный жест рукой. Типа и впрямь перекрывает подачу. Бесит неимоверно. Стискиваю челюсти. Если так дело пойдет и дальше, вычту из ее отступных деньги на визит к стоматологу. Интересно, какого хера я это терплю? Уж не потому ли, что заслужил? Каждое, мать его, слово?
– И чем же вы мне хотите помочь?
Эмилия подтягивает к себе ноги, обхватывает руками колени. Пялюсь на ее пальцы с розовым педикюром. Длинные, как и все в ней.
– Это ты мне скажи, чем. Реабилитация, само собой, на мне, лечение. Да почему ты так пялишься?!
Дела-а-а, Роберт Константинович, совсем ты плох. Если какой-то соплячке удается так легко выводить тебя, батенька, на эмоции.
– Гадаю, откуда ты такой неравнодушный взялся.
– Вы, – рявкаю я, – взялись.
– Суть ведь не изменится. Могли ничего не делать. Ментам-то уже забашляли. Вопрос решен.
Ну и как тебе фрукт, Роб? Как-как… Кислый. Говорю же, аж зубы сводит. С ума сойти.
– Это было бы неправильно. Учитывая обстоятельства.
– Учитывая обстоятельства, неправильным было бы делать меня виновной в том, чего я не совершала, – режет зло. И ведь нечем крыть.
– Тогда бы моя дочь села. А ей всего восемнадцать.
– Мне девятнадцать. А я могла умереть. Из-за вашей дочери.
Шах и мат, Роберт Константинович. Уделала тебя соплюха.
Просовываю руки в карманы и отворачиваюсь к окну. Совесть… Что ж ты, спящая красавица, так не вовремя проснулась, а? Какого хрена?
– Напиши встречное заявление.
«Ты спятил, Роб?! Совсем ебанулся?» – орет внутренний голос.
– Нет. Не буду.
– Почему?
– Я не вписываюсь в заранее проигрышные партии. Берегу нервы.
– А как же принципы?
– К сожалению, принципы – роскошь далеко не для всех.
Голос Эмилии впервые звучит печально. И очень устало, да. Медленно оборачиваюсь. Ловлю взгляд рыжей. Между ними с Миланой какой-то год разницы, а в жизненном опыте, насколько я могу судить, пропасть. Тошно-то как…
– Почему ты на меня так смотришь? – повторяю свой вопрос.
– Жаль вас. Нелегко вам, наверно, по жизни.
– Себя пожалей, болезная, – тихо закипаю. – Бери, вон, ручку, бумажку, пиши, что надо. И я пойду.
– А вы правда все-все можете?
– Говори. Сколько?
– Да нет, – отмахивается, – вы не так поняли. Мне нужно телефонный номер восстановить. Мой телефон по дороге раскатало вместе с симкой. А к ней все привязано. Сами знаете, как оно.
– Пиши номер. – Киваю. – Что-нибудь еще?
– Да. Со мной была сумка с вещами. Можно ее вернуть? Это очень важно.
– Она у ментов. Вернут. Не переживай.
– Супер.
– И что? Никаких других пожеланий не будет?
Рыжая качает головой. Наш разговор ее утомил. Язвить мне и дальше у нее попросту нет сил. Как и выпрашивать компенсацию.
– Только это, – облизывает запекшиеся губы. – Лечение, вы сказали, оплатите.
– Да. Все, что нужно. Об этом не беспокойся.
– Спасибо.
За что, блядь? Никакого удовлетворения я не ощущаю. Хотя, помнится, психолог, к которому я как-то раз обращался, заверял, будто помощь нуждающимся – лучший способ, чтобы почувствовать себя лучше. По факту выходит, что помог я как-то хреново. Просто разгреб проблемы, которые сам же, пусть чужими руками, и создал.
Девчонка вообще уже еле сидит. И от этого еще более херово. Такая муть в душе поднялась. Хлопаю по карманам в поисках визитки.
– Вот. Это прямой номер.
– А?
Говорю же. Совсем рыжая поплыла.
– По этому номеру отвечу сразу я, – терпеливо ей разъясняю. – Не секретари или замы. Поняла? Если вдруг что-то понадобится – звони.
– Спасибо.
Что на это сказать? Нечего. Я лишь отрывисто киваю и ухожу, смерив напоследок полным ненависти взглядом ее халат.
Сбегая по лестнице, набираю Мохова:
– Витя, ты говорил, что при девке была сумка. Свяжись с ментами. Пусть привезут. Какого черта она еще у них?
– Эм… – не сразу включается Виктор. – А, вы про потерпевшую?
– Потерпевшая – моя дочь. Ты что-то путаешь. Но сумку привезите. А еще позвони Савельеву в МТС. Пусть девочке перевыпустят симку. И купи ей… какой там айфон последний? Сегодня же. Отзвонись, когда все решите.
– В больницу, что ли, отвезти? – тупит Мохов.
– Нет, мне. Все. Работайте. – Отключаюсь и следом набираю Милку.
– Да-а-а, папуль! Я только из деканата вышла, – хвастается моя детка.
– Молодец. Значит, сейчас свободна?
– Ну-у-у как? Мы с одногруппниками хотели посидеть где-нибудь, познакомиться поближе. Первый курс же.
В лицо бьет раскаленный воздух. Осень на носу, а солнце все палит. Лезу в карман за сигаретами и зажигалкой. Курить брошу, когда жизнь поспокойней станет. Достаю одну, с удовольствием затягиваюсь.
– Познакомишься в другой раз. У меня для тебя есть поручение.
– Ну, па-а-ап! Все пойдут. А я что – хуже других?
– Ты поедешь к девочке, которую сбила, Мила. И извинишься.
– Я? А зачем? Менты воду мутят? Все же уже решено…
– Решено, да. А извинишься ты, потому как искренне раскаиваешься. Ты же раскаиваешься, Мила?
– Конечно. Мне очень жаль.
– Вот и славно, расскажешь об этом Эмилии. Постарайся, чтобы прозвучало правдоподобно.
– Я правильно понимаю, что это и всё твое поручение? Почему я не могу поехать к ней, скажем, вечером? – в голосе дочки звучит неприкрытая обида.
– Нет, не всё. Перед тем, как поехать к Эмилии… – затягиваюсь, – вечером, – добавляю издевки голосу, – ты сначала поедешь в торговый центр и купишь ей одежду.
– К-какую одежду? – от изумления Милка запинается.
– Обычную, Милан. Кажется, твой стилист зовет это «базовой капсулой». Она там в халате с чужого плеча сидит. Вещей нет. И некому привезти, сечешь? Купи, я не знаю, спортивный костюм какой-нибудь, в чем спать, футболки, трусы!
– Трусы?! Папа!
– Это меньшее, что ты можешь сделать.
– Да я даже размеров ее не знаю!
– Она худая. Очень. Худее тебя. И выше. Метр восемьдесят три.
– А ты откуда знаешь?
– Из показаний дела, – нещадно вру. – Что еще может понадобиться девочке твоего возраста, у которой ничего не осталось?
– Ну-у, косметика, уход, духи… А деньги мне где на это взять?
– Со своих, милая, со своих.
– Папа!
– Считай, это твое наказание.
– Мое наказание – такси до конца дней.
– С каких пор бизнес-класс стал наказанием?
– Ладно, – пыхтит Милка. – Куплю.
– Я проверю, Мил, – предупреждаю на всякий случай.
– И проверяй! Думаешь, я совсем конченая? Думаешь, бездушная, да? А мне ее по-настоящему жалко.
– Вот и хорошо, Мил. Ты, когда все купишь, подскочи ко мне. Я тебе еще кое-что передам. Отдашь Эмилии тоже.
- Предыдущая
- 6/44
- Следующая