Что-то между нами (СИ) - Резник Юлия - Страница 33

– Ну что не так?

– Все так. Вон, какой ты молодец. Денег дал на ремонт. Подарков привез…

– Если есть что сказать – говори. Это всегда самый прямой путь к цели. Я не стану ломать голову над тем, почему ты поджимаешь губы.

Ну, еще бы! Я все это понимаю…

– Ремонт и подарки – это хорошо. Но этим детям нужно совершенно другое.

– Конкретизируй.

Сложный разговор. Особенно учитывая то, что он сидит, уткнувшись в какие-то бумаги. И раз за разом прерывается на телефонные звонки.

– Этим детям не нужны подарки. Им нужна семья. Или, на худой конец, ощущение перспективы.

– И что ты предлагаешь конкретно мне? Усыновить их всех сразу? Тогда бы я поднялся в твоих глазах?

– Зачем всех? Можно начать с одного.

Да знаю я! Бред несу. Но не идти же на попятный.

– Я не состоялся как отец, Эмилия. Меньше всего на свете я бы хотел повторить этот опыт.

Замолкаю, не совсем понимая, что на это ответить. На самом деле мне кажется, что при желании Воинов мог бы стать отличным отцом. Но я вообще не в том положении, чтобы поднимать в разговоре с ним темы вроде этой.

– Милька! Ты вообще меня, что ли, не слышишь?

Вздрогнув, возвращаюсь в реальность. Чайник закипел, вода пролилась на плиту, затушив огонь. Чертыхаясь, отключаю подачу газа.

– Я говорю, имя-то какое! Роберт. Познакомишь когда?

– На это не рассчитывай.

– А чего так? Никак женат этот твой…

Пожимаю плечами. Я не собираюсь исповедоваться – не те у нас отношения. Я даже не знаю, зачем пришла. Просто как-то жутко тоскливо стало.

– Ну, жена – не стенка. Подвинется. Хуже, если дети. Там хочешь не хочешь, а будь любезен чуть ли не половину получки отдать. Ты, если такое дело, рожай сразу, Милька. Потом в суд подашь на алименты, этой его сразу уменьшат выплаты.

Все это чудовищный бред. Потому что дочка у Воинова уже совершеннолетняя, а наши отношения бесперспективны. Потому что я ни за что не смогла бы таким хитровыдуманным путем попытаться лишить ни в чем не виновного ребенка средств к существованию, даже будь наша ситуация совершенно другой. Кем вообще надо быть, чтобы прибегать к таким методам? И как можно продолжать уважать мужчину, который согласится на что-то подобное?

– Мам, давай не будем. Главное, что мне теперь немного полегче.

В звоне посуды чудится мне какой-то звук из прихожей, но я пропускаю его мимо ушей, решив, что мне показалось.

– Очень верная мысль. Знаешь, за мной ведь ухаживал один такой… мужичок. Но тут Арсенчик появился на горизонте, ну и закрутилось у нас. Теперь вот нет-нет да и думаю, что надо было Сашу выбирать. Может, иначе бы, как-то счастливее жизнь сложилась. А так… – мать вяло взмахивает рукой и плечом утирает набежавшие слезы. А я почему-то вспоминаю, что точно так же она, пьяная, извинялась за очередной свой проеб. Зацеловывала меня и клялась, что теперь уж точно мы заживем по-другому. И я ей верила, каждый чертов раз.

– Ах ты ж сука такая! Сашу надо было выбирать? Я тебе дам Сашу! Блядина чертова…

Мы с матерью в ужасе оборачиваемся.

– Арсенчик, а ты чего дома? Я еще с ужином не ус…

Взмах кулака не дает ей договорить. Мать отлетает к стенке, со страшным глухим звуком ударяясь затылком. Я, как и тысячу раз до этого, бросаюсь ее защищать. Хватаю Арсена за руку, не позволяя ему сделать еще один взмах. Но он здоровый мужичара, а я… Что я? Жизнь в очередной раз указывает мне на место. Сама по себе я ничего не могу. Лишь верещать:

– Оставь ее в покое, мудила! Руки свои поганые убери…

Именно это моя действительность. Знала же, что так будет. Что лучше не лезть. Потому что он с матери непременно переключится на меня. Да-да, вот так… Голова дергается, когда Арсен бьет. Губа лопается. В отличие от мамки, мне удается устоять на ногах, но лишь потому, что в последний момент я успеваю ухватиться за стол. В процессе сбиваю чашку. По замызганной скатерти расползается светло-коричневое пятно. Я зажмуриваюсь, приходя в себя, когда на задницу ложатся чужие руки.

– Я сейчас тебе покажу, как с отцом разговаривать!

Узловатые пальцы скользят по талии, дергают ремень на джинсах. Я застываю истуканом, потому что в эту секунду реализуется самый большой мой кошмар. Как так? Почему сейчас?

А потом все исчезает. Как во сне, я оборачиваюсь. Смотрю то на мать, сжимающую в руках сковородку, то на непонятно откуда здесь взявшегося мужика, лицо которого мне кажется знакомым…

– Я, кажется, его убила, Милька, – шепчет мама и начинает по стеночке оседать.

ГЛАВА 22

Глаза у Эмилии просто стеклянные. Да и сама она как кукла. Идет куда зовут, делает что велят.

– Эй! Ну, все, слышишь? Я ведь сказал, что все позади. Ничего твоей матери не будет.

– А если Арсен умрет?

– Он сам упал. При свидетелях. Пришел домой пьяный, загремел, ударившись о пол затылком. Разве у тебя есть повод думать, что менты кого-нибудь из вас подозревают?

– Нет, – сглатывает рыжая. – Но Арсен ведь пришел в себя. И может дать показания.

Я во весь рот зеваю. Мало мне было проблем, теперь еще и за любовницей разгребаю.

– Что только ни привидится чуваку в белой горячке.

– В горячке? – Эмилия отрывает взгляд от окна и как во сне поворачивается ко мне.

– Ах-ха. Все задокументировано.

– Удивительно, какие возможности предоставляют деньги, – растерянно шепчет рыжая, приглаживая волосы дрожащими пальцами. – Получается, можно убить, и тебе за это ничего не будет.

Начинаю закипать:

– Ты жалуешься? Я не пойму! Может, мне отойти в сторону, и ебитесь со своей матерью как хотите?

Эмилия медленно сглатывает. Ну, а ты как хотела, девочка? Да, это порой пипец как тяжело – договариваться с совестью. Что поделать? Жизнь такая. Не всегда получается поступать по совести. Особенно когда дело касается близких. Такой себе выбор, правда?

– Нет. Не надо отходить. Я очень благодарна. Очень…

Эмилия расстегивает ремень и, забравшись на диван коленями, тянет руки к моей ширинке.

– Что ты делаешь?

– Прости меня за все. Я сейчас все исправлю.

– Что ты исправишь? – напрягаюсь.

– Ты же не так, наверное, представлял наши отношения. Я все сделаю, как ты хочешь. Все исправлю.

Удивительно, как ситуация трансформируется в моей голове, стоит девчонке озвучить вслух мои же мысли минутной давности. Я перехватываю ее руку, старательно контролируя силу сжатия и интонации в голосе, потому что на эмоциях меня капец как накрывает:

– Не сейчас. Ты не в том состоянии.

– Я хочу!

– Ага. Конечно. Это первое желание, которое возникает у несостоявшейся жертвы насилия.

Просто боится, что я сольюсь. И пытается удержать как угодно и чем угодно. Господи. Нет. Вот этого точно не надо. Не так же, блядь!

Натолкнувшись на мое сопротивление, потерянная Эмилия возвращается на свое место. Взгляд – как у побитой собаки. Губы болезненно кривятся.

– Ты из-за того, что он меня лапал, не хочешь? Так я помоюсь и…

У меня начинает дергаться глаз. А ощущение неправильности происходящего лишь усиливается, наотрез отказавшись убираться вон из сердца.

– Сюда иди! И глупости из башки выбрось.

Прижимаю девчонку к себе. По волосам веду. Красивым – просто пипец. Касаюсь губами макушки, а Эмилия ревет, уткнувшись в мое плечо. И свое гребаное «прости» повторяет. Хотя если тут кому и просить прощения, то явно не ей. Топтун уже получил выговор. А с собой я потом разберусь. Тут нельзя рубить сходу. Очень много всего мне предстоит обдумать.

– Ну, вот за что ты извиняешься, глупая?

– Не знаю… Я же тебя ненавидела за то, что ты ради дочки сделал меня виноватой в аварии. А когда меня саму прижало, поступила примерно так же. Я плохой человек.

– Плохой человек – твой отчим. Я бы этого мудака своими руками удавил, если бы его не забрала скорая.

– Правда? Ты бы сделал это ради меня?