Преступившие - Валентинов Андрей - Страница 6

Келюс и Фрол, не без труда вырвавшись из цепких рук медработников, убедились, что больше никому не нужны. На площади у опустевших баррикад кипел митинг, раскрашенные девицы и столь же раскрашенные юноши хрипели под электрогитары песню про Андреевский флаг, чуть дальше стояла ровная шеренга танков, перешедших после прошлой ночи на сторону Президента. Общественный транспорт не ходил, а денег на такси как назло не осталось: Николай потратил их на сигареты, а дхар добирался из Тулы на последние рубли. Идея попросить машину у руководства была отвергнута, и они уже решили не спеша прогуляться по Столице, но тут им повезло. В толпе на площади Николай и Фрол столкнулись с одним из тех, кто навещал их в госпитале. Популярный артист, ныне ставший министром, не получил еще достаточной государственной закалки, а потому не только сразу же признал их, но тут же, ни о чем не расспрашивая, усадил в свою «Ладу», выяснив лишь, куда ехать.

Лунин жил в огромном сером Доме на Набережной, где когда-то обитала столичная знать, а ныне доживали свой век отставные бонзы. В доме, конечно, было полно молодежи, начисто забывшей или вовсе не знавшей его истории, но Николаю все же порой становилось не по себе при виде гигантского фасада, сплошь увешанного мемориальными досками. Выбитые в камне имена превращали фешенебельное жилище в колоссальный склеп, населенный тенями когда-то властвовавших, затем преданных, убитых, а ныне забытых всеми.

Квартира деда, где некогда обитала большая семья, от которой теперь остались старик и его внук, находилась на четвертом этаже. Этажом ниже много лет назад жил брат Лунина-старшего, двоюродный дед Келюса. Об этом человеке в семье обычно молчали, а если и говорили, то глухо и странно. Все было проще, если б младший брат деда честно сложил голову в застенке, как и сотни других обитателей Дома. Но таинственный двоюродный дед, весело улыбавшийся со старых фотографий, не погиб – исчез. Николаю порой казалось, что он где-то здесь, в лабиринтах гигантского здания. Он даже видел его в детстве – такого же молодого, в кожаной куртке и кепке, с небольшой острой бородкой, как на фотографиях. Но на все вопросы родители, а потом и дед, отмалчивались, и Николай, не веривший в привидения и прочую мистику, надеялся, что старик когда-нибудь расскажет ему и об этом.

Лифт не работал, и Келюс с Фролом начали не спеша подниматься по широкой лестнице. Между вторым и третьим этажами у Николая закружилась голова, его закачало и чуть не бросило на холодные ступени. Дхар подхватил его здоровой рукой и, несмотря на слабые попытки сопротивления, поволок наверх. Делал он это почти не напрягаясь, и Келюс имел еще один повод позавидовать своему новому знакомому. У высоких, обитых черной кожей дверей, Фрол аккуратно прислонил Лунина к стене и нажал кнопку звонка.

Старик открыл почти сразу. Он без всякого удивления посмотрел на дхара, на его перевязанную руку и куртку в засохшей крови, затем, словно зная все наперед, шагнул за порог, придержав рукой Келюса, пытавшегося шагнуть навстречу.

– В голову?

– Ерунда! – по возможности весело ответил тот. – Ушиб, то есть травма… В общем, здравствуй, дед. Мы победили!

– Я Фрол, – попытался вмешаться в разговор дхар. – Мы с Николаем…

– Заходите, – прервал его Лунин-старший. Вдвоем они взяли Келюса под локти и повели в прихожую. Ноги у старика уже начинали отказывать, но сила в руках еще оставалась. Вскоре Лунин-внук был благополучно уложен на диван в большом кабинете, где по стенам висели портреты Основоположников.

– Лунин Николай Андреевич, – представился старик. – Дед этого врангелевца. Фрол… простите?

– Соломатин Фрол Афанасьевич. Мы с Николаем… Ну, в общем…

– «Скорую» вызвать, товарищ Соломатин? – вновь перебил старик.

– Ну что ты, дед! – вмешался Келюс, поудобнее устраиваясь на диване. – Сразу товарищем обзываешься. «Скорой» не надо, ты бы лучше чаю сообразил. А еще лучше – кофе.

– Николай Андреевич, зовите меня по имени, – несколько смущенно предложил дхар. – «Скорой» и вправду не надо, мы как раз из госпиталя.

– Его на самом деле зовут Фроат, – сообщил Келюс, закуривая сигарету. – Он из древнего и великого народа дхаров, репрессированного в годы культа личности.

Дед никак не отреагировал на эту реплику, еще раз внимательно посмотрел на Фрола, потом на внука, покачал головой и сел в кресло.

– Валидол, – шепнул Николай, хорошо знавший старика, – на письменном столе…

– Не надо, – возразил Лунин-старший. – Я так посижу. Фрол… или Фроат, как лучше?

– Все равно, – махнул рукою дхар. – Как больше нравится.

– Так вот, Фроат. Расскажите, пожалуйста, что с вашей рукой, и что у этого защитника Зимнего с его… Даже не знаю, как назвать эту часть тела…

Фрол постарался рассеять опасения Николая Андреевича, упомянув о госпитале и об экстрасенсе Варфоломее Кирилловиче, для убедительности добавляя неизменное «в карету». Дед слушал молча, не открывая глаз, затем вновь покачал головой и, с трудом поднявшись, направился на кухню варить кофе.

– Силен, – заметил Келюс. – Фрол, взгляни, много на столе валидола осталось?

– Одна штука, – сообщил дхар, – и две пустые упаковки, елы.

Кофе пили на кухне. Николай, заявив, что уже выздоровел, добрался туда без посторонней помощи и с удовольствием принялся смаковать ароматный напиток, доставляемый знакомыми деда прямо из Бразилии. Его попытка поведать обо всем случившемся была пресечена в корне, и рассказывать было велено дхару. Фроат, в нерешительности почесав затылок, принялся не особо складно, с упоминанием «елы» и той же «кареты», излагать события прошлой ночи, сбиваясь, путаясь и все более смущаясь. Но старик слушал очень внимательно, то и дело подливая Фролу кофе и качая головой.

– Ясно, – констатировал он, когда дхар, наконец, выговорился. – Раскололи армию… Недурно им историю партии преподавали! Ну что, рады? За Корнилова, за родину, за веру?

– Ну, дед! – не выдержал Келюс. – Во-первых, не волнуйся. А во-вторых, что ты о Врангеле, да о Корнилове? Мы же не белогвардейцы!

– А кто? – глаза старика блеснули.

– Мы за свободу, – не особенно уверенно ответил внук.

– А ваш этот… Президент?

– Он… он тоже за свободу, – еще менее уверенно сообщил Келюс.

– Стыдись! – отрезал дед. – Историк, а мелешь чушь! Это гимназисты были за «свободу», и то недолго. Сразу ставь вопрос – какой класс стоит у власти! Эти, твои… Они-то знают, да вам пока не говорят…

– Ага! – загорелся внук. – Лучше, значит, танки, колхозы-совхозы, Гулаг, Афганистан и ГПУ?

– Еще не знаю, – мотнул головой Лунин-старший. – Пока не с чем сравнивать. Хотя могу догадываться. Трое уже погибли, вас, раненых, по сути, бросили. Мы своих раненых не бросали.

– Нас не бросили, – вяло возразил Николай. – К нам даже Президент заходил… И телевидение…

– Бросили! Итак, снова победа на крови – как раз то, в чем нас обвиняли. При штурме Зимнего мы потеряли тоже немного – шестерых. Лиха беда начало! Безоружные люди против танков – красиво и безопасно… тем, кто за их спинами. И хорошо, если те трое в самом деле погибли в бою, а не как-нибудь иначе…

Внук порывался возразить, но вдруг вспомнил окровавленное тело в синей куртке и промолчал.

– Все! – заключил дед. – Переодеваться и отдыхать. Фроат, я дам вам чистую рубашку, эту надо постирать. Я тоже полежу, не хочу быть четвертым в этом списке… победителей.

Весь следующий день Лунин-внук отдыхал, стараясь поменьше двигаться и ограничив свою активность телевизором и газетами. Эйфория победы, захлестнувшая эфир, как ни странно, не очень радовала. Фрол также провел весь день в квартире, изрядно скучая и то и дело порываясь выйти на улицу. Рана полностью затянулась, оставив лишь розовое пятно на коже, что поразило врача, вызванного старшим Луниным. Келюс также чувствовал себя вполне сносно, если не считать головокружения и легкой слабости.

Ближе к вечеру деду позвонили по телефону. Старик, выслушав чей-то долгий рассказ, накинул пиджак и вышел, обещав вернуться через минут через двадцать. Отсутствовал он, однако, больше двух часов, и Келюс начал уже волноваться, вспоминая, захватил ли старик валидол. Но дед вернулся внешне спокойный, пояснив, что был в гостях в соседнем подъезде. Пройдя в кабинет, он долго сидел за столом, о чем-то размышляя, затем позвал внука.