Преступившие - Валентинов Андрей - Страница 5

– А откуда вы дхарский знаете? – не унимался Келюс, сообразив, что старик назвал Фрола его настоящим именем.

– Сие нетрудно, – Варфоломей Кириллович твердой рукой остановил попытавшего приподняться Лунина. – Друг мой отец Степан служил в земле Пермской и Югорской, что ныне Коми-республикой прозывается. Он писал мне о дхарах. Заинтересовался ими и я, грешный. Язык их непростой, но не труднее прочих…

«Ну, конечно! – осенило Келюса. – Он же священник, бином! Как же я сразу не понял?»

Он хотел было спросить и об этом, но как-то не решился. Между тем Варфоломей Кириллович велел «воинам Фроату и Николаю» лежать смирно после чего удалился.

– Серьезный дед! – рассудил, дхар, а затем, перейдя на шепот, добавил: – Пока не вернулся, скажу… Слышь, Француз, а ведь тебя под «бээмпэ» пихнули. Свои, елы!

– Знаю, – так же тихо ответил Лунин. – Китаец… Он, наверное, и того парня, что у стены. Помнишь?

– Ну, гад! – скрипнул зубами Фрол. – Добраться бы…

Николай пожал плечами. В то, что до Китайца легко добраться, не верилось. Скорее, верилось в противоположное.

В коридоре зашелестели шаги. К молодым людям приблизилась стайка девиц в белых халатах, сопровождаемая пожилым врачом со стетоскопом в нагрудном кармане. И тут Келюс окончательно уверился, что Варфоломей Кириллович – не врач или, по крайней мере, не совсем обычный врач. Во всяком случае, медсестры и служитель Эскулапа так и не смогли объяснить, кто же оказал Лунину и Фролу первую помощь. По мнению доктора со стетоскопом, ночью в горячке боя вместо медпункта их отнесли в этот коридор, и кто-то, не из числа врачей Белого Дома, пытался их лечить. При этом доктор то и дело поглядывал на окровавленную рубашку Фрола и качал головой, из чего со всей очевидностью следовало, что с огнестрельными ранениями он сталкивается далеко не каждый день.

– …Ну, и долго мы будем здесь валяться? – поинтересовался Келюс, с удовольствием затягиваясь сигаретой.

Они лежали в переоборудованном под госпиталь медпункте Белого Дома. За окном был вечер. Двоих тяжелораненых, попавших сюда ночью, еще утром увезли в больницу, и в медпункте вместе с молодыми людьми оставался только милиционер, подвернувший прошлым вечером ногу. Страж порядка то и дело ковылял на здоровой конечности к телефону, ведя длительные переговоры с супругой.

– А по мне – хоть сейчас рванем, – пожал плечами Фрол. – Я уже, почитай, здоровый. Только идти некуда. Не в Тулу ж, елы, на ночь глядя ехать!

Рана Фрола действительно затягивалась на глазах, изрядно удивляя врачей. Дхар, еще раз заявив, что на нем все заживает как на собаке, категорически отказался ехать в больницу. У Келюса дела шли похуже – боль почти исчезла, но слабость приковывала к койке, мешая двигаться.

…Они уже успели побывать героями дня, дав интервью дюжине корреспондентов, прорвавшихся в медпункт несмотря на запреты врачей. К Лунину и его товарищу то и дело забегали какие-то весьма солидные люди, жали руки и неискренними голосами справлялись о здоровье. На минуту зашел Президент, поздоровался, но о здоровье спрашивать не стал, поинтересовавшись лишь, не нужна ли помощь. Фрол и Келюс промолчали, зато милиционер тут же начал рассказывать про свою однокомнатную «хрущевку», в которой уже десятый год живет его семья. Президент, не дослушав до конца, рассеянно кивнул и удалился. К вечеру все успокоилось. Радио сообщило о полной победе и капитуляции врага, победители занялись делом, и раненых наконец-то оставили в покое. И сразу стало скучно.

– Вот что, – решил Николай. – Посплю часок, потом поедем ко мне. У меня четыре комнаты и один дед, если его, конечно, не арестовали за большевизм. Не ночевать же здесь, в самом деле! Разбудишь?

– Угу! – пообещал Фрол. – А знаешь, Француз, лихо этот старик по-дхарски говорит! Даже я так не умею. Я было подумал, он дхар…

– Полиглот, бином, – рассудил Лунин и почти сразу же отключился.

…Келюса редко мучили кошмары, и снов он не боялся. Даже в самом глубоком забытьи Николай чувствовал, что все это не по-настоящему, а значит всегда можно проснуться. Поэтому, увидав себя в полутемном, освещенном странным желтоватым светом, коридоре, он не испугался – это было не страшнее, чем случившееся минувшей ночью. Но вдруг Николая начал пробирать озноб. Он понял – сейчас произойдет непоправимое, и ему не убежать, не проснуться. Келюс успел подумать, что виною всему – контузия, но тут прямо из стены появился Китаец. Он шел развинченной странной походкой, широко улыбаясь, но глаза оставались при этом холодными и какими-то неживыми. Келюс хотел закричать, но голос не слушался, а ноги словно приросли к полу. Николай вдруг понял: это не сон, просто его не смогли добить ночью, и теперь нашли здесь…

И тут чья-то рука протянулась между ним и врагом. Высокий человек в сверкающей золотой парче шагнул вперед, знакомый голос произнес: «Не бойся, воин Николай!» Странный старик, которого он принимал то за врача, то за священника, махнул рукой, и Китаец, скаля крупные острые зубы, стал отступать, пока не растворился в серой штукатурке стены.

На сон не кончился. Келюса обдало ледяным холодом. Из той же стены появилось несколько коренастых фигур в черных куртках. Они не бежали, не шли, а плыли по воздуху, медленно, не касаясь пола. Впереди всех двигался высокий крепкий мужчина с очень красивым, но красным, словно набухшим кровью, лицом. «Черные куртки» скалились и подмигивали, в руках плясали автоматы, и Николай успел подумать, что теперь даже Варфоломей Кириллович не в силах ему помочь. Но старик в золотых ризах вновь поднял руку в запретительном жесте, красные лица исказились страхом, плавный бег замедлился, и враги начали таять, исчезая в полумраке. «Не бойся, воин Николай!» – вновь услыхал Келюс, но тут стены дрогнули, сырой смрад пополз по подземелью, штукатурка, медленно кружась, начала опадать на пол. Лунин понял – на этот раз спасения нет. Он оглянулся, но Варфоломей Кириллович исчез, а сила, от которой – Николай чувствовал это – нет и не может быть защиты, приближалась, еще невидимая, но уже смертельно опасная… Он собрал все силы, закричал, дернулся – и открыл глаза, увидев рядом с собою Фрола.

– Ровно час, – для убедительности дхар показал циферблат. – Ну че, Француз, делаем ноги?

– Я кричал? – Келюс быстро встал с кровати. Как ни странно, сон помог, слабость отступила.

– Кричал? – удивился Фрол. – Нет, спал, как убитый, только побледнел чего-то. Ну что, в карету его, сматываемся?

– Всенепременно! – улыбнулся Николай.

Страшный сон уходил куда-то прочь, и теперь Лунина куда больше заботило другое: отпустят ли эскулапы, и как встретит их его твердокаменный дед.

Лунину-старшему исполнилось восемьдесят девять. Ему везло в жизни: в 20-м, когда болезнь задержала молодого комиссара в госпитале, и он не попал под Перекоп, где легла костьми вся его дивизия; в конце 30-х, когда нарком Лунин уцелел в ежовской мясорубке, перемоловшей его друзей. Повезло и в том, что Николай Андреевич умудрился дожить до Мафусаилового возраста, ничем серьезным не болея и даже не пользуясь бесплатными путевками, полагавшимися ему как многолетнему члену Центрального Комитета, бывшему министру и ветерану партии с семидесятилетним стажем. Впрочем, сам Лунин-старший не считал себя везучим, пережив однополчан, друзей, брата, исчезнувшего в 37-м, сыновей, а главное – дело, которому посвятил жизнь. В тот день, когда танки ворвались в Столицу, у старика в последний раз вспыхнула надежда. Но те, кто пытался спасти идеалы его жизни, действовали настолько трусливо и бездарно, что уже к вечеру первого дня противостояния Николай Андреевич, махнув рукой, выключил старую «Спидолу». Назавтра он, не выдержав, вновь включил приемник, надеясь на чудо. Под утро, узнав о неудаче штурма, Лунин-старший аккуратно поставил «Спидолу» на место, выпил крепкого чаю и сел в кресло у двери. Все было кончено. Старику оставалось одно: ждать внука, ушедшего защищать его врагов, – непохожего, чужого, с которым он уже давно перестал даже спорить. Он ждал Келюса всю ночь и все утро, почти не вставая и ни о чем не думая.