Последний хранитель (СИ) - Петрук Вера - Страница 8

— Ты веришь в Бога, Мира? — вопрос был неожиданным, и Субукина вздрогнула.

— А в дьявола? — не дав ей собраться с мыслями, снова спросила Карина. Вика попыталась вмешаться, но Третьякова качнула головой, и подруга замолчала, виновато стрельнув глазами на Миру.

Отчего-то вспомнилась рожа дьявола на мониторе Антона сегодня утром, и Субукина решила, что ответ на этот вопрос может быть только честным.

— Нет, — призналась она, стараясь не глядеть на Акимову, которая гримасничала и хмурила брови.

— Не верю ни в того ни в другого, — повторила Мира, готовясь услышать нравоучение либо даже отказ, но Карина улыбнулась.

— Замечательно. Нам с мамой нужны свежие головы. Мы уже решили, что в Новой Зеландии будем набирать в наш новый салон только атеистов.

— Я не… — договорить Субукина не успела, так как появилась официантка с напитками.

— Вы чем слушали, Марго? — жестко спросила Карина, обратившись к девушке по имени на бейдже. — Я просила капучино, а не латте. Мне поговорить с вашим начальством или обойдемся книгой жалоб?

Официантка побледнела и промямлила, что сейчас принесет книгу, Мире же захотелось очутиться дома, под одеялом, и не иметь с происходящим ничего общего.

— Да мы и латте попьем, — попыталась вмешаться она.

— Нечего таких жалеть, — бросила Карина в сторону быстро удаляющейся официантки. — Люди второго сорта. Их учить надо.

Мира почувствовала, как к лицу прилила кровь, одновременно испытав острое желание спросить Третьякову, к людям какого сорта относятся они с Викой, но тут вмешалась дипломатка Акимова.

— Действительно, безобразие! — заявила подруга. — Просишь одно, приносят другое. Я слышала, они еще и плюнуть в кофе могут, если их обидеть. В кино каком-то показывали.

— А я латте больше, чем капучино люблю, — сказала Мира, глядя Карине в глаза.

— Не хочу, чтобы между нами был напряг на работе, — вдруг переменила тему Третьякова. — Знаю, что ты давно дружишь с Хрусталевым, поэтому имеешь право знать, если он еще тебе сам не сказал. Вчера Егор назвал меня своей девушкой, и я решила, что не против. Однако хочу кое-что прояснить. Статус моей дружбы с Егором — временный. Для меня Хрусталев — игра на месяц-два. Потом я уеду, а ты можешь забрать его с потрохами, в Новой Зеландии у меня будут свои хрусталевы. О том, что наши отношения на короткий срок, он знает, сам согласился. Тебе говорю, потому что не хочу никакой ревности за спиной. Надеюсь, мы больше к этому вопросу не вернемся.

Такого поворота Мира не ожидала, но, по крайней мере, узнала Карину прежнюю — честную, быструю, беспощадную. Акула — вот как ее следовало называть.

Придумать достойный ответ Субукина не успела, потому что за окном кафе раздались визг тормозов, грохот и крики. Огромное окно завибрировало, словно собираясь треснуть, но не отпугнуло посетителей, прильнувших к стеклу.

Авария, случающаяся на твоих глазах, всегда вызывает живейший интерес, после которого, конечно, наступает сочувствие. Но интерес — на первом месте.

Из-за голов любопытных зевак Мира не поняла, что стало причиной катастрофы. Увидела только, как огромная фура заваливается набок, в то время как водитель еще пытался спасти положение, выворачивая руль в сторону перекрестка, чтобы избежать падения. Наверное, грузовоз не вписался в поворот. Или прозевал сигнал светофора. Или его подрезали. Причина будет нужна потом — для выводов, уроков и опыта, сейчас были важны последствия.

Продавщице газет из раздавленного огромной машиной киоска невероятно повезло. Так и казалось, будто за спиной у женщины, отошедшей купить кофе, вздымались крылья ангела-хранителя. А вот у парня, ждущего рядом, ангела точно не было, потому что помимо ларька фура придавила еще и мотоцикл. Его заднее колесо медленно крутилось, сиротливо выглядывая из-под покореженного бока контейнеровоза. Асфальт вокруг был усыпан осколками, кусками металла и пластика. Из-под днища фуры валил черный дым. Мира стояла за стеклом, но отчетливо чувствовала в воздухе запах разлитого бензина, масла, паленой резины и близкой смерти. У парня не было шансов. Прежде чем головы впереди стоящих полностью загородили окно, она увидела ботинок, отлетевшей на тротуар. Говорят, что в автокатастрофах у погибших всегда слетает с ног обувь.

— Мне в туалет надо, — сказала она одноклассницам, прильнувшим к стеклу. Если ее и услышали, то не обратили внимания. Что ей и было нужно.

Сначала Мира собиралась в уборной реветь — от обиды на Егора, Карину и весь мир, но авария что-то всколыхнула в ее душе, и теперь Субукиной нужно было просто побыть одной. Хотя бы пару минут.

В туалетной комнате пахло хлоркой и сыростью. Ряд пластиковых кабинок с ярко-оранжевыми дверями; влажная кафельная плитка на полу — видимо, мыли недавно; три раковины, из которых одна была забита и до краев наполнена мыльной водой с волосами; надписью «не работает» на двух кранах; огромное до потолка зеркало, украшенное стикерами, маркерными росписями и отпечатками губ в помаде; пустой пластиковый диспенсер для салфеток на стене — в общем, ничего необычно в туалете не наблюдалось. Однако Мира замерла на пороге, чувствуя, как по спине поползли те самые мурашки, о которых не вспоминают, когда все хорошо. Ничего хорошего предчувствия не обещали. В уборной смердело роком — злым, черным, неотвратимым.

Подойдя к одному из поломанных кранов, Мира сняла табличку «Не работает» и, прикрепив ее снаружи двери уборной, плотно прикрыла за собой дверь, жалея, что не может запереть ее на замок. В туалетной комнате ничего не изменилось, но теперь она остро чувствовала взгляд — тот же, что и в кафе.

— Где вы? — спросила она, осторожно подходя к кабинкам. Можно было и не спрашивать. Она слышала тяжелое дыхание человека в последней кабинке рядом с окном, которое, кстати, было открыто. Мира занервничала. А если дело было не в иллюзиях, а в психопате, который заперся в женском туалете? Впрочем, все могло быть совсем обыденно. Где, как не в уборной, можно услышать тяжелое дыхание, сбившееся в результате определенных усилий? Сиплое кряхтение, которое она сначала приписала мужчине, могла издавать и женщина.

— С вами все в порядке? — решила она изменить тактику.

— Мира… — едва слышно раздалось из кабинки, и Субукина аккуратно подняла металлическую мусорную корзину. Лучше всего было бы сейчас бежать, но она предпочитала нападение.

— Мне дверь выбить, или сам откроешь? — угрожающе произнесла девушка, перехватив корзину удобнее. Если что — бить следует прямо в голову.

Внутри завозились, после чего раздался характерный звук падающего на пол тела, а потом из-под двери выскользнула босая пятка — в кровавых ссадинах.

Дверь оказалась незапертой и открылась, едва Мира ее коснулась. Вцепившись в унитаз руками, на полу полулежал человек, по одному виду которого можно было предположить, как выглядят пациенты срочной реанимации. Снятые лоскуты кожи на черепе свисали клочьями, закрывая лоб и виски, а единственный целый глаз глядел затравленно и дико. Руки, грудь, живот, ноги — все было разорвано и искорежено, словно по ним прошлись челюсти огромного хищника. В остатках одежды угадывались черная куртка и кожаные брюки, на одной ноге остался ботинок, а когда Мира заметила остатки поломанного шлема в корзине для бумаг, то поняла, где видела второй ботинок. Там, на улице, на тротуаре.

Первая осознанная мысль была не о том, как смертельно раненный мотоциклист из-под фуры переместился в кабинку женского туалета, а о том, что она знала этого человека.

— Егор? — неуверенно выдавила она, так как глядя на изувеченное лицо быть в чем-то уверенным было нельзя.

— Он самый, — кивнул парень и попытался подтянуться, чтобы сесть, словно это движение имело какой-то смысл.

Прежде чем шокированная Мира выдавила из себя «Не шевелись!», «Я позову на помощь!», «Сейчас вызову скорую!» и «Как ты здесь оказался?», в голове промелькнули злые слова Карины о том, что Егор назвал ее своей девушкой, отчего захотелось опустить мусорную корзину раненому на голову.