Новый порядок. Часть 1 (СИ) - Dьюк Александр Александрович - Страница 37

— Это не щедрость, — сказал Финстер. — Это сделка: ты расшифруешь письма, взамен получишь Жана Морэ.

— Очень заманчиво, — согласился Ротерблиц. — Одно меня смущает: почему ты так легко готов отдать мне Морэ, раз ищешь Машиаха?

— Потому что Жан Морэ не знает, где Машиах, поэтому бесполезен в его поисках.

— Именно он-то, хм, и не знает?

— Да.

— Почему же?

— За последние три месяца они ни разу не контактировали, значит, Жан Морэ еще нужен Машиаху. Это достаточная цена, чтобы ты согласился расшифровать письма?

— Хм, — озадаченно хмыкнул Ротерблиц. — Я все равно не понимаю тебя. Ты объявил охоту на, хм, Энпе, а когда остался последний из вожаков партии и ты знаешь, где его искать, тебе это стало вдруг, хм, неинтересно?

— Не объявлял охоту на Энпе, — сказал сигиец. — Ищу Машиаха. Только он имеет значение.

— А чтобы не терять сноровку, ты, хм, перешел на анрийских магнатов и предпринимателей? — съязвил Ротерблиц, лукаво сверкая глазами за стеклами очков.

Финстер невыразительно посмотрел чародею в глаза. Пиромант пожалел, что у него нет запасной пары очков.

— Машиах по-прежнему в Анрии, — сказал Финстер чуть погодя. — Однако искать его среди членов Энпе больше нецелесообразно.

— Вот как? Хм, полагаю, спрашивать, откуда такие выводы, бессмысленно, да? Тогда, может, ты проявишь великодушие и поделишься соображениями, где искать его, хм, целесообразно?

— Нет.

— Я почему-то так и думал, — вздохнул чародей.

— Нет соображений, где искать Машиаха. Об этом может знать Адольф Штерк.

— Босс Большой Шестерки?

— Да.

— Ты уверен?

Финстер снова некоторое время молчал, прежде чем ответить.

— Это единственный след Машиаха, который остался. Его тоджину этот встретил у Йозефа Вортрайха.

— Кого этот встретил?

Финстер посмотрел на чародея, явно не понимая, к чему объяснять очевидные вещи, но быстро сообразил, что мир не ограничивается только его головой, а вокруг обитают и нормальные люди.

— Тоджина, — сказал он, — это психический двойник. Действует, как Машиах, мыслит, как Машиах, но сознает, что только фрагмент его сознания. Тоджина беспрекословно выполняет заложенную программу действий, но имеет определенную свободу в выборе способов решения задач.

— Хм, как аватар, что ли?

— Нет. Как биртви и цариэлеби.

Ротерблиц фыркнул, теряя терпение. Больше из-за того, что скатившаяся и упавшая с кончика носа капля пота неприятно щекотнула кожу.

— Тоджины, цари-э-кто, битвы… я не понимаю, о чем ты говоришь! — заворчал он. — Я не силен в мертвых языках, об которые, хм, язык сломаешь! Если Машиах может наделать кучу двойников, зачем ему быть в Анрии?

— Затем, что тоджине необходимо чувствовать присутствие Машиаха, иначе не сможет функционировать.

Чародей смерил взглядом исподлобья каменную физиономию собеседника.

— Ну предположим, я тебе верю, — сдался Ротерблиц. — Очевидно, ты знаешь о Машиахе, хм, гораздо больше меня. Но как со всем этим связаны письма Ратшафта?

— Расшифруй — узнаешь.

— Ты это уже, хм, говорил.

— Тогда зачем спрашиваешь?

Ротерблиц с сомнением посмотрел на папку в руках. Все это ему очень не нравилось.

— А тебе не приходило в голову, — произнес он, снова перебирая исписанные ровным почерком листы бумаги, — что, если я их расшифрую, то узнаю что-то такое, чем не захочу делиться, и попытаюсь тебе помешать?

— А ты попытаешься?

Пиромант не стал отвечать, старательно избегая проницательного взгляда собеседника. Не хотелось думать, что Финстер умеет еще и читать мысли.

— Я об этом пожалею, — Ротерблиц закрыл папку, — но попробую. Ничего не обещаю, — предупредил он. — И это может занять уйму времени.

— Сделай все, что можешь.

— А ты между делом выяснишь, где Морэ? — недоверчиво усмехнулся чародей.

— Нет. Будь сегодня ночью на углу Морской и Речной улиц, — сказал Финстер, разворачиваясь.

Чародей сдавленно кашлянул, поэтому не успел спросить, зачем ему быть в двух кварталах от собственной квартиры, которую он снимал последние полгода.

— Уже почти час, — недовольно отметил Гаспар, сверившись с карманными часами.

Даниэль жеманно закатила глаза и положила в рот ложечку почти доеденного шоколадного бисквита. Последний час менталист таращился на часы буквально каждую минуту, неизменно оповещая каждый раз, сколько прошло времени с последней поверки. Это начинало раздражать.

— Думаешь, она не придет? — культурно прожевав, спросила Даниэль сугубо из соображений отвлечь менталиста от бессмысленного занятия.

— Не знаю, — менталист зло захлопнул крышку часов и положил их на стол перед собой. — Но мне все это не нравится.

Даниэль культурно отпила из чашки горячего шоколада с корицей и ванилью. Чародейка излучала спокойствие, чем только усиливала раздражительность и нервозность менталиста.

— А что Эндерн? — Даниэль внимательно изучила след от губной помады на краешке чашки.

Гаспар приложил к виску пальцы, улавливая присутствие открытого сознания полиморфа где-то наверху.

— Молчит, — сказал он.

— Значит, ничего подозрительного, — улыбнулась Даниэль, разглядывая последний кусочек бисквита на тарелке и примеряясь к нему ложкой. — Подождем еще немного.

— Если через пять минут не появится — уходим.

— Я бы еще здесь посидела, — сказала чародейка, обведя шумную веранду под навесом, где было полно народу в это время. — Не такое уж плохое кафе. И здесь подают дивный бисквит.

На столике стояли уже три пустых тарелки с темно-коричневыми крошками, опустеть готовилась и четвертая вместе со второй чашкой горячего шоколада. Чародейка была до сладкого сама не своя, хоть и позволяла себе куда как реже, чем хотелось бы.

— Попробуй, — Даниэль подцепила последний кусочек ложкой и поднесла ко рту Гаспара. Он ничего себе не заказывал, кроме чашки кофе, которую мучил уже второй час.

Менталист стиснул зубы и уклонился, словно ему предлагали иную субстанцию похожего цвета.

— Не хочу, — буркнул он. — Да и тебе сладкое вредно.

Даниэль положила ложку в рот и демонстративно, с аппетитом прожевала, жмурясь от неземного блаженства и удовольствия. Сыто облизнула кончиком языка верхнюю губу и удовлетворенно выдохнула полной грудью.

— Боишься, растолстею и не влезу в любимое платье? — поинтересовалась она.

— Нет, — ответил Гаспар и открыл несчастные часы, стрелка которых нехотя сдвинулась на пару делений. — А вот Эндерн не упустит шанса припомнить лишний дюйм и фунт.

Даниэль с грустью посмотрела на пустую тарелку и отодвинула ее к краю стола. Чуть дальше лежал свежий выпуск «Городских страниц» — мелкой анрийской газетенки, прославившейся раздуваемыми из ничего сенсациями. Кажется, именно она недавно выдумала Анрийского призрака, которого быстро подхватывали другие.

— Он припомнит, даже если я потеряю десяток фунтов, — Даниэль взяла салфетку и помяла ее в руках. — Пожалуется, что стала слишком тощая и костлявая. Но я привыкла уже — это он так знаки внимания оказывает и в любви признается, — улыбнулась чародейка. — И вообще, не переживай за мои дюймы и фунты. Ты видел когда-нибудь толстых чародеек?

— Смотря, в каких местах.

Даниэль капризно наморщила нос.

— Это не «толстые», это «очаровательно пышные», — она назидательно наставила пальчик в кружевной перчатке. — Еще скажи, тебе не нравится смотреть на эти места!

— Значит, не видел, — Гаспар отвернулся и погрузился в изучение циферблата, чтобы не испытывать соблазна заглянуть в декольте легкого голубого платья с открытыми плечами.

— Это все потому, что у нас специфический метаболизм, — не без гордости и хвастовства пояснила Даниэль, — а расходуем мы больше, чем потребляем. По-хорошему, нам нужно каждый день съедать по большому и вкусному тортику, чтобы не только не исхудать до сухих мощей, но и не поддаваться тоске и меланхолии. Тоска очень вредит женскому здоровью. От тоски появляются морщины и прогрессируют всякие нехорошие болезни вроде стервозности, вспыльчивости, раздражительности, — она выразительно скосила на Гаспара глазки из-под полуприкрытых век.