Зарево - Новицкий Флориан - Страница 6

Напротив нас, за перегородкой, размещалось пополнение неизвестного нам рода войска. В одном из стойл расположились девушки, которых все называли «эмильками»^[1]. Уже в мундирах: гимнастерки нормальные, а вместо, брюк шаровары не шаровары, юбки не юбки, какой-то гибрид: широкие и короткие, но со штанинами. На головах конфедератки. А прямо напротив меня разместилась супружеская пара. Молодые. Также уже в мундирах.

Через несколько дней девушки исчезли из «кобыльего стойла» — как мы его прозвали. Супруги остались. Этот институт сохранялся даже на фронте.

Обмундированные соседи насмехались над нами:

— Ждете американские ботинки, а кирзовые сапоги не хотите?

Только грозный взгляд нашего командира призывал их к порядку.

Пока мы ждали своего обмундирования, произошло событие, взбудоражившее всех обитателей казарм. В одно из польских подразделений пытался пробраться агент УПА, бандеровец. Он был в мундире. Его узнал один из солдат, у которого бандиты вырезали всю семью. Военно-полевой суд безотлагательно провел разбирательство и приговорил бандеровца к расстрелу. Казнь должна была состояться в присутствии всего личного состава.

На 12 часов был назначен общий сбор и выступление в район казни. Конвой из нескольких солдат, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками, вывел преступника. Мы шли молча. Почти каждый из нас в какой-то мере испытал на себе деятельность бандеровцев, представитель которых должен был вскоре понести заслуженную кару. Не нахожу слов, чтобы выразить состояние нашей молчаливо идущей колонны.

Мы сошли в долину реки, затем медленно поднялись на холмы городской свалки и выстроились фронтом к приговоренному.

Он не смог выдержать ненавидящих взглядов наших глаз, в которых не было ни капли жалости, и опустил голову. Он знал свою вину.

Бдительность после этого события возросла до такой степени, что мой китель стал объектом подозрений. Меня то и дело теребили: «В какой армии служил? А может, это твоего почтенного папочки? Где похоронил того офицера?»

«Надо покончить с этой экс-офицерской формой», — решил я. Случай вскоре представился. Сомкнутым строем, если сомкнутым строем можно идти по крутому склону, мы направились к реке с целью… Вот именно, с какой целью? Мы должны были подготовиться к получению мундиров. Несколько брезентовых палаток здесь же, на берегу реки, скрывали в себе тайну этой церемонии, которая превращала штатского человека в солдата. Около них толпилось слишком много народу, чтобы можно было поверить, что хватит мундиров для нашего недавно возросшего отряда, прошу извинить, уже батареи.

Среди солдат нового пополнения я встретил Михала Галянта, своего земляка. Хотя он был и старше меня, тем не менее заменил мне Юзека Кубу.

Мы сидим повзводно на берегу илистой реки. Солнце поднимается все выше, начинает донимать жара. Вот он, случай, который нельзя упустить! Снимаю китель и сообщаю соседям, что нашел в нем вшей.

— Выброси его к черту, — несколько грубовато посоветовали мне.

Я с готовностью воспользовался советом: наложил в карманы камней, и китель навсегда исчез с моих глаз. Мысленно извинился перед матерью за то, что обижался на нее за экипировку.

— Эх ты, простофиля, надо было поменять его на лепешки! — отругал меня Михал.

А когда я признался ему, что меня преследовали из-за этого кителя, он сказал, что я просто дурак, так как такого сопляка, как я, никто не будет подозревать в убийстве…

— Они шутили, растяпа, — добавил он с упреком.

Может быть, и так, но кителя теперь не вернешь. Прежде чем начну учиться в университете, буду учиться на ошибках.

Мундиров, к сожалению, мы не получили, и ночью я стучал зубами от холода. Отсутствие щедро подбитого ватой кителя позволило только теперь оценить его достоинства. На счастье, утром объявили сбор. Цель? Та же самая, что и вчера. Палаточный городок значительно разросся. Сегодня нам была предоставлена возможность проникнуть в тайну палаток. Мы видели, как наши товарищи исчезали в них обросшие, грязные и оборванные, а, пройдя целый комплекс палаток, выходили опрятные, улыбающиеся, как бы заново родившиеся.

Первый взвод был уже занят этой работой. Наконец подошла и наша очередь. Началась таинственная и радостная мистерия. Прежде всего в первой палатке расстаемся со старым барахлом. Немного его, но… прощай навсегда.

Вторая палатка: стрижка, взвешивание, измерение роста. Лениво двигается длинная вереница голых людей. Воздух такой, что топор можно вешать.

Парикмахер с безразличным видом стриг наголо, не обращая внимания даже на самые замысловатые прически «клиентов».

Третья палатка: баня (купаться в реке было запрещено). Фырканью, всплескам и другим сопровождающим мытье звукам не было конца.

Наконец, четвертая палатка: место, где человек возрождается, как феникс из пепла. Нам выдали желтые американские ботинки, красивые, с металлическими пряжками, но все-таки лучше бы сапоги. «Артиллеристы с раскрашенными орудиями» — припомнились мне колкости соседей из неизвестного рода войск. Итак, получаем фиолетовые обмотки, белье с тесемками, тиковые брюки, наконец, пояса, пилотки и…

— Пан заведующий, не хватает гимнастерок! — крикнул кто-то из глубины склада, откуда до этого, как из автомата, вылетали очередями отдельные предметы гардероба.

— Вот те на! Как же без гимнастерок?!

— Люди на фронте погибают, а им гимнастерки подавай, — разглагольствовал тот же голос.

Наконец показался сам заведующий складом — скромненький, покорный, тщедушный.

— Вы уж извините, — начал он учтиво, — не хватает. Может, найдется наверху, но сомневаюсь. — И исчез так же внезапно, как и появился.

— «Вы уж извините», — передразнили мы этого «светского» человека. — Может, будет, может, нет.

Пришлось взяться за дело нашему командиру. Мы не кто-нибудь, мы — артиллерия. Все затихли и внимательно следили за ходом событий. А за брезентом происходит громкий разговор. Наконец все стихло и из-за брезента, разделяющего палатку, появился наш командир.

— Действительно нет, все проверил, — сообщил он. — Получим советские гимнастерки.

— А орлы?

— Вырежем из консервных банок. — Через его правую щеку пробежал нервный тик.

Не такое это простое дело — вырезать орлов из банок. Ну что же, попробуем. Красноармейцам-то хорошо!

У меня с одеждой было больше проблем, чем у других: мне ничего не подходило. Разве что только пояс, и то, если в нем проколоть новые дырки. Я бегал от одного к другому и менял, что только удавалось. К сожалению, все это было еще бо́льших размеров. В конце концов я всем настолько надоел, что меня начали всячески обзывать и гнать прочь.

Нас стали поторапливать, а я все еще бегал в нижнем белье и ничего не мог подобрать. Я обратился за помощью к командиру, и он лично занялся моей экипировкой.

— А ну-ка снимите ботинки, и брюки тоже, — обратился он к одному из солдат. — Снимайте, снимайте. Видите, человеку не во что одеться?!

— Человек! — проворчал тот с презрением. — Наберут сопляков, называют людьми, а во что одеть, не знают, черт побери! И кому такое войско нужно…

— Только не сопляк, ты, пузатый вонючка! — резко огрызнулся я.

— Спокойно, холера ясная! — прервал интересную дискуссию командир. — Будет так, как я сказал.

Брюки, однако, были велики, пилотка тоже. Получили мы и гимнастерки. Они были одного размера — большого.

Положение многих облегчало то, что они могли отвести душу в ругательствах, но я с немалым трудом двигался по просторам солдатской лексики. Длинные брюки я в конце концов засунул под обмотки. Ботинки, к счастью, оказались впору. Гимнастерку подвернул и приметал большими стежками. Воротник попросту завернул сзади и также пришил. Прекрасно, лишь бы спереди подходило. Пуговицы, правда, со звездочками, но ничего. Мы же союзники? Союзники. Гимнастерку украшал слегка выступающий белый подворотничок. Много огорчений доставляла пилотка — она буквально падала на нос. Здесь уж ничего нельзя было придумать — надо было менять. И еще одно затруднение: в артиллерии были обязательны красно-черные треугольники на воротнике, но откуда их взять?!