Пропавшее достоинство (СИ) - "Blackmourne" - Страница 9

Отца я застал в хорошем расположении духа, в насквозь пропахшей кислым вином комнате, он восседал на своем любимом кресле, сжимая в жилистой руке кубок с выпивкой. Бросив взгляды по сторонам и убедившись что мы в комнате одни, я закрыл двери и подошел поближе. Отец сильно сдал в последнее время, его могучие руки которые прежде сами напоминали валуны и были способны крошить камни, сейчас были больше похожи на высохшие стволы деревьев, кожа стала желтоватой как пергамент. Да и его Воля, прежде казавшаяся всегда мне несокрушимой, теперь едва ощущалась. Встав напротив его стола, я замер ожидая когда он обратит на меня внимание. Ждать пришлось долго, лишь полностью опустошив большой бронзовый кубок и потянувшись за кувшином, он заметил что в комнате не один. Подняв на меня взгляд, он благодушно ухмыльнулся.

— Аааа! Сын! Единственная отрада… Что тебе нужно, Ланн? Опять с кем-то подрался? — Он почти не растягивал слова, да и речь была вполне связной. Отметив это, я решил что сейчас лучшее время задать мучивший меня вопрос.

— Отец, как ты познакомился с мамой? — рука отца наливающего вино дрогнула, часть вина пролилась на стол, а он потемнев лицом уставился на меня. Его благодушного настроения как не бывало.

— С ней… Какого черта ты меня спрашиваешь об этом? Это все уже в гребанном прошлом! В прошлом! Она сдохла, мертва, понимаешь? — заметив моей испуг от вспышки его гнева он устало выдохнул и сухим, как камень голосом повторил свой вопрос

— Почему ты меня спрашиваешь, сын? Что ты хочешь узнать? — я тогда растерялся и уже хотел уйти, что мне и стоило сразу сделать, но я тогда еще не до конца растерял веру в мудрость отца. Да и отступать было некуда. Так что собрав силу воли в кулак я ему ответил

— Отец, понимаешь, тут есть одна девочка… Баловалка. Я с ней давно дружу, она чуть старше, но в последнее время она так похорошела… — и тут меня понесло. Отец опрокинул пару кубков, пока внимательно слушал мои хвалебные оды ее остроумию, красоте и веселому нраву. А я получив его, столь вожделенное внимание и (как я думал) понимание, распалялся все больше и больше. Пока отец наконец не ударил кубком об стол, звонким звуком вырывая меня из пучины юношеских фантазий. Спокойным, напоминающим ранние годы, мудрым голосом он размеренно сказал

— Выеби ее.

Я замер пытаясь собрать мысли вместе. В моей голове все перемешалось, я не мог понять что значит эта фраза. Подняв на него круглые глаза я переспросил

— Что сделать?

— Трахни. Накукань. Нафаршеруй сарделькой. Отдери! Ланн, ты уже не пацан, я думал ты уже всех тут девок на деревне перепортил, а ты приходишь ко мне со своими розовыми соплями! Ты совсем баран?

— Да уж, глупо было спрашивать у тебя совета! Ты меня совсем не слушал!!? Она не такая отец, она… -

— Какая не такая? Думаешь у нее там пизда поперек, а не повдоль? Выброси эти розовые сопли из головы, придурок. Иначе закончишь как я. Все эти мокрощелки одинаковы. Все чего они хотят, это поскакать на крепком мужском хуйце. И лишь пока ты будешь крепко и качественно ее натягивать, она будет перед тобой стелиться и делать все что хочешь. Но если ты поверишь в эти радужные сказки про любовь и прочую херню, она сразу же найдет себе другой хуй на который запрыгнуть! — голос отца тогда дрожал от сдерживаемого гнева, а кулак сжимающий кубок наливался красным, пока бронза не лопнула в его руке расплескав остатки содержимого ему на одежду. Я сам тоже уже дрожал от ярости, ничего не став отвечать, я развернулся и бросился прочь из его комнаты, громко хлопнув дверью за собой.

Весь следующий день слова отца не давали мне покоя, пока я выбравшись в поля подальше от деревни изнурял себя тренировкой, делая взмахи клинком. Лишь поздним вечером я устало дошел до нашей усадьбы и заперев за собой ворота, медленно побрел к входу в особняк, когда мое внимание привлек свет в конюшне. Там явно кто-то находился. Конюха у нас не было уже очень давно, он ушел вскоре после смерти матери, а отец редко покидал поместье, да и конь остался у нас только один. Напрягшись, я покрался к конюшне, думая застать конокрада. Подойдя поближе, я услышал странные вскрики. Заглянув в неплотно запахнутые двери конюшни, я обомлел. Там был отец, он пыхтел обливаясь потом, а перед ним, на тюке сена, грудью вниз лежала Бала. Она хрипло вскрикивала каждый раз когда отец совершал движение. Мне показалось в тот момент что мое сердце остановилось. Холод побежал от него по всей груди, промораживая вены, мои глаза не желали признавать то что я видел перед собой.

И в этот момент, отец почувствовал с помощью Воли мое присутствие, повернулся в сторону входа и за волосы приподнял Балу с соломы. Ее глаза закатились, она хрипло дышала. Я неверяще смотрел в ее искаженное гримасой лицо, медленно пятясь. А потом отец ухмыльнулся, а я издав душераздирающий крик побежал оттуда. Я бежал покуда хватало сил, задыхался, падал, а потом бежал снова. Сердце нестерпимо сводило от боли, оно буквально рвалось из груди. Как же я тогда был жалок. А потом я рухнул на колени у ручья и увидел свое отражение в неверном отблеске воды. И внезапно все кончилось. Ненависть, боль, чувство обиды — все ушло. Я выгорел до дна и до самого утра безжизненно смотрел в свое отражение при свете луны, пока не взошло солнце. Лишь потом я медленно поднялся на ноги и побрел обратно. Добравшись до входа и отворив дверь, я столкнулся взглядом с отцом. Он сидел в своем любимом кресле напротив входной двери и пил. Увидев мой застывший взгляд он сухо спросил

— Теперь ты понял? — лишь в этот момент я осознал как я его ненавижу. Ненависть граничащая с желанием убить, начала разгораться в моем потухшем сердце. Но… Он был мой отец. Когда-то мой кумир. Образец мужчины. А теперь — всего лишь ублюдок, растоптавший мои юношеские мечты. В один день я потерял и любовь, и отца, и кумира. Я загнал ненависть поглубже в душу и сухо ему кивнув побрел в свою комнату, где я рухнул и спал до вечера следующего дня. Проснувшись, я пошел делать то к чему привык. Тренироваться. Выйдя из дома, я увидел фигуру, прислонившуюся к воротам. Подойдя ближе, я узнал ее. Побитая, в изорванной одежде, рядом с моими воротами стояла Бала с заплаканным лицом. Когда я подошел поближе, она подняла на меня застывший взгляд

— Отец… Он прогнал меня из дома. Мне… Мне сейчас негде жить, Ланн. Можно я переночую у тебя в конюшне? — стук крови в моей голове зазвенел как набат. Холодная черная ненависть захлестнула меня с головой, в то время как какой-то человек моим голосом сухо и размеренно сказал

— Пошла вон шлюха.

— Ланн, я… — тихо, едва слышно пробормотала она, когда я взорвавшись заорал во весь голос

— ВООООН БЛЯДЬ! И ЧТОБЫ Я ТЕБЯ ЗДЕСЬ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ!

Она испуганно вскрикнула как подстреленная птица, в последний раз посмотрела мне в глаза и тихо пробормотав

— Прости меня… — убежала.

Больше я никогда ее не видел. Я не знаю почему Балу сделала это. Возможно отец ее купил помощью обещаний, или денег. Или же просто запугал. До меня доходили слухи что она стала проституткой. Барону Грейсеру же пришлось продать часть мебели чтобы заплатить виру ее отцу, который был вполне доволен этим, так как сумма виры оказалась гораздо больше чем приданое которое он надеялся получить отдав дочь замуж. К этому времени мне уже было плевать. Я тогда уже заковал свое сердце в стальной панцирь. Единственная причина по которой я оставался в том ненавистном месте, была моя сестра, Сэра. Единственный человек которого я тогда любил. Ей нужен был дом и нужен был брат, потому что отец ее презирал и ненавидел. Ненависть и любовь приковали меня прочными цепями к этому месту и я не мог их разорвать. Пока однажды отец не разорвал их за меня. Но это будет только через шесть лет, когда Сэре исполниться шестнадцать.

Проснувшись Ланну потребовалось десять минут чтобы вернуться назад к реальности. Сквозь приоткрытые створки окна доносились трели птиц и запах лесных трав. Солнце уже встало над кромкой деревьев, а значит давно перевалило за полдень. Со вздохом поднявшись и скривившись от боли в боку, парень оделся и вышел из комнаты. В этот момент, он ощутил вспышку чужой Воли неподалёку от дома. Волосы встали дыбом на затылке, он прежде не сталкивался с такой острой, узконаправленной волей. Она была не очень сильна, но заточена словно стилет. “Охотники, даже сюда добрались?” пронеслось в голове у барона, пока он заскочил в комнату схватил клинок и бросился наружу. Вылетев в двери и едва не скатившись по лесенке, барон застыл оглядывая пустой двор. До самой кромки леса окружающего дом ведьмы он не видел ни одного человека, не считая самой Ульмы, которая сидела неподалеку от входа на грубо выструганной скамейке и склонив голову казалось молилась. Спустя секунду она приоткрыла один глаз и кивнула парню