Сборник бихевиорационализма - Елизаров Роман - Страница 32
- Предыдущая
- 32/40
- Следующая
Аристотель учит, и в этом отношении он великий учитель, не придерживаться ни одного из этих фанатизмов, относиться к ним отвлеченно, и утверждает это не только теорией, но всей своей практикой. Аристотель – подлинный учитель, веселый скептик в этом отношении он мудрее всех мудрецов, ибо за мудростью выискивает большую мудрость, позволяющую быть в мудрости, не присутствуя в ней. Аристотель своеобразно приспосабливается к самому факту, что человек не действующее существо, а «мыслящее» существо причем более этого – мыслящее о самом мышлении, рефлексирующее, что можно сказать о Платоне. В этом отношении верные спутники Аристотеля те, кто вообще презирает философов и если Аристотель внутри философии возвышается над ней, будучи как бы «мудрецом» среди «мудрецов», то друзья ее атакуют ее извне.
Древние же, как известно, толковали вовсе не об этом, а творили мифологию. Говорили о Богах, связанное с желанием и неразвитой способности к действию направлялось, а, согласно Фрейду, сублимировалось в религию, рудименты борьбы которой в среде «мудрецов» повсеместны у Сократа, Платона и т. п. Бездеятельный Гомер имел хотя бы вкус, творя свои воображаемые картины для фанатичных ленивцев. Задолго до Гомера существовали мифы и история и такой образ, который сейчас называется «культурный герой», например, Гильгамеш у семитов.
В древности неспособных к непосредственности познания отсылали к Богам, Боги же древности были действие – примеры активности, способности иметь волю, добиваться чего-либо. Древние – не слушали «мудрецов», древние «мудрецов» – учили действовать. Гомер – был лишь примером адекватно сознающего себя «мудреца» – гусляр, распластанный в пространстве услаждающий власы своих гуслей и повествующий нам о подвигах тех кто способен к действию. Когда среди философов рассуждают о богоборчестве как о достоинстве то это смешно ибо видишь лишь больных, борящихся с лекарством. Сократ, позволяя себе иронию относительно религии и Гомера смешон как больной, выплевывающий пилюлю и принимающий при этом горделивую позу.
Гомер, образовавший Грецию согласно Платону, и, я убежден, согласно мнению многих, образовавшему и Европу, странноватый пожилой партнер воинов, специалист по пальцам и декламации представляет выдающуюся расу воинов – царей, героев и Богов на которых зачастую он не в силах даже взглянуть. Гомер – превосходное произведение греческой культуры. По словам Сократа в Федре (252—253) «каждый выбирает среди красавцев возлюбленного себе по нраву, и словно это и есть Эрот, делает из него для себя кумира и украшает его, словно для священнодействий». Гомер как символ аттической любви, Эрот античности уподоблен самому Аполлону, греческий символ ухоженности за возлюбленным, гейша Эллады восторженно воспроизводит нравы современной ему военной аристократии.
Сократ жалуется в своих рассуждениях, что когда он пристает к людям с своей «заботливой смертью», как он называл философию, они отсылают его к мифологии структура мифа которой – повод и действие, действие и его объект. Его «морализаторствующий» пыл действительно мог сталкиваться с жестокостью или как минимум насмешками со стороны золотой молодежи, молодых жрецов и брутально настроенной военщины из всех, их охранявших, приученных придерживаться традиций здравого смысла. Тогда на помощь ему приходит Платон.
Аристотель – первый широко известный пример умного человека, который не жрец. Аристотель – глубокий ироник и выдающийся гуманист. Его гуманизм связан с намерением быть добрым партнером «мудрецов», его ирония, связана с принципом исчерпанности знания как «мудрости». Эти «мудрецы», толкующие о своем, по-видимому действительно те, кто превзошли опыт, исчерпали его и тронулись дальше. Утверждая о свойствах неких предметов этот ироник Аристотель догадывается или же уверяет себя в том, что эти мудрецы исчерпали эти предметы в их очевидности, имеют полноту опыта относительно них и, наконец, доводит дело до издевки, утверждая, что эти мудрецы имеют опыт относительно всех подобных предметов, что очевидно невозможно и абсурд. Аристотель подобно красивому щенку открывает сезон незлобивых насмешек над фанатиками, в которой впоследствии весьма многие принимают участие. Яркий пример Кант, открывающий свою книгу утверждением, что его труд – поучение для учителей, а не учеников. Кант учит обуздывать и поучать «мудрых», представленных нам Аристотелем, а не «глупцов» вроде тех же Аристотеля или Геракла, в поучениях не нуждающихся.
Аристотель – адвокат логики, как Платон был адвокатом Сократа. Что такое его апология философии? Вот своеобразный манифест:
«Если кто обладает отвлеченным знанием, а опыта не имеет и познает общее, но содержащегося в нем единичного не знает, то он часто ошибается в лечении, ибо лечить приходится единичное. Но все же мы полагаем, что знание и понимание относятся больше к искусству, чем к опыту, и считаем владеющих каким-то искусством более мудрыми, чем имеющих опыт, ибо мудрость у каждого больше зависит от знания и это потому, что первые знают причину, а вторые нет. В самом деле, имеющие опыт знают «что» но не знают «почему»; владеющие же искусством знают «почему», т. е. знают причину. Поэтому мы и наставников в каждом деле почитаем больше, полагая, что они больше знают, чем ремесленники, и мудрее их, так как они знают причины того, что создается. [А ремесленники подобны некоторым неодушевленным предметам: хотя они и делают то или другое, но делают это, сами того не зная (как, например, огонь, который жжет); неодушевленные предметы в каждом таком случае действуют в силу своей природы, а ремесленники – по привычке]. Таким образом наставники более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они обладают отвлеченным знанием и знают причины.»
Для меня несомненно, что порой вопрос «как исполнить» стоит тысячи рассуждений о том, зачем нам это надо. В этой работе я отвечу на вопрос «почему», но главным образом для того, чтобы освободить место для вопроса «как?»
Утверждая необходимость знать причины Аристотель тем не менее не может найти причин этой самой необходимости. Относительно своей науки он не намерен давать объяснений, которых требует относительно других наук. Он заявляет: «Если, таким образом, начали философствовать, чтобы избавиться от незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это; а именно: когда оказалось в наличии почти все необходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и доставляет удовольствие, тогда стали искать такого рода разумение. Ясно поэтому, что мы не ищем его ни для какой другой надобности. И также как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно также и эта наука единственно свободная, ибо она одна существует ради самой себя».
Все эти «первые причины», «формы», «материи» это пароли, ключевые слова, означающие, что далее будут говорить глупости. Устами Аристотеля говорит безусловно галлюцинирующий деспот-рабовладелец, оправдывающийся, кстати, ничем иным как логическим принципом, тем что он с пафосом назовет требованиями самого разума, относительно деятельности которого он не трудится указывать причин, а утверждает, что это требование разума и точка. Логика при определенных обстоятельствах это инфекция, чума. Греция Гераклидов была здорова, Греция Аристотеля была инфицирована вирусом логики и, кстати, вскоре перестала быть лидирующим государством мира, добившись, впрочем, большого успеха у идиотов.
- Предыдущая
- 32/40
- Следующая
