Причина его одержимости (СИ) - Резник Юлия - Страница 23

– Посмотри на меня! – Кир сжимает пальцы сильнее, вынуждая меня посмотреть на себя. Ага. Разбежалась. Уж лучше я со стыда провалюсь под пол. Упрямо отворачиваюсь, но и Кирилл не сдается. Действуя все настойчивее, он не оставляет мне ничего, кроме как подчиниться. Гляжу на него, широко распахнув глаза. Лицо потемневшее. Ресницы слиплись, волосы облепили голову…

– Отсосешь мне?

На секунду скашиваю взгляд на его поглаживающую член руку. Бесстыжий. Сглотнув, киваю.

– Продолжай на меня смотреть, когда будешь это делать.

Я киваю опять, но все ж, игнорируя нашу договоренность, на секунду зажмуриваюсь, чтобы как-то переварить это внутри себя. Одержимость в его глазах больше не пугает. Наоборот. Она манит меня, как одинокая лампочка – глупых мотыльков. Мир суживается до черных точек его зрачков. Разбухшая головка влажно касается губ. С тихим грудным стоном впускаю ее в рот. Кир с ходу, не щадя, погружается максимально глубоко и задает такой темп, что я начинаю сомневаться в том, что он вообще мне по зубам.

Неужели я в самом деле хотела так? До выступивших в уголках глаз слез? До горящих огнем от невозможности сделать следующий вдох легких? До матов, до стыдных, грязных слов, которыми он, в том числе, и меня зовет, топя нас в похоти?

Да. Именно…

Огонь в животе стекает по ноге раскаленной, как лава, смазкой.

Кира становится больше. Воздуха меньше. Он кончает мне в рот и сжимает руку на горле, чтобы чувствовать каждое мое глотательное движение. А после падает рядом и с жаром меня целует. Ко всем прочим своим недостаткам, мой псих еще и не из брезгливых.

На следующий день я просыпаюсь позже обычного. В комнате, несмотря на работающую систему климат-контроля, доминирует пряный аромат молодого самца, а вот его самого нет. Я это чувствую по отсутствию его все подчиняющей себе энергетики. Зато есть роза. Огромная кремовая роза, срезанная с клумбы у дома, и оттого, наверное, кажущаяся живой. Не то что ее голландские холеные сестры. Черт возьми, а Воржев-младший и впрямь романтик. Улыбаясь, как девчонка, веду пальцами по кремовым лепесткам, сохранившим на себе хрустальные капли росы. Вдыхаю аромат. Так-то запах Кирилла все перебивает, но если поднести полностью раскрытый бутон к носу – м-м-м-м. Моя улыбка становится шире. Счастье затапливает с головой. В блаженстве потягиваюсь. Натруженное ночным сексуальным марафоном тело ноет, лоно болезненно пульсирует, соски горят, но я не жалуюсь. Ученые не зря говорят, что к тридцати годам либидо женщин сильно увеличивается, тогда как мужское, напротив, потихоньку идет на спад. Природа здорово налажала в этом вопросе. И значит, мои отношения с сопляком вполне оправданы. Наши сексуальные потребности сейчас примерно на одном уровне.

«До чего ты докатилась, Воржева? Давай, оправдывай себя псевдонаучными теориями!» – нарушая идеальный сценарий моего лучшего за много лет утра, зудит в голове.

Настроение портится. Улыбка меркнет. Я со стоном переворачиваюсь на спину и, не давая своим сомнениям окончательно все испортить, снова и снова повторяю заученные аффирмации: «я не делаю ничего плохого», «я не делаю ничего плохого», «я не делаю ничего плохого». В конце концов, по факту так и есть! А все вопросы, которые у меня к себе появляются, и глупое чувство вины – лишь предрассудки, не позволяющие отпустить ситуацию. А еще боязнь повторить участь тех бедолаг, которым я шесть лет помогала.

Нехотя скатываюсь с кровати. Надо бы в душ. Дохожу до середины комнаты, оборачиваюсь и, закатив глаза от недовольства собственным поведением, возвращаюсь, чтобы сменить простыни. Не хочу, чтобы домработница догадалась, чем мы тут занимались. Это Виктор и Кир воспринимают персонал как запрограммированных на определенное действие роботов, в прошивке которых просто нет функции думать и осуждать. Мне же до такого уровня потребительского безобразия еще расти и расти. Я из тех людей, кто, идя на маникюр, делает маникюр дома. Ну не могу я, чтобы кто-то подчищал за мной грязь.

– Что ты делаешь? – доносится до меня из-за спины. Шуршание простыней поглотило и звук открывающейся двери, и шаги Кирилла.

– Меняю белье.

– Это я понял. Не понял, зачем ты отнимаешь хлеб у нашей домработницы.

Сдуваю упавшую на лицо прядь и оборачиваюсь, хмуро глядя на парня. Правда, долго хмуриться у меня не получается. Потому что в его руках поднос с накрытым на нем завтраком. Похоже, сопляк решил пройтись по всем избитым приемам сразу.

– Завтрак в постель, Кир? Серьезно?

– А что, с этим какие-то проблемы?

На языке вертятся глупые колкости. Хочется опять попенять ему возрастом, который подталкивает к таким заезженным подкатам. Но я глотаю готовые сорваться слова. Потому что вдруг понимаю – ничего пацанского в этом нет. Тут скорее мне не хватает зрелости – всего моего опыта не хватает, чтобы принимать ухаживания Кирилла достойно.

– Нет, – заставляю себя улыбнуться. – Просто неожиданно.

Отбросив одеяло, я бочком обхожу Кира, чтобы не задеть поднос, и целую в щеку. Его брови взлетают вверх. А вена на крепкой шее начинает пульсировать гораздо, гораздо чаще. Боже, как же это трогательно – наблюдать его радость от каждой моей уступки.

– Спасибо.

– Кх-кх… Эм… Да тут ничего такого. Омлет. Мне Ариша помогала.

Смущение? Да неужели? Ну, хоть какая-то свойственная его возрасту реакция. Может, все эти горе-специалисты ошиблись, навесив на мальчишку ярлык эмоционального инвалида?

– Сейчас поем, а закончу позже. Вы с Аришей уже позавтракали?

– Она ела хлопья. Слушай, так зачем ты вообще это затеяла? – стреляет глазами на сваленное в кучу белье.

– Затем что не хочу, чтобы Ольга Сергеева догадалась, чем мы занимались.

Отвожу глаза и подбираюсь, готовая к тому, что Кирилл посмеется над моими страхами. Но тот опять не оправдывает моих ожиданий.

– Ладно. Я тебе помогу. Матрас тяжелый. Как вообще ты собралась его поднять?

Покалывание в носу семафорит о том, что сопляку опять удалось меня пробить. Если бы за каждое такое попадание, как в спорте, добавляли и снимали очки, я бы точно проиграла всухую.

– Ольга Сергеевна же как-то поднимает, – пожимаю плечами и сую в рот кусочек яичницы. Омлетом это трудно назвать. Скорее такая себе болтушка. – Вкушно.

– Ешь, – улыбается Кир.

Потом мы с ним в четыре руки меняем постельное. Уже в самом конце к нам присоединяется досмотревшая свои мультики Ариша. Остаток выходного проводим все вместе. Как и обещала, я учу дочь вязать. К удивлению, Кирилл присоединяется к нашему кружку рукоделия. И надо заметить, делает не абы какие успехи в орудовании крючком. Пока Ариша только разбирается с тем, как набрать цепочку, а я ей сосредоточенно помогаю, Кирилл набирает, наверное, несколько тысяч петель. С удивлением смотрю на скрутившуюся вокруг его кресла змейку. Перевожу взгляд на парня. Вызов в его глазах заставляет меня поджать так и норовящие разъехаться в улыбке губы.

– Ну? – вздергивает подбородок сопляк. – Кто молодец?

– Ты молодец, да… Извини, а что ты собрался с этим делать? Связать плед размером с нашу лужайку? Или оставишь так? Будет очень удобно подвязывать помидоры. Можем разбить пару грядок.

Кир сощуривается. Видно, я все-таки задела его в лучших чувствах. Нет, это невыносимо. Хрюкаю в кулак. Стараюсь как-то продышать приступ смеха, но ничего не выходит. И я все-таки хохочу, заражая своим хорошим настроением и Аришу. Сомневаюсь, что она поняла шутку, но ее смех звенит колокольчиком. Я даже замолкаю, чтобы его послушать.

– Смешно им, – фыркает Кирилл беззлобно.

– Оставь петель двадцать. Я покажу тебе, как накидывать столбики, – по-шакальи гаденько подхихикиваю я.

Выходные проходят чудесно. С Аришей мы практически не расстаемся. А вот Кириллу пришлось отлучаться. Но это нормально для бизнесмена его уровня – работать не покладая рук. Я не обижаюсь. Скорее наслаждаюсь этими передышками, потому как мне реально еще нужно привыкнуть к тому, что в моей жизни так много чужого присутствия. В этом их с Аришей кардинальное различие. Дочь я воспринимаю как неотъемлемую ее часть. Кирилла – как неизбежную составляющую. И это напрягает, как напрягает любое посягательство на личную свободу выбора. Как ни странно, отлучки Кира идут на пользу нашим отношениям. Я успеваю чуть запастись кислородом к моменту, когда он вернется и заполнит собой мой воздух. И мои ночи…