Князь Александр Невский и его эпоха - Андреев Василий Степанович - Страница 4

В 1237 г. на Русь обрушилось грандиозное бедствие — нашествие полчищ татаро-монголов. Большая часть русских, земель была опустошена, большинство городов и селений страны было взято штурмом, разорено, сожжено; в 1240 г. вражеские полчища обрушились на Киев, на южные и юго-западные русские владения. Лишь лежавшие на севере Новгород и Псков случайно уцелели. Опустошенная и обескровленная страна стала, как казалось, легкой добычей для враждебных соседей. Сложилась ситуация, когда Русь была до крайности ослаблена. Ею решили воспользоваться северо-западные соседи и давние враги Руси — шведские и немецкие рыцари; последние за несколько десятилетий до этих событий, в начале того же XIII в., завоевали восточную Прибалтику, эстонские и латышские земли и приблизились к границам Руси.

Важное участие в нападении на Русь должны были по первоначальному плану принять и рыцари из могущественного Датского королевства, незадолго до того овладевшего северной Эстонией. Но датский король Вальдемар II не смог в 1240 г. привести свои главные силы в Прибалтику, прислал лишь на помощь немцам отряд своих рыцарей из Таллинна.

Поскольку и шведские, и немецкие рыцари совершили свои походы на Русь почти одновременно, в одно и то же лето 1240 г., есть все основания полагать, что Швеция и Немецкий рыцарский Орден предварительно договорились о совместных действиях против русских земель. Шведские власти взяли на себя нанесение удара с моря через Неву на Ладогу и Новгород, немецкие рыцари стали наносить удар по суше — на Псков и Новгород.

Таким образом, чтобы использовать исключительно благоприятную ситуацию, единственный раз в истории объединились три силы западноевропейского рыцарства: шведы, немцы и датчане — для нападения на русские земли. Шведские рыцари в случае успеха своего похода рассчитывали захватить берега Невы — единственный для Новгорода и для всей Руси выход к морю — и взять под свой контроль всю новгородскую внешнюю торговлю. В случае максимального успеха предполагалось захватить всю Новгородскую землю — одну из немногих русских территорий, не разоренных татарами. Захват берегов Невы должен был также облегчить выполнение давней задачи шведской экспансии: завершить завоевание Финляндии. В случае если бы шведы овладели берегами Невы, финское племя емь было бы отрезано от Новгородской земли и лишено могущественной поддержки новгородцев, тогда шведам было бы легко покорить это племя.

В исторической литературе, особенно научно-популярной, долгие годы существовало некритическое отношение ко сем сохранившимся источникам; все, что содержится в них, принималось многими авторами как бесспорная истина, без учета специфики каждого источника.

По сообщению Новгородской I летописи, в шведском походе участвовали шведы («свея»), норвежцы («мурмане») и финские племена сумь и емь. Новгородская IV летопись (в отличие от НIЛ) упоминает только первых три народа, и это более правильно. Мы уже говорили выше, что емь в середине 1230-х годов восстала против шведской власти и вряд ли стала бы помогать шведам в походе против своих союзников-новгородцев. Ошибочно и упоминание в составе шведского войска норвежцев: по сведениям норвежских источников, Норвегия в середине 1240 г. была во враждебных отношениях со Швецией. Следовательно, поход на Неву совершался только войском шведских рыцарей вместе с отрядами давно подвластного Швеции финского племени сумь.

Кто стоял во главе шведского похода? Ни летописи, ни Житие Александра Невского не называют имени шведского предводителя. Полтораста лет назад один из основателей финской исторической науки Габриэль Рейн высказал мнение, что, поскольку в Новгородской летописи упоминаются находившиеся в составе шведского войска «бискупы» (епископы), здесь подразумевался руководивший тогда шведской колонией в Финляндии энергичный и решительный епископ Томас; с тех пор и до первых десятилетий нашего века это мнение прочно вошло в финскую науку, где Невский поход 1240 г. стали называть «походом епископа Томаса»[7]. Однако это мнение оказалось неубедительным; в летописи первым из видных персон в составе шведского войска назван не церковный иерарх, а представитель светской власти — князь.

В русской науке еще в начале прошлого века Николаем Михайловичем Карамзиным в качестве предводителя шведского войска было названо другое имя — Биргер. Карамзин обнаружил это имя в тексте нелетописного источника начала XV в. — «Рукописания Магнуша, короля Свейского»[8]. Это апокрифическое завещание шведского короля Магнуса, будто бы написанное им перед смертью в 70-е годы XIV в. В нем Магнус перечисляет завершившиеся поражениями шведские походы на Русь XIII–XIV вв. (походы на Неву 1240, 1300 гг. и его собственный поход 1348 г.), считает попытки нападения на русские земли обреченными на неудачу и завещает «своим детем и своей братье и всей земле Свейской» никогда больше не нападать на Русь.

«Рукописание Магнуша» — не историческое сочинение, а созданный анонимным новгородским книжником начала XV в. памятник литературы; его анализ должен производиться по иным канонам, нежели анализ летописи. И еще 40 лет тому назад мне удалось доказать, что указываемое в «Рукописании» в связи с Невской битвой имя предводителя шведов — испорченное в передаче на русский язык имя Биргера («Бельгерь») — недостоверно[9]. Однако после Карамзина это указание используется многими историками как достоверное и предводительство приписывается крупнейшему шведскому государственному деятелю середины XIII в. ярлу Биргеру. Несмотря на то что мною была убедительно показана ошибочность этого мнения, в научных и популярных сочинениях, в учебниках по отечественной истории руководство шведским походом 1240 г. по-прежнему приписывается Биргеру[10].

Анализ текста «Рукописания» дает полную возможность установить, каким образом там появилось это имя. «Рукописание» — единственный во всей древнерусской литературе памятник, содержащий конкретные сведения, которые могли быть получены только из Швеции, причем источник сведений явно был устным; характер изложенных в этом произведении сведений по внутренней истории Швеции свидетельствует, что они отражают уровень представлений простых горожан и крестьян о главных событиях жизни своей страны в конце царствования короля Магнуса. Подобные сведения новгородский книжник — автор «Рукописания» — мог получить только от побывавшего в Новгороде жителя Швеции, современника событий или знавшего о более ранних событиях от их современников. И все это — самые общие сведения, известные каждому шведу и сохранявшиеся народной памятью в течение нескольких десятилетий после случившейся в 1374 г. смерти короля. Автор «Рукописания» не сообщает ни одной мелкой подробности из жизни Магнуса, которая могла бы быть заимствована из письменного источника.