Явь (СИ) - Авдеева-Рыжикова Ангелина - Страница 55

Аня кричит, срывая голос

— Вася, беги за Юрием Анатольевичем, быстрее! Что же вы стоите, помогите нам!

Все, кто был в оцепенении, оживляются, кто-то бежит в дом за тряпками, кто‑то со стола несет воду. Еще пару мужчин присоединяются к попыткам держать отца, пытаются отобрать топор, усадить его на траву. Чем больше сопротивления ему оказывают, тем сильнее он становится, и вот-вот снова настигнет тех, кто пытается помочь, еще живому дяде Мише.

Из Нины вырывается пронзительный писк:

— МАМА!

И мама, в отличие от остальных слышит его, отвлекается, кричит в ответ:

— Нина, оставайся там!

Но Нина не может держать себя на том же месте, она уже сидела в шкафу и больше никогда не позволит себе оставить маму на растерзание злу. Нина больше не оставит ее, она будет рядом, чтобы помочь. Нина бежит через коридоры и лестницы, не чует ног и заливается слезами.

На улице мама продолжает упрашивать Нину уйти, но та кидается к ней. Мама отгоняет ее, отталкивает и тоже плачет. Нине не страшно, случится ли что‑нибудь с ней самой, она хочет забрать маму из этого ужаса. Нина тянет ее за платье, пытается унести за собой, но мама остается держать раны дяди Миши. Он все еще дышит, все еще двигается, пытается отползти назад. Нина падает к ногам матери и видит, как сочится кровь из плеча и ноги, как глубоко ему разрезали тело, как больно ему сейчас. Мама берется свободной рукой за голову Нины, она смотрит на дочь упрекающим взглядом, отодвигает ее к себе за спину, больше не пытаясь отогнать.

Отец неотрывно кричит неразборчивые слова, плюется ими, словно чем-то вязким и желчным. Несколько крепких мужчин, удерживающих его на расстоянии, пытаются с ним говорить, отвечать ему, но он замечает их не больше чем мух. Говорит он только с мамой, а та отвечает лишь ненавистным презрительным взглядом.

— Что ты смотришь на меня, шлюха?!! Спасай его, нужен он тебе! Я говорил, что покажу тебе, что такое муж?! ГОВОРИЛ?!!! Вот теперь ты знаешь, сука, на что я способен!!! Признавайся, же, его это жалкий выродок?!! Что за него так прячется! А не спасет вас никто! Убью!! Всех убью!!!

В миг он сбрасывает всех вьющихся перед ним мужчин, словно они и не держали его вовсе. Неумолимо приближается к тем, кто беззащитно лежит на земле. Топор кто-то все уже успевает выхватить из его рук и тут же получает за это в лицо. Нина стискивает сильнее мамину юбку, прижимается к ее спине. Земля гремит.

Аня бросается на отца, грудью защищая мать и дитя, но он откидывает ее в сторону, как блоху. Рука отца поднимается и грубо хватает маму за волосы, утаскивая в сторону. Дядя Миша пытается встать, пытается ухватиться за нее, как и Нина, но у него совсем нет сил, вокруг так много крови, в нем ее уже не должно быть. Его смуглое лицо совсем бледное, он пытается ухватить воздух и держать открытыми глаза, но теряется во тьме.

Мама не стонет и не бьется, она только просит Нину бежать и прятаться. Аня поднимается с земли и пытается вытащить из его почти медвежьих лап, хрупкое тело мамы, все безуспешно. Аня раз за разом оказывается на земле, больно бьется о камни. Кто-то сзади пытается взять Нину на руки, унести подальше отсюда, но она бьется и отпирается изо всех сил. Ее бросают на землю, как непослушного котенка, и она бежит за мамой следом. Кто бы не бросался на отца, у них ничего не выходит, одним размахом рук он раскидывает их на несколько метров вперед. Он все дальше и дальше продолжает тащить маму за волосы, она волочится по земле, почти не подавая голоса. Нина бежит за ними, и Аня не успевает ее поймать.

След от маминых вырывающихся ног и рук по земле тянется до самого дома. Отец останавливается лишь у входа в погреб. Отворяет деревянную квадратную дверь, ведущую к лестнице вниз. Он сжимает тонкую шею, высвобождая руку из волос, приподнимает ее над темной бездной, а затем, бросает ее, совсем как беззащитную куклу. С глухим стуком, где-то глубоко, мама бьется о земляной пол.

Визг вырывается так громко, что Нина его не чувствует. Сердце ее останавливается и разбивается вдребезги, внутри загорается злость. Нина бросается на громадную грязную ногу. Она бьет ее что есть силы, цапает, пытается разорвать, кричит. Краем глаза успевает увидеть, как Аня и тетя Наташа бегут навстречу к ней, как дядя врач, что когда-то приходил к маме, падает на колени перед дядей Мишей, как дядя Вася роняет на землю тряпки и тоже бросается вперед к ней. Все остальные, кто на траве, кто в беседке, кто из окон дома, наблюдают, словно сделали все, что смогли.

Отец замечает Нину у своих ног, останавливается на мгновенье. Нина бьет его ногу еще сильнее, еще свирепее, она забывает о страхе, она готова его убить, она верит в то, что вот-вот в ней появится такая сила, что она сможет наконец повергнуть его. Она устает, ей так больно внутри. Он берет ребенка за шкирку, как кролика за уши, и сбрасывает ее так же, как мать.

Нина бьется головой, затем спиной, мир в глазах тут же меркнет. Она открывает глаза через время, тело пронзает резкая разрывающая боль. Во рту наливается кровь, ей очень тяжело набрать воздух в грудь. Пропадает свет.

Нина открывает глаза снова. Темно. Мама гладит ее по голове и лицу, ее руки холодные. Нина ерзает, не может примоститься удобнее и прижимается к ее коленям. Пару капель падают на детские ручки. Мама очнулась раньше, чем Нина.

В подвале сыро и холодно. Серые стены и очень много пыли. Дышать тяжело. Здесь только одно окно под потолком, вытянутое и узкое, и через него сочится лунный луч. К стене примыкает тонкая хлипкая лестница, а прямо перед ними дверь, ведущая в дом. У одной из стен мостится старая скамья, и это все, что их окружает. Раньше здесь что-то хранили, но сейчас здесь нет ничего, кроме их двоих. Где-то по углам прячутся крысы, они переговариваются между собой, «пи-пи-пи», сплетничают.

«Крысы могут выбраться наружу, а мы нет».

Время идет, они так и остаются ждать. Поздний вечер, Нина очень голодна и хочет пить. Мама сидит на лавочке, гладит Нину по голове, поет колыбельную. Становится немного спокойнее, Нина уже не плачет, и мама, кажется, тоже. Она лишь иногда шмыгает носом. Становится холодно.

За дверью, что ведет в кухню, слышатся шаги, и в следующую секунду в нее не громко стучат. Нина тут же вскакивает с маминых колен, и мама бежит к двери. Нина следует за ней. Они обе прислоняются к деревянной холодной двери щеками, и слышат, как за дверью кто-то тихо плачет, и слезы эти им обоим знакомы.

— Аня, выпусти нас, прошу! — слезно просит мама.

— Простите, я не могу, мне запретили… — так же слезно отвечает Аня.

— Что? Что значит запретили?

— Он зол, так зол, и пьян! Они все посходили с ума! Простите меня, прости, Ниночка! Как же вас так, что же теперь будет! — Аня заливается, ее речь становится неразборчивой, а голос теряется, переходит на шепот.

— Аня, как же остальные? Неужели они позволят ему так поступить с нами?!

— Когда он закрыл вас под замок, он утихомирился. Они все собрались и решили, что вам здесь место. Они сговорились не выпускать вас! Говорят, что вы с Михаилом Ивановичем! Говорят, что Ниночка наша, его дитя! И верят тому, что с пьяного бреда наговорил Григорий Васильевич! Пока вы здесь, он спокоен, и они решили, что всем будет лучше, если вы останетесь здесь! Что делать нам, Ольга?! Что делать?! Как теперь вас вызволять?!

Мама теряет силы в ногах, сползает по двери вниз и присаживается на корточки.

— Значит, наказать меня решили. Скажи, Аня, Миша жив?

— Да, его перевязали и отправили в лазарет, но неизвестно, что с ним дальше станется…

— Ясно. Аня, иди обратно. Никому не рассказывай, что ты к нам приходила, слышишь?

— Да, я слышу! Держитесь, мы придумаем что-нибудь! Мы будем просить, мы с Васей не оставим вас здесь! Оленька, Ниночка, миленькие!

— Спасибо, Аня, беги скорее отсюда, чтобы не заметили, а то и сядешь здесь с нами. Уходи, говорю!

Анины всхлипы слышатся все дальше, пока не прекращаются совсем.