Явь (СИ) - Авдеева-Рыжикова Ангелина - Страница 54

Зловещая жидкая тень отворачивается от Нины, уходит строну. Оно подходит к столу рядом с клетками разведенных кроликов. Там свет падает ярче, под другим углом тьма постепенно рассеивается. Одним движением он ловит кролика за уши, подносит его к столу. Кролик пытается вырваться, но не может, он визжит, очень громко и пронзительно, точно такими же звуками, какими кричал бы ребенок. Отец, в другой руке которого все еще лежит топор, кладет барахтающегося и извивающегося кролика на бревно, замахивается и одним ударом отрубает ему голову. Кролик перестает сопротивляться, его конечности безжизненно болтаются в воздухе, а голова катится к маленьким застывшим ножкам Нины. На безжизненной мордочке открыты глаза. Светлая кровь заливает стол, стекает с его локтей, с бултыхающейся в его руках тушки, блестящего большого топора, с забора, с листьев деревьев, она течет по тропинке, спускаясь к ногам Нины. Все вокруг, даже она в крови, в этой ужасной, вязкой, пахнущей железом крови.

Нина не может произнести ни звука, она не двигается с места, не дышит. Она знает, что следующим кроликом будет неприметно она. Отец резкими шагами приближается к корыту с водой. Нина в мгновение оживает, ее пробивает дрожь, ей становится холодно и жарко одновременно, глаза растерянно бегают в страхе, ищут за что уцепиться. Она отползает назад, цепляясь ногами за траву. Крик предсмертного кролика все еще звенит в голове, она чувствует, что задыхается, жадно хватая воздух.

За спиной Нины раздается голос дяди Миши, он искал ее по всему саду. Он тоже испуган, но лишь из-за того, что Нина упала, ушиблась и испачкала свое новое платье. Он попытается поднять Нину на руки или хотя бы поймать на себе ее взгляд, но оторвать глаза от широкой неопрятной и страшной спины отца она не в силах. Она не разбирает слов, что льются изо рта дяди Миши, пока он отряхивает ее и приводит в порядок. В конце концов, Нина зажмуривает глаза и он все же поднимает девочку на руки. Дядя Миша нежно поглаживает ее по спине и голове, убаюкивает. Маленькое тельце дрожит от страха, ежится и почти не разжимает глаза, залитые слезами.

Гулкие шаги раздаются по земле, Нина чувствует, как земля под ними сотрясается. Рядом с собой она слышит тот самый грубый хриплый голос, наполовину неразборчивые слова. Дядя замечает застывшую в маленьких глазах панику. Отпускает ребенка на землю, прячет за собой. Нина скрывается за длинные стройные ноги, как за высокое тонкое дерево, хватается ручками за штанины и держится изо всех сил. Она не вслушивается в слова, и даже если бы вслушивалась, то не поняла бы ни слова из того, что говорит отец. Они здороваются, дядя Миша любезно задает вопросы, отвечает на встречные односложно, в голосе его звучит уверенность, но с каждой минутой к ней прибавляется неловкость, смятение, недоверие. Отец неустойчив на своих ногах, периодически заваливается в разные стороны, взад и вперед, но вовремя опирается на правую ногу. Речь его звучит прерывисто, отчасти и дядя Миша не понимает его, пытается поддержать разговор, но совершенно не выходит, любезности и манеры ему здесь не помощники. Отец оказывает свое абсолютное безразличие к присутствию маленького прячущегося ребенка за ногами собеседника. Ни один его взгляд не падает на нее, ни одно слово из его уст не говорит о ней. Нины для него просто нет.

Рука отца заносится за головой дяди Миши и грубо падает на его тонкое элегантное и хрупкое плечо, сжимает его пиджак с силой. Нина сотрясается, вжимает голову в плечи. Дядя Миша, чувствует это, заносит руку назад, и незаметно поглаживает маленькую головку напуганного ребенка, постепенно отступает назад.

— Ну что ты, Гриша, понял я тебя, понял! Мы пойдем тогда, ждем тебя за столом, не задерживайся! — аккуратно выбираясь из хватки тяжелой руки, выговаривает дядя Миша.

Наконец отец опускает руку с плеча и в очередной раз ловит равновесие где‑то на шаг дальше от них. Дядя Миша берет Нину за ручку, и они, без всякого ответа и ожидания, уходят. Нина оглядывается назад, проверяет не идет ли отец за нами, не собирается ли что-нибудь сделать. Но отец возвращается к кроликам. К маме они идут молча, испытывая некоторые неудобства друг перед другом. Нина знает, что дядя догадывается, чего она так сильно боится. Его выдают нахмуренные брови и жалостливый взгляд.

Она все так же неподвижно сидит в беседке, с безразличием вглядывается в пустоту. Нине кажется, что она не похожа на ее живую, веселую и добрую маму, сейчас она словно статуя, сделанная искусным мастером и забытая. Нина отпускает руку дяди, живо бежит к ней. Она ждет, что мамин взгляд станет ярче хотя бы на мгновенье, что вернется к реальности, к ней. Нине хочется рассказать обо всем, что она увидела, но не знает как. В маленькой испуганной до окоченения голове не укладывается, что же все-таки она видела. Нина отчетливо понимает, что никто не поможет ей, никто не спасет. Она с разбегу кидается в материнские объятья, и мама обнимает ее крепко в ответ. Мамино сердце перестает быть замороженным, каменным, оно оттаивает, но наполняется ноющей болью.

Мама спрашивает, как прошла прогулка, но видит грязное платье. Она спрашивает, что же такое случилось, но дать ответа Нина не может. Она нежно трогает маленький лоб, гладит ее мокрые от слез щеки, заглядывает в глаза, ищет ответ. Горящий ком в горле не дает произнести ни звука, Нина лишь тихо выпускает пару слезинок в мамино чистое голубое платье.

— Тихо-тихо, я с тобой, — колеблющимся голосом говорит мама, проникая в мысли своего дитя.

Когда Нина успокаивается, мама подсаживает ее за стол и уходит. Она подходит к дяде Мише, ожидающему ее в стороне. Издалека Нине кажется, что они давние друзья, знают друг друга и могут друг друга понять. Дядя Миша пытается что-то объяснить, прижимает руку ко лбу, раскрывает широко глаза, спрашивает о чем-то, но мама молчит в ответ, прячет глаза. Он снова и снова что-то рассказывает, она кивает, ни обронив ни слова.

Мама возвращается. Нина всматривается в лицо дяди, и что-то подсказывает ей, что разговор их не закончен, оборван, оставлен без какого-либо решения. Мама берет Нину на руки, сжимает маленькие плечи крепко, старается не выпускать. Нина роняет крупные слезы. Мама обнимает ее еще крепче, убаюкивает, поет песенку. Нина расклеивается и плачет во весь голос.

Остаток дня мать и дочь проводят в доме. Мама купает Нину и переодевает в новое платье, какое-то время они просто играют, сидя детской в комнате на ковре. Кажется, что все плохое позади, и им больше никто не нужен, на одну секунду становится легче.

Окно на улицу открыто, слышатся голоса взрослых, молодых, бабушек, дедушек и гостей, но вот среди радостных и довольных шумов раздается громогласный, наполненный гневом хриплый и разнузданный голос отца. Мама встает с ковра и смотрит в окно. Нина встает за ней, но мама жестом показывает ей сидеть на месте. Мамино лицо в свете яркой зори бледнеет, она сжимает в руках подол платья, так сильно, что Нина замечает побелевшие косточки на ее пальцах. За окном все так же доносятся крики, испуганные и истошные. Мама поворачивается к Ниночке, бросает строгое «сиди здесь!», и быстрыми шагами выбегает из комнаты.

Нина сидит на полу одна и слушает, как на улице люди кричат рваные фразы: «Что ты делаешь!», «Оставь его!», «Миша, уходи!», «Хватит!», «Уведите его! Заберите у него топор!», «Помогите же вы ему». Нина догадывается, что происходит там, за окном. Комната становится все больше и от сияющей за окном зари, стены окрашиваются в красный цвет. Страх или любопытство перебарывают ее, она ставит свой стульчик к подоконнику, залазит на него и выглядывает в большое раскрытое окно.

Отец шатается в разные стороны, но удерживается на ногах. Большой опасный окровавленный топор в руках. На траве, чуть дальше от него, залитый кровью, лежит дядя Миша. Он еще движется и дышит, почти как раненая рыба. Отца с двух сторон пытаются сдерживать дядя Коля и дедушка, но он раскидывает их, как тараканов, нападает на уже поверженного снова и снова. К дяде Мише прорывается отчаянная Аня, а за ней с террасы бросается мама. Они обе падают на колени перед раненным, руками сдерживают его раны, пытаются оттащить его подальше от отца.