Чердынец (СИ) - taramans - Страница 39

— Так большак-то ране тут проходил! — дед Геннадий чуть повысил голос на непонятливого.

— Где тут? — я все так же — не понимал.

— Да вот тут — по улице этой! — дед ткнул пальцем в направлении дороги, проходящей мимо дома, — это ж уже посля войны большак-то новый построили! А до того — вот здесь все и ездили.

Вот как? Интересно, не знал.

— И чё там с казаками? — продолжал я расспросы.

Деды посидели, повыпускали дымы.

— Вот, Юрка, ты село такое — Степановку, знаш? — дед Иван покосился на меня.

— Ну конечно! Вот же — недалеко, километров десять-двенадцать!

— Во-о-о-о! А там те казачки народу-то и побили! Говорят, человек десять-пятнадцать порубили, да постреляли! Ни за что!

Получалось из рассказов, что в Степановке той белых практически никогда и не было. Народишко — и разбаловался, за власть их не принимал. А в Кировск, тогда — Луговское, если кто и ездил, то — очень нечасто. Времена не располагали к частым поездкам. Дома сиди — целее будешь!

Вот когда отряд казачков для какой-то надобности заехал в Степановку, то местные как-то с ними не так приветливо обошлись. Деды не знали, что послужило причиной бузы, но в итоге казачки, осерчав, порубили смутьянов, а потом еще прошлись и по родственникам. Наверное, за партизан решили выдать.

— Я как-то там, в Степановке, лет десять назад бывал — там у них за старой поскотиной памятник стоит! Люди помнят, — снова дед Иван.

Странно… Я сам не раз бывал в Степановке, но памятника — не помню. Ну ладно, после прихода демократов — много чего пропало. Но я и до 90-х годов там бывал… интересно — где там памятник?

— Да ишшо в Красном Яру, ну — Красноярке, где тетка твоя сейчас, Анна значит, живет — вот там, да — там местные даже в партизанах были! И белых пощщипали, да и те на них неплохо отыгрались, тоже людишек постреляли немало.

Угу… слышал я, что в Сибири гражданская война шла в основном на транспортных магистралях. А река Иртыш — чем ни транспортная магистраль?

— А вот ишшо… помнишь, Ганадий, этих, как их — делегатов, што ли… из Луговского казачки арестовали, да с семьями повезли по Тоболу, к Иртышу… их же тоже побили…не довезли.

— Ну… помню… рассказывали… ага.

То есть, белое движение в Сибири — далеко не везде пользовалось поддержкой, точнее — далеко не у всего населения. Ага. Мягко говоря. И казачков — тоже по-разному помнят!

Помню уже в восьмидесятых не раз бывал в том же Омске, даже в краеведческий музей как-то забрел — время было лишнее, что ли. Там много чего интересного узнал. Что нашим будущим «булкохрустам» — поперек горла потом встало! И что они отовсюду принялись выкорчевывать, чтобы следующие поколения не знали об этом.

— Деда! А вот потом — когда колхозы стали создавать, у вас много кулаков было?

Деды заперхали дымом, засмеялись. Дед Гена рукой помахал, дым разогнал:

— Да не, Юрка. Тут у нас и кулаков-то никаких не было. Жили вроде справно, да. И по паре коровенок в каждом дворе было; и лошадь, а то и две у каждого хозяина. Справно жили, да. Так чё не жить-то — луга вон у нас каки! Травищщи — море! Только коси, не ленись! А сенА — это же коровенки, молоко, сметана, масло. Купчишки луговские, мелкие, да приказчики их — вот и скупали у народа это. Не… справно мы жили, но так… небогато! Ну вот чтобы кулаки? Не… не было у нас таких.

— Так что — и не раскулачивали никого?

— Ха-ха-ха… это Жулебиных сначала малость потрясли… Ну то — не потому, что они кулаки были, нет… Просто жадные они были — что ты! Жадные, да дурные! Им вот говорят — так будет лучше для всех… потому и потому… а они — не… не хотим! Их и так уговаривают и эдак… и уполномоченный этот… да и люди уже просто — соседи… Но — нет, что ты! Вот их тогда и пужнули малость! Но — нет, не выселяли никого!

— Ганадий! А вот в Самарке-то?! — дед Иван.

— А-а-а… дак то — в Самарке же! Не у нас, в Нагорной! Там да, там пару семей услали куда-то… не то — в Надым, не то — еще куда!

— Ты, Юрка, то у баушек спроси — они оттуда! Хотя… они ж уже здесь жили… но людей-то знали… чё там и как…

Со слов дедов я узнал то, что слышал в будущем, но как-то совсем смутно. Бабушки мои жили с родителями в Самарке. Потом, родами умерла их мать. Осталось трое детей — вот бабушки и дед Коля, младший их брат. А отца, в самом начале Первой мировой — забрали в солдаты. И погиб он уже осенью 1914 года. Вот как так-то? Трое детей малолетних, мужик-вдовец, один содержит дом и детей, да и не молодой уже — а его — забрили! Баба Маша с девятьсот пятого, баба Дуся — с девятьсот восьмого, а брат их — с девятьсот одиннадцатого, насколько помню.

— Их, ребятишек-то и разобрали по семьям! Колька-то паршивец, куда-то в Тобольск, к какой-то родне — седьмая вода на киселе, попал. Но — ничё, вырос, даже ремесло освоил, сапоги шьет, да ремонтирует! Семья, опять же — дети! Так если б ишшо не пил, сволота!

— А вот Мареи да Дусе — солоно пришлось! Их жа, сначала к дядьке родному определили. Да все хозяйство их — ему жа и передали. Ну — чё-ба детишков содержал, ага! У него и своих уже трое была, да вот девок еще двох отдали! Больша семья получацца! Так чё ба не жить — хозяйство получилось богато: у отца баушек твоих пара лошадей была, да коров штуки три, аднака… дом опять жа справный. Так этот Васька, дурень Капустинский, ты скажи — как шлея ему под хвост попала — как загулял! как запил! Щщитай за год, аль полтора — вериш-нет? все спустил! А сам паганец — от вина и сгорел! Вот тут и его семья и баушки наши — намыкались, ага! Их родня по жене дядькиной приютила — это Красноперовы, значит. Ну… кому такой огузок-то понравицца?! Шпыняли девок, не родны жа!

Бабушка Мария выскочила за деда Ивана сразу и с радостью. Понятно почему, да. Потом уже и дед Геннадий обженился с бабой Дусей, года через три.

— Так, Юрка, они неграмотными и были — когда ж им было учится, да и на что? Если уж одеть-то толком неча было! Марея только, ишшо при отце, походила год иль два в церковную школу, и все. А Дуся — та и вообще ни дня не училась, ага!

— А Вы, дедушки, где учились?

— Дак, Юрка — в Луговское жа ходили, в церковну школу. Я, а после и Гена пошел. По три года, ага… Дак и учили-та там — так сибе! Поп этот больше линейкой по рукам бил, да за волосья трепал! Чтоб, значит, первым делом — все молитвы заучили! А уж кто ежели собьёцца там… ну забудет чё… вот и получи, значит… линейкой-та… ну, так-та — писать-считать выучили… ага!

— Там же бесплатное обучение было, да?

— Х-х-х-а-а-а… бесплатно, как жа! Кажын год — по три пуда муки, вынь да полож! Да ишшо не простой, а непременно — ситной! Во как! А три пуда муки, Юрка — эта жа всю зиму одного ребятёнка кормить есть чем! А нас двое — ага! То ись — шесть пудов муки — отдай! Кажын год!

— Деда! А вот Луговское, оно как раньше называлось или всегда так?

— Ну… мы, то ись родители наши, когда сюда пришли — оно уж так называлось. А до этого… вроде — Луговские пристаня… там жа — всё пристаня были…

И вот, что интересно — деды вполне охотно рассказывали о своем прежнем житье-бытье, а вот, к примеру — про войну — никогда не говорили! Я же раньше и сам — никогда не спрашивал.

Уже потом мама мне показывала деда Ивана медали — «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией». А у деда Гены — и медалей-то никаких не было. Не получил он никаких медалей, хотя и войны, и плена хапнул — по ноздри!

Бабушка Мария рассказывала, что обоих дедов призвали в одно время — в конце лета 1941 года. Они же мужики были — возрастные, уже к сорока им было.

Сначала, по рассказам, они были где-то под Тулой, в саперном батальоне. Потом деда Ивана ранило, и он несколько месяцев был в госпитале, где-то в Поволжье. Затем дед Иван — снова в саперном батальоне, уже под Сталинградом. А в самом Сталинграде его ранило так, что в госпитале, в Средней Азии, он пролежал чуть не год! После этого, левый глаз его практически не видел, а левая рука постоянно болела, особенно, когда непогода наступала.