Чердынец (СИ) - taramans - Страница 3

Так вот… Пока дядька с другом по очереди тягали эту сетку туда-сюда, я, заскучав, лазил где попало! И чуть дальше по берегу, проходя по поваленному в воду древесному стволу, свалился с него. Как дядька сказал: «Кора подопрела, ты на нее наступил, она отломилась и со ствола соскользнула!». Глубины там хватило, как хватило и ила на дне, куда я и воткнулся ногами.

В общем, в бессознательном состоянии меня приволокли в больницу. Вот тоже — как они меня беспамятного на мотоциклах везли с берега Аяна до города и больницы? Это ведь километров 8, а то и 10 будет! Спрашивал у дяди, да он только рукой отмахнулся: «Привезли и привезли! Слава Богу жив остался!»

Там в больнице я и очнулся через сутки. Мама потом, успокоившись уже, ворчала, что врач ей невнятно объяснял, что без сознания я толи по причине возникшего кислородного голодания мозга вследствие утопления, либо от спазма сосудов — вода-то в речке еще была — ого-го! По Тоболу еще и сейчас льдины проплывают, а тогда-то они косяком перли! Никаких прогнозов врач не давал.

Но я очнулся, к радости родных и удивлению медперсонала. Вот так-то: там пулю в голову, здесь вынырнул!

Вот что было здесь я уже помню. Правда сначала смутно — голова очень сильно болела, ну просто невыносимо! В глазах все плыло и в ушах бухало! Первое воспоминание: везут меня куда-то! И то, на чем везут, холодное, зараза! И твердое! А надо мной потолок какой-то высокий-высокий, в известке и весь в трещинках! И голова! Голова буквально трещит! Тут эти перевозчики («Хароны недоделанные! Мать иху…») тряхнули каталку на каком-то порожке, голова взорвалась болью, и я уплыл!

Следующий раз я выплыл из мути уже в палате. Ну — как потом понял. А так — сумрак, несколько металлических кроватей в два ряда, люди на них лежащие, кто-то оглушающе храпит. И опять головная боль! Потом смутно видимая женщина, какой-то укол и вновь беспамятство.

А вот следующий раз уже пришел в себя, хоть и с головной болью, но более или менее четко. И первое, что увидел — мама, сидящая у кровати и батя, стоящий у кроватной спинки, в ногах.

Думал все — бред! Как там у поэта: «Там, где мама молодая и отец живой!».

Вот так и у меня. И до того на душе горько стало, что я не выдержал и разревелся! Я ведь их такими почти и не помнил. Лишь что-то смутно-смутно в памяти маячило. А тут — вот они! Маме сейчас всего сорок два, бате — сорок шесть лет. А я их помню уже гораздо-гораздо старше. Помню, как батя умер в восемдесят девятом году. И маму, совсем старушкой… Как хоронил ее в далеком две тысячи восьмом году. То есть накатили на меня вот эти все воспоминания, ух как!!!

Потом, еще через день, мама с руганью вытребовала моей выписки. Батя говорил, что заподозрила она у одного из больных в моей палате «тубик» — нехорошо он дышал и кашлял. Ну — она же медик, фельдшер у нас в РТС, ей виднее. Еще она ругалась, почему меня в детское отделение не положили. Отец, хмыкнув, предположил, что врачи, думая, что я умру, не захотели пугать детей в палатах и отправили меня во взрослое отделение. Ну да — Бог с ними!

По выписке меня привезли в дом деда и бабушки — мать с отцом работают, кто за мной ухаживать будет? Катька? Так ведь она тоже не совсем взрослая — всего на два года меня старше. Вот как-то так получилось…

Сделал пять подходов к турнику. Разным хватом. Пусть два-три подтягивания в каждом, но — лиха беда начало! Потом брусья, тоже пять подходов. Тут маленько получше, но — только маленько!

Ага… Вот я и решил, что, если уж попал — нужно улучшать, прежде всего, себя самого. Пусть и немного, но и то — хлеб! А еще есть задумка — как бы подрасти хотя бы чуть больше прошлого раза. Так-то я был сто восемьдесят три сантиметра, уже после армии. Но дружок Петька Юркин к этому же возрасту был уже за сто девяноста! Вот и думаю, если правильно заниматься, да еще и питаться — витамины там, то-сё, может получится чуть повыше вырасти, сократить разрыв с Петрухой? Ну а — вдруг?!

Так вот уже третий день бегаю, несмотря на ворчание бабушки и неодобрительное молчание деда.

Так… теперь назад, до дому. Вновь тропинка. Раз-два, раз-два. Что еще хорошо сейчас — насекомые еще не появились. Про клещей, которые энцефалитные, тут пока еще не слышали. Но я сейчас не о них. Я про всякую летающую кровососущую живность. Ее в Сибири ой как много! Это не юга, даже не Россия за Уралом. Здесь этих тварей разного вида, величины и времени появления очень много! Тут и комары разного вида, мошка (правильно говорить — мошкА, на последнюю «А» ударение!), гнус, слепни-овода-пауты, всякие мокрецы и прочая нечисть! А к осени и мухи кусаться начинают — со злости, что скоро помирать придется — не иначе! Еще месяц и в лес зайти будет крайне проблематично. Нет, так-то люди и здесь приспособились. Многие просто не обращают на это внимания — есть они и есть насекомые эти, такова селява, как говорится. Ну или — мазь «Тайга» или еще какая-то. Но вот я психологически к этому еще не готов.

Интересно, знают ли люди за Уралом, что тех же комаров — несколько видов? И здесь я говорю даже не про тех мелких сереньких городских комариков, которые и гудят-то неслышно, и кусают почти нечувствительно! Интеллигенция комариная! Что укусили, почуешь только утром, когда место укуса чесаться начнет. При укусе они новокаин используют, не иначе!

А тут есть такие рыжие лесные комары. Здоровенные, наглые и в огромном количестве! Чуть где в лесу остановился — облепят всего с ног до головы, ползают даже там, где укусить не могут через одежду. Изучают, исследуют… Даже дышать толком не дают! И похож ты в такой момент на чудо-юдо лесное мохнатое, цвета светло-рыжего!

Помню, как дружок Сашка Мухин, когда нам было лет по шестнадцать, охмурял каких-то приезжих девчонок. «Берешь, — говорит — такого комара в руку, в кулак, а сверху твоего кулака у него башка торчит и жало сантиметров пять, не меньше! А снизу под кулаком все мужское комариное хозяйство болтается! И гудит-жужжит он так зло, возмущенно. И вибрация от гудения такого по руке аж до самого плеча доходит! Не поверите — рука немеет! А уж если жёгнет куда — в глазах темнеет! Ей богу, как будто палкой кто долбанул! Тут на рыбалку ездили, мазью намазались — так они нас кусать не могут! Гул вокруг стоит, что ты! Прямо вот слышу, как они нас матерят! Потом гляжу — один в палатку — шмыг! Ну думаю, хрен ты угадал, до ночи спрятаться внутри, а уж ночью на нас оторваться! Заглядываю в палатку, а там — представляете — эта морда обхватил лапами полбулки хлеба и наружу тащит! Дескать, нас нельзя укусить, так он хоть хлеб у нас сопрет и сжует за кустом втихомолку! А мне чё делать-то?! Хлеба-то у нас больше нет! Хватаю топор в руки и обухом ему в лоб — н-н-н-а-а, зар-р-раза! Так, не поверите, с третьего удара только хлеб бросил! Я с батей бычков валил с первого удара, а тут три раза бить пришлось!!! И он еще и улетел сам куда-то, не то помирать, не то просто по своим делам!». Дальше шло само предложение, вот, дескать, если искупаться, на бережку там посидеть, выпить-закусить, то он такое место знает, что комаров там вовсе не водится. А если девчонки сами куда пойти решат — сожрут их в полчаса!

Ну, комары они утром и вечером всем рулят! А вот среди дня, да если солнышко яркое и теплое — тут раздолье слепням, паутам и прочим оводам наступает! Особенно в тех местах, где скот неподалеку пасется, их — полно! Летают вокруг тебя, как «мессеры» вокруг ТБ-3 — быстрые, ловкие, верткие! А вот как садятся на тебя — не услыхать. Только сам укус — ух как слышно! А потом и видно! Больно, зараза!

Опять же, во влажную, теплую погоду, особенно вблизи озер, речек или болот — гнуса и мошкИ полно. Эти меленькие паскуды лезут везде — в глаза, в рот, нос, уши. Под одежду пробираются и грызут, грызут, грызут! А уж воды в Сибири всегда было полно. И рек, и озер. А болот вокруг сколько!

Так, из рощи, по тропинке по вогульскому кладбищу. Бегу, стараюсь правильно дышать, по сторонам смотрю. Вогульское кладбище — это местные старики так называют вот этот пустырь. Довольно большой, метров сто на двести, квадрат земли. Березы и другие деревья тут не растут, только боярышник кустами то тут, то там, да шиповник пятнами. Если наискось это кладбище по тропинке пробежать — попадаешь на улицу Кирова, где и стоит дом дедушки. Причем, никто толком не знает, правда ли тут кого-то хоронили или нет. Но этот пустырь и в будущем остался таким же неосвоенным, правда чуть березняком подзарос.