Ненавистная жена (СИ) - Логвин Янина - Страница 24

В эту секунду я не знаю, как жить дальше. Не хочу знать. Злость отпустила, а на ее место ничего не пришло. Лишь душевное опустошение.

Одна.

Я пью кофе и наблюдаю за игрой воробьев на тропинке. Почему их здесь столько? Порхают стайками и нет бы улететь. Чего ждут?

А я чего?

Только куда тебе бежать, Марина?

К дому подъезжает машина, открываются ворота, и заезжает во двор.

Это дед моего мужа. Пожилой, но еще крепкий мужчина в широкой куртке и кепке.

Я практически не знакома с этим человеком, но лицо у мужчины располагающее — такие лица бывают у простых и серьезных людей, которые повидали в жизни всякого и предпочитают о том молчать. Оттого и складочки угрюмые в уголках рта, и брови нахмуренные, но глаза из-под них смотрят с интересом.

И неожиданно приветливо.

Он взял из машины корзину и идет к дому. Замедляет шаг и снимает кепку, заметив меня.

— Неужто Марина? Или… обознался?

Да, я несколько изменилась со дня нашей последней встречи и приподнимаю в приветствии уголок губ — на улыбку я сейчас не способна.

— Она самая. Здравствуйте, Данил Егорович.

— Запомнила, значит? Мы ведь толком и не познакомились. Видел, что тебе не до того.

— У меня хорошая память. А вы домой вернулись?

— Да вот… да, — немного смущается он. — Внук позвонил.

— Понятно.

Мужчина не уходит, а я не знаю, что сказать. Он вдруг достает из корзины небольшую коробочку и протягивает мне.

— А это тебе. Малина, свежая. Только что собрал.

— Мне? — сказать, что я удивлена — ничего не сказать. Ведь он меня совсем не знает.

Но мужчина протягивает гостинец, а я беру.

— Ну а кому же?.. Да ты прямо сейчас и ешь! Поздняя, зато сладкая. Мыть не нужно — только расквасится вся и ни вкусу тебе, ни сладости.

Я отставляю чашку на крыльцо и открываю коробочку. Действительно малина. На белой салфетке все крупные ягоды — один в один. Но так не бывает. Только, если самую лучшую выбрать.

— Спасибо.

Я пробую малину, а мужчина ставит корзину на ступень и садится рядом. Какое-то время молчит, тоже глядя на двор, не торопя время, а потом спрашивает:

— Трудно тебе, девочка?

Я съедаю еще одну ягоду, прежде чем отвечаю:

— Не легко.

— Понимаю. Ярослав не подарок. С ним всегда было непросто.

— Он ненавидит меня, Данил Егорович, а это гораздо хуже, чем «непросто». Я не вижу смысла жить здесь. Только мучить друг друга.

Я бросаю на мужчину короткий взгляд.

— Извините, если задела вас. Дом очень милый.

Он пожимает плечами, я отворачиваюсь, и мы вновь вдвоем следим за стайкой воробьев.

— Да я-то что. Все понимаю, слишком вы разные. Честно говоря, я боялся, что затея Павла Юрьевича с вашей женитьбой обернется вот этим. Ярослава невозможно обуздать, он живет, как чувствует. Это его правда. Никого к себе не подпускает, но и сам не привязывается. А тут брак и семья. Шутка ли!.. Он был уверен, что никогда не женится. И если бы не ты, девочка — так и было бы, я его знаю. А теперь…

— Нам лучше разъехаться. Но как с ним поговорить и объяснить? Зачем я ему?.. Не понимаю. Отец обещал, что не станет препятствовать, если мы оба так решим. А если сбегу… Я не питаю иллюзий и знаю, что ваш внук за это поплатится.

— Ярослав тебя не отпустит. И дело вовсе не в Павле.

Я удивляюсь такому ответу и вновь поворачиваю лицо к мужчине.

— Но почему? Разве это не самое логичное решение?

— Нет. Трудно объяснить, но я попробую.

Хозяин дома проводит рукой по волосам и неспешно вздыхает, словно обдумывая еще несказанные слова.

— У этого мальчишки никогда не было ничего своего. Ни семьи, ни дома. Ни маломальской комнаты и игрушек. Он толком не помнит мать, только каких-то стариков, а потом тетку с тычками и подзатыльниками. Когда он ко мне попал в одиннадцать лет, он еще долго смотрел на меня волком. Дергался и ощетинивался от каждого движения, все ждал, когда я его выпорю или кому-то подброшу. Ох и проблем он мне доставлял… — мужчина неожиданно улыбается — скупо, но с душой, тут не ошибиться. — Понимаешь, характер у него есть, а вот любви он не видел. Да и я — сколько той любви мог дать? Старался, конечно, как умел его воспитывал. Не сразу, но привязался он ко мне, да так, что уж и в шею гоню — чтобы дом себе купил, жизнь строил отдельно, а он и слышать не хочет.

— А ваша дочь…

— Сын. Умер за год до рождения Ярослава, но об этом, раз уж я промолчал, когда впервые его увидел, теперь до смерти внуку не признаюсь.

— Я не скажу.

— Знаю. Не та у тебя порода. В двенадцать лет я подарил ему велосипед — он не просил, я сам хотел порадовать пацана. Ярик от него не отходил, из рук выпустить боялся. Тогда здесь еще был старый забор, и как-то ночью велосипед украли. Бесполезно было говорить, что со временем купим новый. Ярослава не было два дня, но он нашел свою вещь. А то, что для этого сделал — вслух не расскажешь и виновникам не позавидуешь. Тогда я с помощью Павла замял дело. А позже еще одно, уже когда внуку было шестнадцать. Тогда мы с твоим отцом попали в неприятную ситуацию, а я и вовсе в подвал. Думал, не выберусь, люди-то серьезные…

Мужчина вздыхает, сминая в руках кепку.

— Ярослав никогда и ничего не своровал у меня. Он равнодушен к чужому, но просто не способен отпустить свое. Этого своего у него было не так уж много, а ты теперь — его жена.

— Но я не его собственность.

— Ты больше, Марина. Он не просил тебя, но получил и не отпустит. Человек, это не велосипед. Человек — это куда серьезнее. За человека, которого Ярослав пустил в свою жизнь, он разнесет полмира, если понадобиться. И разрешения ни у кого не спросит. Когда-то я рассказал об этом твоему отцу и думаю… не моя ли вина в том, что ты здесь?

— Вы забыли о ненависти, Данил Егорович.

— Чем яростней характер, тем туже давит удавка. У Павла получилось поймать Ярослава, а тебе надо научиться с ним жить. Иначе измучаете друг друга. Ты умная девочка. Все это я говорю тебе не для того, чтобы обелить внука. А чтобы помочь.

— Помочь? Все еще хуже, чем я думала. Я не вижу для нас никакого выхода. Смириться с его поступками я не смогу.

— Он был бы возможен, если бы Ярослав был к тебе равнодушен.

— Равнодушен? — я изумленно фыркаю. Все же мои собственные эмоции никуда не исчезли, как я надеялась. — Да он, как собака на сене! То видеть меня не может, а то ревность какая-то беспричинная. То ставит в известность, чтобы я его не беспокоила, а то разбивает все в офисе только потому, что я задержалась на работе!.. Честно, Данил Егорович, я не понимаю, чего он от меня хочет. — Я все-таки щажу мужчину и не вспоминаю о семейной экскурсии в стрипклуб-терпимости и нашей ссоре. — Ведет себя, как дикий варвар, а не как муж!

— Ну, это понятно, девочка, — мужчина вдруг осторожно улыбается, а я удивленно смотрю на него. — Не знает он, как это — быть мужем.

— Вы шутите?

— Да какой уж тут шутить. Откуда ему знать?

— А как же ваша жена?

— Анжела? Да, в общем… она не самый хороший пример, девочка. Мы с ней скорее компаньоны. Она то появляется, то исчезает… пока вновь не окажется на мели.

— Ясно.

— И что скажешь?

— Скажу, Данил Егорович, что это ничего не меняет. Или мы примем вот то взаимное равнодушие, о котором вы говорите, и научимся не вмешиваться в жизни друг друга. Или…

— Или что?

Я беру пустую чашку в руку и встаю. Поднимаю плед.

— Или я найду способ развестись с Ярославом. Не обижайтесь, но я его в свою жизнь принять не могу. Я не заслужила его неуважения и ненависти. Придется ему самому жить с ними. Вы правы — я точно не вещь и даже не дорогая деталь обстановки. Однажды я смогу уйти и не позволю себя вернуть. И не уважать себя больше не позволю.

Мужчина тоже встает, тянется за корзиной, а я вдруг вспоминаю, что это я дома, а он, пусть и хозяин, но только что вернулся. Да еще и малину для меня собрал.