Ненавистная жена (СИ) - Логвин Янина - Страница 23

— М-марина?

Ну конечно она. Кто же еще. Только вот сегодня моя жена совсем на Мышь не похожа.

Она стремительно поворачивается, и мой взгляд выхватывает налитую яблоками, шевельнувшуюся грудь — спелую и высокую, едва прикрытую полупрозрачным атласом кружева. Соски эротично проступили сквозь шелк, пряди слетели на спину, открыв гладкие плечи… Определено природа ничем мою жену не обделила, а даже наоборот — наделила более, чем щедро.

Я медленно поднимаю лицо и наши взгляды встречаются, оказавшись одновременно в новом дне и все еще во вчерашнем вечере.

— Марина?

Я слышу свое имя и оборачиваюсь, выпустив из руки вещь, которую собиралась сложить.

В этой спальне я привыкла к тишине, но низкий голос Борзова, раздавшийся вдруг от порога, звучит в ней, как продолжение моих мыслей, из которых я не отпускала его с прошлой ночи ни на секунду. И не воспринимается, как неожиданность.

Муж. Он все-таки нарушил свое обещание и вошел в мою комнату, но я не удивлена. Вряд ли этот мужчина будет способен когда-нибудь удивить меня больше, чем сделал это вчера.

Он раздет, стоит в одних боксерах и видно, что недавно проснулся — с лица еще не успела слететь печать сна и не нахмурились привычно жесткие линии. Что ж, хоть кто-то в этом доме спал, пока я сшивала свою гордость по кусочкам, поднимая каждый с земли и отмывая от грязи. И я… я, наверное, его ждала. Вот только не так скоро и не здесь.

— Марина? — я поворачиваюсь к Борзову и разжимаю губы: — Нет, дорогой, Мышь. Твоя ненавистная жена!

Он стоит, смотрит на меня потрясенно, а вот я схожу с места. Пройдя через всю комнату босиком, останавливаюсь перед своим мужем и поднимаю голову — как жаль, что он намного выше меня. Взмахнув рукой, со всей силы отвешиваю ему пощечину, рассекая новым звуком тишину.

Мне этого мало и, замахнувшись другой рукой, я бью Борзова по щеке еще раз.

И еще!

Рукам больно, а ему хоть бы хны. Даже не шелохнется. Только мигает глазами, словно не верит, что это происходит с ним всерьез. Ну хоть румянец на щеках выступил, если бы еще стыда!

Ничего, я готова ему показать, что не шучу. У меня внутри полыхает огонь гнева, и если не хочу сгореть сама, я просто обязана дать ему выход.

Как жаль, что я не драконица, иначе бы от дорогого супруга осталась лишь горстка пепла.

Я оборачиваюсь, хватаю напольную лампу, выдирая шнур из сети, и запускаю в него, попав по плечу. Подбежав к стене, срываю с пола практически собранный чемодан, размахиваюсь и бью им Борзова — вещи разлетаются по комнате, но мне плевать! Ничего, есть еще один чемодан, и он тоже летит в любителя шлюх и острых ощущений.

Борзов тихо матерится, стирая с ключицы кровь, но мне мало, я только вошла во вкус и, увидев на комоде вазу, запрыгиваю на кровать, хватаю вазу и бросаю в муженька…

Он уклоняется в последний момент, и ваза пролетает мимо. Громко хлопнув о стену, разбивается, осыпаясь на пол осколками… Жаль, что это не его голова. Вот прямо слышу музыку треска! Не страшно, у меня еще есть весомый аргумент моего гнева — кожаный саквояж с драгоценностми! Мое приданное. Пусть забирает, мне оно нахрен не нужно, и я беру в руки кожаный бокс, стоимостью миллионов двадцать (а может, и все сорок)… и, подняв на головой, бросаю в Борзова. Получай!

Сволочь, поймал! Но по лбу попало!

Дальше подушку, еще одну… Спрыгнув с постели к столу, хватаю ноутбук, но передумав, возвращаю его на место. Зато отлично подойдет компьютерное кресло — вдруг у меня получится сломать им что-нибудь этому громиле? — и я без раздумий, вцепившись в спинку, швыряю его в мужа…

— Ненавижу тебя!

Не знаю как у Ярослава получается вдруг оказаться рядом, но он обхватывает меня своими руками, поднимает и прижимает спиной к груди.

— Отпусти! — я сопротивляюсь что есть силы, стараюсь его пнуть, но из таких железных объятий не вырваться. — Я все равно от тебя уйду!

— Нет.

— Да!

— Если уйдешь, я тебя найду.

— Ненавижу!

Он ставит меня на пол, собираясь что-то сказать. Разворачивает к себе лицом, но я не намерена его слушать. Никогда! И, вырвавшись из рук, отшатываюсь.

В нашей схватке с моего плеча слетела бретелька сорочки, почти открыв взгляду Борзова голую грудь. Пусть! Сейчас мне плевать даже на это.

Я жду, когда он насмотрится и поднимет глаза. Смотрю в них прямо, когда сжимаю пальцы и вкладываю в удар всю злость, полосуя его скулу ногтями.

В эту секунду я готова всадить жало ему в самое сердце, и бросаю сквозь зубы:

— Пошел… вон! Вон!

На этот раз мы не сверлим друг друга взглядами. Борзов просто уходит, захлопнув за собой дверь, а я остаюсь одна.

Я все еще стою и громко дышу, когда он через несколько минут открывает гараж и уезжает из дома. И только потом, шагнув к кровати, устало опускаюсь на нее.

Вокруг настоящий бедлам — постель смята, вещи разлетелись по комнате, на полу осколки вазы и разбитой лампы… Я цепляюсь за простыню, забираюсь на кровать с ногами и ложусь на бок. Смотрю перед собой на часть стены и окна, ни о чем не думая, и ничего не ощущая. Только пустоту, в которой я наконец-то могу спокойно дышать.

Сил нет, глаза закрываются, и я проваливаюсь в сон. Без сновидений и фаз.

Так бывает, когда не остается вопросов.

А когда просыпаюсь — в какой-то миг просто открыв глаза, — понимаю по часам на стене, что проспала шесть часов и ужасно замерзла. Я всегда была мерзлячкой — это непреходящее наследие из детства, когда часто оставалась одна и мерзла не так от холода, как от отсутствия тепла близких людей. И вот сейчас снова…

Я не спеша встаю и подхожу к окну. Не отдергивая тюль, замечаю за забором на улице белый «Ниссан» охранника моего отца. Сам мужчина стоит, привалившись бедрами к капоту автомобиля, и при виде его по моей коже мгновенно пробегает неприятный озноб. Такой можно почувствовать, оказавшись в темной комнате один на один с опасностью. Когда тревожность ожидания пугает больше, чем сама темнота.

Осторожно переступая через беспорядок в спальне, я нахожу свою сумку и достаю из нее телефон. Включив его, набираю номер и звоню абоненту, который, возможно, меньше всего этого ожидает…

— Ольга Борисовна? Здравствуйте.

Женщина не удивлена, и отвечает сразу же после второго гудка.

— Марина? Девочка, здравствуй! Говори… — затихает в ожидании, зная, что из праздности я бы никогда ей не позвонила.

— Ольга Борисовна, уберите Макара. Я не сбегу, обещаю… но не хочу его больше видеть.

— Причину не спрашивать?

— Не надо.

— С тобой все хорошо?

Нет, не все. Но только, что изменит мое признание? Они с мужем прекрасно знали, выдавая меня замуж за Борзова, что легко не будет. Это я, глупая, еще на что-то надеялась…

— Да, я в порядке.

— Хорошо, Марина.

— До свидания…

Не знаю, почему я остаюсь стоять у окна и ждать. Наверное, мне важно убедиться в том, что мачеха меня услышала, и Макар исчезнет. Лучше навсегда из моей жизни, даже если придется выполнить обещание.

Хотя последнее — самообман, выбора все равно нет.

Макар уезжает уже через четверть часа, и только тогда я надеваю удобные спортивные штаны и теплую кофту. Волосы просто перебрасываю на плечо. Меня все время тянет поправить очки, но их нет, и рука соскальзывает вниз. Хорошо, что я всегда ношу в сумке линзы — их и не снимаю с самой ночи.

Я надеваю тапки и иду на кухню. Сделав большую чашку горячего кофе и захватив плед, выхожу из дома на улицу и сажусь на верхнюю ступень крыльца.

Ну вот, я и одна. Одна в доме, в этом дворе и такое ощущение, что на этой улице тоже.

Вокруг тихо, по-осеннему тепло светит солнце, золотя еще зеленые листья кленов и тополей, и я впервые за долгое время ощущаю себя предоставленной самой себе. Словно я вновь студентка, которая только что сдала сложный зачет, а после вышла присесть на скамейку.