Франция. Магический шестиугольник - Щербина Татьяна - Страница 50

Честь – честь профессии, дела жизни и дела предков – для французских крестьян превыше всего. Арманьяк – самый древний из крепких напитков. Виноградники Арманьяка возникли на стыке римской культуры виноделия и кельтской традиции выдерживания вина в дубовых бочках. Виноградники эти передаются из поколение в поколение уже почти два тысячелетия, и вдруг изменить традициям, занявшись чем-нибудь прибыльным, жители арманьяка не хотят. Все они – виноделы, поскольку в маленьком местечке Арманьяк нет ничего, кроме их домов и погребов. Ну, одно простенькое кафе, что редкость для Франции с ее пресловутым l’art de vivre. Нет ни одной гостиницы, так что туристу при всем желании негде преклонить голову. А турист и не едет – что ему здесь делать? Мое появление в Арманьяке, расположенном, ко всему, вдали от трасс и оживленных мест (часа три на машине от Бордо), вызвало реакцию как если бы прилетел инопланетянин. Русских там отродясь не видели. На улице мы с фотографом Александром Тягны-Рядно познакомились с одним из арманьячников и тут же были приглашены в дом. Это даже не дом, а огромный замок, построенный в 1764 году. Потомственный его владелец – Филипп де Буглон – был очень взволнован тем, что мы русские, поскольку история его семьи связана с Россией.

Прабабушка господина Буглона вышла замуж за князя Сухово-Кобылина, который проделал долгий путь до Арманьяка, чтобы попросить ее руки у отца. Жили они всю жизнь в Петербурге, но умирать княгиня захотела непременно на родине. Она была уже при смерти, но все же отправилась в это путешествие и умерла на самой границе бастид д’Арманьяк. Бастиды (la bastide) – это первые городки во Франции, построенные по плану. До тех пор города возникали стихийно: каждый ставил свой дом, где хотел, и ни о каком архитектурном ансамбле никто не помышлял. В конце XIII века во Франции возникла идея градостроительного проекта, и Арманьяк – один из первых таких городков. Правда, то, что тогда называлось городом, на сегодняшний день даже кварталом не назовешь: это одна площадь с церковью и расходящиеся от нее лучи улочек. Интерес бастиды Арманьяка как раз в бедности этого места: денег на реставрацию никогда не было, так что то, что мы видим сегодня, – это ровно то, что было построено в конце XIII века. Текущий ремонт в домах, конечно, делается, но люди так и живут в этих аскетичного вида зданиях, грубого серого камня, подернутого тлением. Приезжая в Арманьяк, попадаешь в аутентичное Cредневековье.

Замок Прада, имение де Буглона, расположен как бы «за городом» по отношению к бастиде, по ту сторону окаймляющей ее дороги, напротив площади. Но сегодня – это центр, если употребимо такое слово по отношению к городку, который можно обойти пешком за полчаса. Замок двухэтажный, комнат, точнее, зал, в нем не меньше десяти, и верхний этаж хозяева решили в прошлом году предоставлять как гостиницу. Во Франции есть такая практика: сдающиеся комнаты в частном доме (chambres d’hote), требования к ним такие же, как к гостиницам. У каждой комнаты должны быть своя ванная комната и туалет, гостей надо кормить завтраком, а государству платить налоги. Только гостиниц со столь роскошным убранством на свете не бывает. До сих пор жалею, что мы не смогли остаться ночевать в этих хоромах, где висят портреты французских королей работы XVII–XVIII веков и вся обстановка напоминает Версаль. На потолке между первым и вторым этажом – российский герб, лепнина, сделанная еще в XVIII веке в связи с русским родственником.

Я спросила у господина де Буглона, не боится ли он оставлять постояльцев среди бесчисленных антикварных предметов: во всех пяти комнатах, которые они намереваются отдать гостям, – вазы, лампы, тарелки, картины, флаконы, расшитые подушки и покрывала. Хозяин не понял моего вопроса: «Вы думаете, гости могут что-нибудь разбить?» – «Да нет, – говорю, – украсть». У меня создалось впечатление, что это слово господин де Буглон слышит впервые. – «Украсть? – повторил он задумчиво, – но люди, которые снимут комнату, – путешественники, а не бандиты».

В конце XIII века во Франции возникла идея градостроительного проекта, и Арманьяк – один из первых таких городков.

Даже жаль, если жители Арманьяка откроют для себя большой мир. Они очень разочаруются. А для нас, жителей большого мира, это было романтическое путешествие в историю, которая закончилась окончательно и бесповоротно. Как мог стесненный в средствах, несмотря на получаемые им золотые медали за его арманьяк, господин де Буглон (для того и решил сдать комнаты, чтоб выжить) не распродать свои сокровища? Не продать замок и виноградники и стать миллионером? Как может он приглашать остановиться у него двух совершенно незнакомых русских? Очень опечалился господин де Буглон, что мы не могли попробовать его арманьяки: Александр был за рулем, я и вовсе не пью крепких напитков. Он с гордостью показывал нам свои бочки и нацедил нам с собой по образцу каждого года. Хотел, чтоб пришли к нам в Москве друзья и оценили дело его жизни. Что не подвел он русского предка и делает самый лучший из арманьяков. Мы, конечно, друзей позвали…

2004

Хвост

Одну песню Алексея Хвостенко, «Есть город золотой», знают все.

Одну песню Алексея Хвостенко, «Есть город золотой», знают все – ее много лет исполняет Борис Гребенщиков. А написали ее Хвостенко с Анри Волохонским, оба – эмигранты третьей волны, Волохонский обосновался в Мюнхене, Хвостенко уже 23 года живет в Париже. Когда имя Хвостенко, как всякого эмигранта, было еще «непечатно», многие уверились в том, что автор песни – Гребенщиков.

Хвостенко издавна получил прозвище «Хвост», и поначалу известен был в узких кругах питерского андерграунда как поэт, надо сказать, что он был маргиналом даже среди маргиналов. Наверное, потому, что ему несвойственно сколь-нибудь серьезное отношение к социальному (тогдашний андерграунд тоже был социумом) статусу искусства. Хвостенко делает то, что ему интересно в данный момент: пишет стихи, иногда это собственно стихи, иногда какая-то звукоподражательная игра, сочиняет песни, пьесы, чаще – микропьесы на 1–2 странички, сам их ставит, а еще он – художник и скульптор.

Парижская жизнь Хвостенко продолжила питерскую: «Я настолько привык в Питере жить в андерграунде, что продолжаю так всю жизнь, мне это просто свойственно. Я делаю только то, что хочу, и у меня нет никаких забот».

– Леша, а на что ты живешь?

– На свои картины.

– Много покупают?

– Время от времени.

– Значит, ты работаешь с какой-то галереей? Сами же картины не продаются, и арт-рынок имеет свои правила.

– Нет, я выставляюсь то там, то сям, и продаю тоже от случая к случаю. Никакой системы нет.

– На жизнь хватает? В Париже просто так не проживешь.

– Хватает на все, что мне надо. Мы сидим с Хвостом в кафе рядом с русским клубом «Симпозион». Это его новое детище – территория свободы для всех искусств. Мы познакомились с Хвостом в Париже в 1992 году, в сквате. В скватах (по-английски – сквот, пустующее самовольно захваченное помещение) обитали российские эмигранты, не вписавшиеся во французскую жизнь. Жили, творили, устраивали выставки, концерты, чтения для русской публики и пили беспробудно. Для Хвоста это был не вынужденный, а добровольно избранный образ жизни. В новом клубе он хочет воспроизвести ту скватскую атмосферу.

Хвост давно уж мог бы вернуться в Петербург, где его встречают с распростертыми объятьями.

Он приезжал дважды, давал концерты с группой «Аукцыон», записал несколько успешно продающихся дисков. Но продюсера у него нет, и продажи его не интересуют.