Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь - Страница 60

Но прежде китайские Ph.D. имели более ясный бюрократический статус. Среди них были истинные таланты, которые получили ученые степени вовсе не по прозаическим причинам, а исключительно ради собственного удовольствия. Они достигли самого высокого ранга, став цзиньши или академиками Ханьлинь. Все они могли занять пост чиновника в провинции или в столице. Большинство становилось чиновниками первого и второго ранга — по-китайски сюцай (примерно соответствует бакалавру) и цзюйжэнь (примерно соответствует магистру). Все же большинство не могло получить даже степень сюцая, и потому их называли «студентами» (чжушэн или туншэн). Немало таких уже взрослых «студентов» кормились на уездные и волостные пособия и толпами бродили по деревням.

Среди обладателей первых двух степеней и тех, у кого их вовсе не было, лучшие становились преподавателями, а худшие — «местными шэньши». Последние были стряпчими-любителями и в поисках средств к существованию вели судебные дела рука об руку с чиновниками из ямыня или брали на откуп налоги, работая заодно с местными богатеями. Они ничего не понимали в научной деятельности, которая в их представлении сводилась к зубрежке пяти книг конфуцианского канона. Большинство также знало наизусть официальные комментарии Чжу Си, которые считались единственно верной интерпретацией конфуцианских истин. Они не могли сочинить хороших стихов, и их подготовка к экзаменам на ученую степень оставалась фрагментарной, а древний стиль багувэнь, который они изучали, настолько схоластичен, что они неспособны были написать ни сносный газетный репортаж, ни даже простейшую рекламную заметку. Тут они заметно уступали опытным бизнесменам. Однако влиянием этих людей в обществе не следовало пренебрегать: у них было классовое сознание, классовая организация и классовая идеология. Ниже я привожу отрывок из статьи «Студенты», которую написал Гу Яньу в начале цинской династии:

Гу Яньу писал во времена, когда особенно процветало зло, но паразитическая натура этих «бакалавров», «магистров» и образованных бездельников существенно не менялась вплоть до сегодняшнего дня, только теперь их стали называть «выпускниками колледжа».

Конечно, не все они такие уж мерзавцы. В каждом городе или деревне есть несколько добрых, скромных, простых и самодостаточных ученых, которые принадлежат скорее к эксплуатируемому классу, а не к эксплуататорам, потому что избрали добровольную бедность. Случайно в каком-нибудь городке могут жить несколько высоконравственных ученых, которые не стали сдавать экзамены и посвятили себя науке. От этих ученых, а также от тех более талантливых, умных и успешных кандидатов в чиновники часто можно было ожидать научных достижений.

В целом же ученые старого образца в любом случае обладали более прочными знаниями в своей сфере, чем современные выпускники университетов. Их знания в области всеобщей географии были довольно скромными, но сами они были благовоспитанны и обладали изысканными манерами. И старая, и современная системы образования страдают от глупой веры в то, что с помощью нескольких экзаменов можно измерить человеческие знания. Экзамен по сути своей лишь механическое упражнение, в центре его — накопление знаний, а не развитие способности мыслить критически, которую нельзя оценивать ни в 75, ни в 95 баллов. А вот вопрос о датах Пунических войн вполне возможно оценить в баллах. К тому же в любом университете за неделю до экзаменов студентов ставят о них в известность с тем, чтобы они могли хорошенько подготовиться, иначе все провалятся. Любые знания, основанные на недельной зубрежке, легко за такой же срок забыть. Пока еще не создана такая экзаменационная система, которая избавила бы студентов от зубрежки, жертвами же нынешней системы являются профессора, верящие, будто студенты действительно освоили их предмет.

Старая система учебных заведений, будь то сельская школа или шуюань (учебное заведение более высокого ранга), имеет очевидные преимущества по сравнению с системой современных высших учебных заведений по той простой причине, что, за исключением необязательных официальных экзаменов на ученую степень, старая система не знала отметок. Господствовала система наставничества, когда учитель точно знал, что уже прочитал ученик и чего он не прочитал. Отношения учителя и ученика были очень тесными и доверительными. Никто не переходил в следующий класс, и никто не «заканчивал» учебного заведения, и никто не учился ради диплома, потому что его просто не существовало. Самое важное — никого не вынуждали обозначать сроки работы, ждать, когда самый слабый ученик сделает то, что ему задано. Ни у кого не требовали к утру четверга такой-то недели прочитать три страницы по экономике до второго абзаца такой-то страницы. Если ученику это было интересно, он мог прочитать хоть всю главу. И наконец, прежде никто не верил или пытался кого-то убедить, что благодаря накоплению баллов-очков по психологии, религии, способам реализации товаров, конституционной истории Англии и другим предметам можно воспитать образованного человека. Никто не верил сам и не пытался убедить других, что можно «протестировать» степень любви человека к Шекспиру с помощью парафраза какого-либо отрывка из его произведения, знания даты постановки «Отелло» или идиом времен королевы Елизаветы Великой. На самом деле обучение в университете способно лишь привить пожизненное отвращение и к елизаветинским идиомам, и к Шекспиру, от которого выпускники шарахаются как от отравы.

В древнекитайской литературе по-настоящему хорошей прозы немного. Такое заявление, возможно, кажется несправедливым и нуждается в разъяснении. Есть много примеров риторической прозы высокого полета, написанной блестяще и виртуозно. Есть также много примеров поэтической прозы, которую благодаря тонам и ритмике можно даже петь. На практике и в школе, и дома обычное чтение вслух так называемой прозы — это пение. В английском языке нет точного слова для описания такой формы чтения вслух. Так называемое «пение» — это громкое чтение строк с отрегулированной, приподнятой интонацией. Оно не следует какой-либо определенной мелодии, но отчасти учитывает тоны гласных и общую мелодику фразы. Это похоже на чтение проповеди деканом епископальной церкви, но в китайском «пении» слоги произносятся протяжнее.

Такой вид поэтической прозы стал особенно плох в V-VI вв., когда он фактически слился с напыщенными панегириками, происходящими непосредственно от фу — придворной высокой прозы. Как и любая придворная поэзия, она была неестественна и неуклюжа, как русский балет. В параллельных строках этой вычурной прозы слоги группировались по четыре или по шесть, и это называлось сы лю вэнь (стиль 4-6), или пянь ти (параллельный стиль). Такая литература могла появиться и развиваться только на мертвом или искусственно воскрешенном языке, оторванном от реалий современной ему жизни. Однако параллельный стиль, поэтическая проза и высокая проза в равной степени не были хорошей прозой. Пусть ее и называли хорошей прозой, но лишь потому, что руководствовались извращенными критериями. Хорошей прозой я называю такую, в которой ощущается атмосфера и ритм свободной беседы у камина, например романы великих прозаиков Дефо, Свифта, Босвелла. Ясно, что такую прозу можно написать только на живом, а не на искусственном языке. Прекрасна проза романов, не входящих в конфуцианский канон, но мы здесь говорим о классических произведениях, а не романах, написанных на разговорном языке.