Город имени меня (СИ) - Ру Тори - Страница 37

Прикрепляю к сообщению самые удачные кадры моего нового стиля, и, спустя несколько секунд, от Эли прилетает ответ:

«Это нормально. Закажи ему пончики: розовые, с посыпкой. Он за них душу продаст».

Далее следуют веселые смайлики, приветы от Ярика и остальных парней, и я смеюсь — искренне и звонко, а на глазах выступают слезы. Я чувствую дружескую поддержку, причастность к команде, не-одиночество и чистое, ничем не замутненное счастье.

Впервые у меня есть люди, которым я могу верить и доверять. И это открытие никак не желает укладываться в голове.

Оглядывая в отражении витрин лаковые лоферы, кремовые брюки и свободный светло-голубой пиджак, заказываю на стойке десерт, возвращаюсь на место, выкладываю коробку перед Юрой, и он приходит в восторг.

— Откуда ты знаешь, что здесь самые вкусные пончики? Я, если честно, и сам забыл.

— Прочитала твои потаенные мысли. Я тоже их до одури люблю!

Усердно жуем, отпиваем капучино, буднично обсуждаем планы на вечер, и я незаметно теряю нить диалога — просто вслушиваюсь в приятный голос Юры, подвисаю на его манере немного растягивать слова, тону в волшебных глазах, фокусируюсь на губах с налипшей сахарной пудрой. Они вдруг растягиваются в крышесносной широкой улыбке, и сердце жалит иголка ужаса.

Я его люблю...

Ухаю в пропасть осознания и вынужденно хватаюсь за край стола.

Я люблю его! Не как недосягаемую глянцевую картинку, не как трофей, которым во что бы то ни было хотела обладать, а как близкого, теплого, доброго, надежного, чертовски нужного парня...

Едва успеваю переодеться в домашнюю футболку Юры, ставшую родной, оживает домофон, двери лифта распахиваются, и из него вываливаются приметные личности: парни с разноцветными патлами, татуировками и в странной одежде. Они с порога наезжают на Юру, ругают за то, что отпустил Оула, справляются о делах, через слово сыплют непонятными мне терминами и закрываются в студии. Очередные клиенты Юры — музыканты, которым нужно записать свои треки.

Я страшно далека от этих тем, попадаться на глаза гостям неловко и неохота. Как я объясню, что тут делаю и кем прихожусь Юре? Прячусь в комнате, тихонько прикрываю дверь и освобождаю пакеты — любуюсь новыми, наикрутейшими вещами, бережно развешиваю их спинку кровати, отправляю Элине смайлик с поцелуем. Но скука пересиливает: прислушиваюсь к приглушенным голосам за стеной, понимаю, что это надолго и перебираюсь на кухню.

Аккуратно распределяю по полкам холодильника купленные продукты — после кофейни я затащила Юру в продуктовый гипермаркет и, сломив сопротивление, вынудила нагрузить тележку разнообразной едой.

Забиваю кухонные шкафчики коробками с крупами и спагетти, нахожу ножи, разделочные доски, сияющие новизной сковороды и кастрюли – в них ни разу еще не готовили. Вдохновение, помноженное на знания, захлестывает волной: можно забабахать шикарный ужин из блюд, которые я никогда раньше не могла себе позволить.

Вымыв руки, приступаю к делу: разделываю курицу, чищу овощи, нарезаю зелень.

На этой огромной кухне я чувствую себя как в рекламе майонеза или на кулинарном шоу: вода кипит, по воздуху разносятся умопомрачительные запахи специй, полированная стойка, поверхности мебели и техники ослепительно блестят в закатных лучах и заставляют прищуриться. Не разобравшись с посудомоечной машиной, извлекаю из нее залежи грязных тарелок, складирую в раковину и мою вручную.

Странные личности, пообещав скоро вернуться, наконец уходят, лифт, охнув, увозит их вниз, и рядом нарисовывается обалдевший Юра:

— Эй, ты что делаешь? — Он изображает недовольство, но почему-то отводит глаза.

— Решила прибраться и приготовить ужин: ты питаешься нездоровой фигней, а я, вообще-то, почти что повар. И... ты потратился на меня. Сказала же, что отработаю!

— Ох, кого-то ты мне напоминаешь... — Бормочет Юра, меняя гнев на милость, и подозрение режет по живому.

— Бывшую?

Тяжко вздыхаю и понимающе киваю, но Юра улыбается, как придурок:

— Не угадала. Оула.

Шутка мне не дается, а Юра не торопится объяснять, в чем прикол. Снимает с моего плеча полотенце, забирает из рук мокрую тарелку, молча протирает, ставит на полку и ждет следующую.

Мысли туманятся: мы же совсем как чертова семья!.. Но от фатальной обреченности слабеют колени: это самообман, я принимаю хорошее отношение к себе за несуществующую любовь.

А что если... признаться?..

Юра не сможет жить спокойно, но именно по этой причине я никогда не решусь сказать ему, что люблю.

Ужин съеден, за окнами сгустились сумерки, и мы перебираемся на привычное место для медитаций – за пластиковый дачный столик на крыше. Ощущаю себя суперзвездой — Юра оценил мои старания на десятку и сказал, что феттучини намного лучше того, что подают в его любимом рестике. Однако, как только приземляюсь на прохладный жесткий стул, окружающие просторы напоминают, что на самом деле я — ничтожная пылинка: куда подует свободный ветер, туда и полечу.

Черный силуэт Юры на фоне глубокого, темно-синего неба завораживает, я опять впадаю в состояние гипнотического ступора и качаюсь на его волнах, но над головой загораются малиновые прожекторы, и мир превращается в черно-красную страницу манги.

Меня переполняют эмоции: восторг, доверие и щенячья преданность, хочется бесконечно благодарить этого прекрасного парня за то, что подпустил ближе, отвлек от ужаса моей настоящей реальности, за то, что искренне мне улыбался...

— Мы все говорили о сказке. Вот он, город имени меня. Здесь, пока я рядом с тобой, — скрестив на груди руки, смотрю в перевернутую пропасть неба, и благодарность вырывается сама собой: — Спасибо за этот день — он останется для меня самым светлым. Ты сделал меня счастливой. Может, эта информация хотя бы на шаг приблизит тебя к норме.

— Круто. Я рад. Правда, — помедлив, отзывается Юра. — Но, дарлин, все еще убей не понимаю, что ты во мне нашла.

Сердце трепыхается испуганным воробьем: это шанс, а в моих правилах говорить все, что думаю, но сказать ему о сегодняшнем открытии не решаюсь. Прочищаю горло и пищу:

— Ты красивый. У тебя волшебные глаза. Они поразили меня — есть ощущение, что ты видишь людей насквозь, и от этого захватывает дух.

— Камон. Это называется экзотропия, легкая степень. По-простому — косоглазие. Я две операции в детстве перенес, но недостаток так и не смогли исправить до конца. Уже не так романтично, да? — он невесело усмехается, но только сильнее раззадоривает.

— Знаешь, Юра... Я бы убила твою жену. Эта сука сломала тебя. Но ты все еще умеешь быть счастливым, сегодня я это увидела. Ты — самый лучший парень на свете, не твоя вина, что она не оценила этого и выбрала не тебя.

Выпалив давно накипевшую обиду, я съеживаюсь, безмолвие, смешанное с мерным гудением прожектора, отдается болью в желудке, но Юра вдруг неожиданно тихо отвечает:

— Она не была сукой. Она была очень несчастной девчонкой: пережила страшное, резалась, депрессовала, болела, не могла найти почву под ногами. Я ни черта не мог сделать, бесился от собственного бессилия и тупо усугублял ситуацию — потому что не видел взаимности. Когда понял, что не удержу, начал делать ей больно, старался посильнее задеть. Я виноват. Не надо меня обелять: я мудак, и твое первое впечатление, вообще-то, было правильным.

Ловлю каждое его слово, запрокидываю голову и дышу ртом, чтобы надышаться. Он все еще говорит о ней с нежностью, тоской, печалью и гребаной любовью. Он ничем меня не утешит и не порадует: сердце кровоточит, слабые пальцы сжимаются в кулаки.

— Юра, то есть, если я вскроюсь, ты выберешь меня? — Страшные слова обжигают губы ядом, но я улыбаюсь и невинно хлопаю ресницами.

— Дура! — огрызается он и прожигает злым взглядом, зато больше не смотрит как на пустое место, и я хватаюсь за возможность:

— Знаю. Я точно так же ни черта не могу сделать для тебя, Юра, поэтому умоляю: алло, очнись! Хватит закапываться в прошлое! Что бы там ни случилось, ты изменился, в тебе столько тепла и добра! Люби. Меня. Да просто люби хоть кого-нибудь! Если поначалу не сможешь признаться – не велика беда, твои дела скажут за тебя больше. Ты никому ничего не должен, черт возьми, почему ты не можешь отпустить себя, как сегодня в ТРЦ, и просто жить?