Без чувств, без эмоций, выжить (СИ) - "SVO" - Страница 50

Так и уснули, болтая на диване в гостиной, в халате и белых махровых носках, ворсом вовнутрь.

Второй день, другого меня. Я чувствовал себя как приручённый цирковой конь, которого вдруг выпустили на волю. Ещё неделю мы были в этих скачках на свободе, гуляя вечером по барам, днём по бутикам и магазинам, спали до обеда и даже не стирали скопившиеся вещи.

Макс снова пропал. Я вернулся к бегу, утреннему кофе и отжиманиям. Официант из кафе на углу был очень рад, возобновив готовить кофе, и теперь мы завтракали кашей с фруктами. Всё уже как-то приобретало иной смысл, недели укладывались в недели, затем уже в месяц и спустя полгода лондонской жизни действительность сложилась во что-то, отчего не хотелось прятаться в пропахшей сыростью квартирки. Я вывез вещи в благотворительный центр, оставив лишь несколько памятных аксессуаров. Даже любимые очки Prada которые более десяти лет служили верным панцирем на лице и то пошли в утиль.

Зато теперь у меня был ещё один любимый итальянский ресторанчик на бар-стрит. Кремовые обои с высокими деревянными панелями, белые тканевые салфетки и правильно сервированный стол, со всей классической атрибутикой. Именно здесь я начал описывать происходящее, вооружившись новеньким, но бюджетным Lenovo.

Макс вернулся из очередной поездки мрачнее, чем когда-либо и мы почти не разговаривали. Только молчали и терпели это молчание. Потом был звонок, он ушёл на три недели и вернулся спустя две недели пьяный настолько, что сильнее не бывает. Непонятно, как же он дошёл. Он не мог даже переступить порог, пришлось затаскивать его под руку и это при весовой разнице килограмм эдак на тридцать в весе и двадцать сантиметров в росте. Не люблю пьяных людей, но после того, как на моих глазах был обнаружен человек, захлебнувшийся собственной рвотной массой, становилось не по себе и раздев его, пришлось уложить в кровать и каждые полчаса переворачивать набок, потому что он стремительно переворачивался на спину.

А следующим вечером приняв очередную порцию аспирина, медленно погрузил меня в схожее состояние, рассказав суть.

— Он в Вене. В Австрии. — Макс подбирал слова, когда очень волновался.

— Ты говорил об этом, ещё месяц назад.

— Есть ещё кое-что. — Он любил вымучивать фразами.

— Что?

— Он ввязался в одно дело, и это не просто дельце.

— Отлично. Про порноиндустрию уже было. Что-то ещё?

— Помни, это тебя ни к чему не обязывает.

— Но ты же мне для чего-то говоришь всё это?

— Я считаю, что ты должен знать.

— Макс, давай будем честными. — Я крутил бокал в руках, снова заменив алкоголь на воду. Тот же бокал, та же привычка, только нет внутри забродившего сока винограда, с которым потом так отчаянно борется организм. Или ещё хуже забродивший ячмень, солод, конопля. А в бокале просто вода.

— Перестань ты крутить его, раздражает. — Кивнул он на бокал.

— Я думаю…

— О чём? Мы, просто угроза для него.

— Мы это понимаем, и он это понимает. Мы для него опасны. И он опасен для нас. Мы знаем то же, что знает он. Мы как бомбы без детонатора.

— И ещё, он знает, в чём замешаны мы.

— А это делает его опасней для нас.

— Он всегда может пойти на соглашение и выдать нас.

— Может.

А после мы молча съели ризотто и вяленые овощи, меня не радовал даже Prosciutto который был действительно Итальянский, а не суррогат с обилием сала.

— Он затеял странную игру. Меня это очень напрягает. В этот раз там всё очень сложно. Очень крупные ставки.

— Ты сейчас проговорил столько устрашающих прилагательных, но, по сути, не сказал ровным счётом ничего. — Я отложил приборы.

— Там замешаны очень крупные деньги. Счета уходят к тем источникам, что само упоминание уже обдаёт холодом по спине. Ты даже не представляешь…

Я ухмыльнулся.

Он промолчал.

— Макс, пока он жив, ни ты, ни я, жить нормально не сможем. Либо он, либо мы. Мне надоело это противостояние, но…

Официант сменил бокалы и принёс кофе.

— Там всё сложно. — Он опять принялся за свои страшилки. — Помимо офшоров, на которых он сидит, там что-то ещё.

— Что ещё? — Делаю глоток. Как же это всё схоже с тем, что было два, три, пять лет назад. Мы только и общались друг другом почти лишь на повышенных тонах, хотя когда-то были очень дружны. «Макс, что же с нами стало» — мелькнула мысль, но ушла бесследно из-за продолжения его бравады.

— Он зачем-то ещё вложил, деньги в порностудию. — Прервал мою рефлексию собеседник.

— Во что?

— Да, порностудия. Очень всё странно. Там слабенький продюсерский центр. Собственно, они убыточные, больше торгуют славянками на европейском рынке, под прикрытием порноиндустрии, там просто с порно проще, чем в России.

— В Европе вообще со всем проще, чем в России.

— Я так и не могу выяснить зачем ему вся эта затея. Офшоры не прикроет, денег не принесёт, секс? Да, там профиль вроде не тот. Всё обычное.

— Может, хочет поиграть в инвестора? Эдакий мужчинка — бизнесмен, потешить самолюбие. Это в его духе.

— Ты же его знаешь, он бы оторвался по полной. Это бы было явно гей порно, да ещё и сам бы туда влез. Ну, и не только снимал, а то и в кадр бы влез. Ну, или засунул, ну ты сам понимаешь что.

Мы оба рассмеялись.

— Ты не можешь сказать слово: «член»?

— Член. — Сказал он так громко, что несколько человек обернулись на нас. Вот, ведь как легко вычислить русских в толпе. Скажи слово «член».

— Макс, а это может быть, как ты говоришь торговля славянками? Ну, то, чем занимались они до него. Только специально для кого-то?

— Думал, но они, наоборот, с этим завязали и уходят только в съёмки порно. — Он сделал глоток кофе поморщившись. — Вот-вот уже запустят.

— Когда?

— Через месяц уже старт.

— То есть если входить, то сейчас?

Макс посмотрел мне прямо в глаза и молчал, положил руку поверх моей, и это не смутило даже подошедшего официанта.

— Макс, Макс? — Я не мог уснуть ночью, всё думаю о сказанном. — Макс. — Мне удалось его разбудить. Было видно в темноте лишь очертания его лица.

— Ну, что?

— Я должен попробовать. Нужно влезть в эти съёмки.

— Давай об этом завтра.

— Макс.

В итоге мы ещё час барахтались, пинаясь и лупили друг друга подушками, пока он не скрутил меня и стихнув захрапел в ухо. Оставалось лежать, смотреть в темноту и думать.

Спустя три дня мы едем в Хитроу. Понимаю, что прощаюсь с этим городом надолго, возможно, навсегда, я очень полюбил его. Величавый Лондон. Не хочу ни метро, ни экспресс, едем на чёрном кебе. Макс не может водить машину по правостороннему движению, ему всё время хочется завернуть направо, когда нужно налево.

Вот он и сидит с поникшим видом, а я глазами обнимаю Лондон, серый камень его центра, контрасты районов, двухэтажные дома пригорода. Скоро город начнёт меняться, постепенно зеленеть, расцветая летним благородством, но уже без меня. В аэропорту мы, то молчали, то говорили все подряд, показывая друг другу открытки, брелоки, кепки и прочую сувенирную ерунду.

А вот и зона контроля.

Нужно прощаться.

— Гуд бай Макс.

— Прощай Стен. — Обнимает крепко, так что пережимает рёбра. — Береги там себя. Пожалуйста, Стен.

— Хорошо. Ну, прощай.

Я ухожу на контроль.

Так и расстались.

Я не оглядывался.

Надеюсь, он не провожал меня взглядом в спину, хотя понимаю, что он всё же делал это и стоял до последнего.

Час в зоне вылета, два в небе, и Швейхат. Аэропорт, где чаще остальных теряются вещи. На Кет доехав до центра, вырываюсь на солнце, десять часов утра, в наушниках ATB со звучным названием Ecstasy. Последние три дня мы только и делали, что оттачивали легенду, он детально описывал тех людей, через которых мне удастся вой в эту историю.

Новая студия, требуется исполнительный директор. За два дня мне сделали какой-то условный диплом окончания режиссёрской школы в Лондоне. Практически соткали резюме от ведущих студий, как за три года вырос от ассистента до директора площадки.