Грехи и молитвы (СИ) - Малинник Ира - Страница 27

«Grazie. Спасибо”, подумал он. «Я знаю, что это была твоя идея».

«Но благодаришь ты не виночерпия, а сосуд».

– Чему вы улыбаетесь, сеньор? – Дарио все еще не мог поверить в то, что Томас и впрямь был рядом с ним, живой и здоровый.

– Встрече с друзьями, – Томас присел рядом с ним, пошарил в седельной сумке, лежащей неподалеку, и достал оттуда флягу с вином.

«С друзьями».

«Esattamente. Именно».

Сделав приличный глоток, Томас передал флягу Дарио. Подождав, пока его друг выпьет, Томас с наслаждением вытянулся на земле и, глядя в ночное небо, спросил:

– Что произошло, пока меня… не было?

– Ничего особенного, сеньор, – ответил Дарио. – Погони за нами не было, а в пути мы не повстречали никого, кто мог бы нам навредить. Еще мы совсем рядом с Ареццо – мой дом в паре дней пути. Но прежде, чем мы обсудим, что нас там ждет, я хотел спросить…

Дарио запнулся, не зная, как задать терзающий его вопрос. Но Томас понял все без слов и без подсказки Астарота. Все так же глядя в черноту небосвода над головой, он тихо сказал:

– Я словно был в темноте. В темной воде, в которой постепенно тонул. Я слышал голоса, Дарио, но не хотел отвечать им, потому что не хотел, чтобы меня спасли. Я считал, что заслужил такую участь – заслужил навсегда погрязнуть во тьме, исчезнуть. Но он позвал меня…

– Ваш отец.

– Да, – Томас тепло улыбнулся. – Знаешь, я ведь не знал его. Он умер сразу после моего рождения, пожертвовал собой. Раньше я видел его только во снах, да и теперь не могу сказать наверняка, было ли произошедшее явью или сном.

Но он сидел передо мной во плоти, совсем как ты сейчас. Отец говорил со мной и он… Он сказал, что я не виноват. Что он не злится на меня, потому что ему не на что злиться. Он сказал, что гордится мной – и что мама гордится мной тоже.

Томас повернул голову, и Дарио увидел, что на его лице блестят слезы.

– Знаешь, было так странно видеть его. И он знал про меня все: и про Астарота, и про смерть мамы, и про поджог того дома. Тем не менее, он продолжал меня любить. Сперва, я не мог этого понять, а потом просто… принял это. Я принял его любовь, и это помогло мне простить себя.

Томас умолк. Вокруг них разливалась умиротворенная тишина, нарушаемая похрапыванием коней и редким стрекотанием ночных насекомых.

– Я рад, что вы вернулись, – искренне сказал Дарио.

– И я рад, друг мой, – ответил священник. – Но я вижу, тебя что-то тревожит.

– Ареццо, – просто ответил Дарио. – Я хотел спросить… Что мы собираемся там делать?

«Хороший вопрос. Что ты собираешься делать, мальчик?»

– Я не знаю, – Томас поднялся с земли и принялся нарочито тщательно отряхивать одежду.

«Ты знаешь, что нужно».

– Сеньор, вам что-то известно. Я это чувствую. Как я могу вам помочь? В Ареццо моя семья, я должен думать о них. Я в ответе за них, поймите меня!

«Скажи ему, Томас».

– Нужна жертва! – Томас выкрикнул эти слова, и они ударились о деревья в роще, рикошетом отразились от листвы и рассыпались в воздухе незримой дымкой. – Нужна добровольная жертва, пока я буду читать молитву, ибо пока бежит кровь невинного агнца, слова молитвы обретают особую силу. Но я не знаю слов, Дарио, и я не хочу, чтобы кто-то пожертвовал жизнью, пока я буду стоять над умирающим, как дурак, и надеяться, что мои слова что-то изменят.

Дарио ничего ему не ответил. Перед его глазами встала семья: любимая жена и маленькие сыновья, которые ждут возвращения отца домой. Вправе ли он был оставить их навсегда? Но вправе ли он был рискнуть их жизнями и ничего не делать, надеясь, что найдется тот, кто добровольно отдаст свою жизнь в обмен на тысячи других?

– Дарио? – Томас тронул его за плечо. – Прошу, скажи мне, что ты не думаешь о том, чтобы…

– У меня семья, сеньор, – Дарио крепко сжал его ладонь.

– Верно, – Томас с облегчением улыбнулся. – Ты должен думать о них, верно?

– Всегда, сеньор. А теперь давайте-ка разберем сумки и поспим, пока солнце не встало. Если с рассветом мы тронемся в путь, то возможно, сможем найти приличный ночлег – последний перед Ареццо.

Томас согласно кивнул. Мысль об Ареццо пугала его, но он усилием воли заставил себя отодвинуть ее на самые дальние задворки сознания. Сейчас было не время беспокоиться о неизвестном. Им нужен был отдых – тот самый упоительно сладкий отдых перед чем-то неминуемо страшным, что могло лишить их жизни. Поэтому, едва Томас закрыл глаза, он тут же провалился в глубокий, крепкий сон, в котором не было ничего, кроме бескрайнего бархатного неба и безмятежно плавающих в нем звезд.

***

Карл Марино покинул гостеприимный дом старосты на рассвете и сразу тронулся в путь. Какая-то его часть отчаянно не хотела ехать в Ареццо и нашептывала ему: «Беги, беги как можно дальше, и тебя никто не найдет!» Другая его часть, наоборот, подстегивала гнать коня, мчаться в Ареццо что есть мочи, чтобы поскорее попасть в проклятый город и начать делать хоть что-то, что может помочь его жителям.

Пока лошадь Карла легко неслась по извилистым дорогам, он вспоминал отца Анджело, своего наставника. В особенности, один из последних разговоров со старым священником, незадолго до его смерти. В тот день, Карл особенно рьяно прибирал в церкви, и отец Анджело заметил рвение своего ученика.

– Тебя что-то тревожит, мальчик мой? – спросил священник, присаживаясь на скамью и наблюдая, как Карл наводит порядок на алтаре.

– Все в порядке, святой отец, – Карл проговорил ответ без запинки, точно он давно был у него наготове.

– Присядь,- отец Анджело чуть подвинулся на скамье, и Карл, поколебавшись, подошел и сел рядом. – А теперь, скажи, в чем дело?

– В моем брате, – глухо ответил Карл, не глядя на священника. – Я боюсь, что Паоло… придет за мной. Я слышал сегодня, как сеньора Карла говорила, что я грешное дитя, потому что позволил брату утонуть, а значит, он вернется, чтобы забрать мою душу.

Карл проговорил последние слова с трудом, давясь слезами, которые выступили у него на глазах.

– Ох, Карл, – отец Анджело обнял мальчика и притянул к себе, и Карл разрыдался у него в руках. – Послушай меня, и послушай меня очень внимательно. Перестань плакать, si? Мертвые не возвращаются в мир живых, ибо это противоречит тому, как задумал этот мир Господь. Нежели ты не доверяешь ему?

– Доверяю, – Карл икнул, и в его голосе все еще звенели слезы.

– Я знаю, мой мальчик, знаю. Ты не виновен в смерти брата, а те, кто так говорят, злые люди, чье сердце не ведает любви и добра. А даже если бы мертвые могли вернуться в наш мир, Паоло не винил бы тебя, потому что он был светлой душой и любил тебя. А ты любил его. Разве такая любовь может создать зло?

– Но, отец Анджело… А что, если меня захотят забрать силы зла? – Карл не рискнул произнести «демоны» при своем наставнике. – Сеньора Карла говорила, что на мне теперь их метка.

– Ты боишься демонов, Карл? – священник вдруг задал ему неожиданно прямой вопрос, к которому мальчик не был готов.

– Да, – Карл прошептал это еле слышно, словно стыдясь признаваться в такой постыдной слабости в храме Божьем.

– Я тоже, – неожиданно легко признался отец Анджело. Лицо священника приобрело неожиданно серьезное, и даже торжественное выражение. – Но я также верю в Господа и в его силу и знаю, что она достаточно велика, чтобы уберечь меня. В конце концов, Господь всегда одерживает победу над злом, разве не так? А так как он бережет детей своих, то и тебя он тоже всегда убережет от любого зла. А теперь утри слезы, мой мальчик, и давай-ка закончим здесь прибираться.

Карл вспомнил этот эпизод из своего детства помимо своей воли, но в глубине души, он знал, с чем было связано это воспоминание.

Ему было страшно.

После всего увиденного, после того, как он закрыл глаза маленькому Марко, лежащему на полу часовни, после рассказа Доминики, Карл хотел одного – сбежать. Ему хотелось очутиться где угодно, но оказаться как можно дальше от всего того зла, что неожиданно просто и легко расползлось по землям, которые, как когда-то считал Карл, были под присмотром Церкви.