Грехи и молитвы (СИ) - Малинник Ира - Страница 14

Крик Томаса привлек внимание большой тени, и она повернулась к нему, обнажая лицо священника, который был в Градаре проездом. На лице его застыла хищная злоба зверя, а по лбу крупными каплями стекал пот.

— Как ты узнал? – прохрипел мужчина, и его секундное замешательство позволило тени маленькой вынырнуть из-под его тела и вылететь на улицу, а потом дальше и дальше, домой, к свету и спасению. Томас узнал ее по толстой светлой косе – то была дочь плотника, с которой он дружил с самого детства. Он успел заметить немногое: только лишь растрепанную косу да заплаканные глаза. А потом он повернулся к мужчине, который все так же оставался на земле, словно готовясь к прыжку.

— Меня направил Господь, — ответил Томас, и голос внутри радостно засмеялся. Но только молодой священник хотел продолжить молитвой, голос внутри резко оборвал его:

«Он не одержим, мальчик. Он просто грешен».

— Чего ты хочешь? – священник уже поднялся и в спешке отряхивал рясу. — Чего ты хочешь за молчание? Может, замолвить за тебя словечко в Ватикане? Или ты хочешь мой кошелек? Ну, не молчи! Не заставляй меня ждать!

Томас молча подошел к деннику, где стояла небольшая гнедая кобылка, и открыл его.

— Уезжай сейчас же.

Губы мужчины задрожали, и на секунду, Томасу почудилось, что Астарот ошибся, что этот человек все же одержим, потому что никогда раньше он не видел в глазах обыкновенного мужчины столько злобы, страха и похоти. А потом он посмотрел на него по-новому, не как святой отец прихода, но как обычный человек.

И увидел невысокого полного мужчину с мясистыми руками и бегающими глазами. Увидел, как суетливо он взнуздал коня и как тяжело ему дается любое движение. А еще он увидел десятки молодых девушек, таких же, как дочь плотника, молящих о помощи и зажатых в тиски, из которых прежними им уже не выбраться.

Томас отвернулся и не оборачивался до тех пор, пока не стих стук копыт по дороге, уводящей людей от Градары. Затем он пошел домой и там провел мучительно бессонную ночь, а наутро, первым же делом отправился к плотнику.

Он не знал, что будет говорить его дочери, но, увидев ее, понял, что слова не нужны. Он лишь молча распахнул объятия, а она так же молча упала в них, и только там, в его руках, позволила себе задохнуться от рыданий, душивших ее всю ночь. А он гладил ее по аккуратно собранной косе и шептал, что в произошедшем нет ее вины, и Господь видел все, а значит, его ждет кара.

С того дня, внутри Томаса что-то навеки изменилось. Он не растерял свою веру в людей, но знал, что среди самых достойных всегда может встретиться самый страшный грех. И каждый раз, встречая новых людей, в голове Томаса всплывали слова Астарота – единственные, которые он сказал ему в ту ночь, после отъезда священника.

«Грех есть во всех людях, но прорастает он не в каждом».

— Я понимаю, о чем вы говорите, — лицо Дарио помрачнело. – Я и сам сталкивался с такими людьми. Но я человек простой – мне нужна опора, что-то, во что я могу непреложно верить, доказательства Божественной воли. Для меня это – Ватикан и его сила. А для вас?

— Боюсь, у меня такой опоры нет, — улыбнулся ему Томас. — Я верю в Господа и в то, что все происходит по воле Его. Мне не нужны доказательства, потому что тот, кому они нужны, не истинно верует. Разве я не прав?

— Пожалуй, что правы, — Дарио нахмурился. – То есть, вы считаете, что сила Господня есть в каждом человеке, и одинакова она и в простом рыбаке, и в Папе Римском?

— Именно, — Томас улыбнулся, — потому как Господь не делит людей на чины, а относится ко всем с одинаковой любовью и заботой. Для Него все равны, и все могут чтить Его, и слово каждого будет услышано.

Его спутник на некоторое время замолчал.

— Знаете, я ни от кого еще не слышал таких слов, — сказал, наконец, Дарио. — Священники повсюду божатся, что только с их помощью можно донести молитву до Господа. А вы утверждаете, что вздумай я помолиться прямо тут, в поле, и Господь меня услышит.

— Я верю в это, — кратко ответил Томас. — Я не говорю, что это истинная правда, но это то, во что я верю. И если вы тоже в это поверите, ничего дурного не произойдет.

Некоторое время они ехали в молчании, думая каждый о своем. И только Томас хотел предложить спешиться на обед, как откуда-то сбоку раздался голос:

— Сеньоры!

Томас натянул поводья, и его Каштан послушно остановился, опустил голову и принялся пощипывать редкую траву, растущую вдоль обочины. Дарио стал рядом, и весь его вид выражал готовность встретить незнакомца и защитить Томаса, если возникнет такая необходимость.

Из-за придорожных кустов показался мужчина, одетый в простой дорожный плащ. В одной его руке был посох, в другой он сжимал тощую котомку. Более при нем ничего не было, а внешний вид мужчины говорил о крайней степени усталости.

«Паломник», вдруг подумал Томас. Он не знал, сам ли догадался об этом или ему подсказал Астарот, но в правильности догадки не сомневался.

— Сеньоры, как хорошо, что я вас встретил! Меня зовут Лука, и я совершаю паломничество во Флоренцию. Но боюсь, я выбрал не ту дорогу. Вы не поможете мне?

— Откуда вы идете, Лука? – вежливо спросил Томас. Дарио все молчал, настороженно изучая мужчину.

— Из Форли, сеньор!

— В таком случае, либо вам стоит вернуться назад и идти через Довадолу, либо дойти с нами до Пезаро, а там уж через Фано и Урбино.

— Если вы не возражаете, я предпочту вашу компанию, — весело ответил Лука, — признаться, путь в одиночестве для меня оказался тягостнее, чем я предполагал.

— Меня зовут Томас, а это мой спутник Дарио, — представил их Томас. Дарио кивнул, но в его позе все еще читалось напряжение. – Мы рады познакомиться с вами.

— Piacere di conoscerti. Рад познакомиться, — ответил Лука. — Позволю спросить, а куда направляетесь вы?

— К нашему дядюшке в Пезаро, — вдруг сказал Дарио. — Решили проведать старика, ведь ему совсем недолго осталось. Если не навестим его сейчас, madre нас со свету сживет, верно, Томас?

Томас не совсем понимал, к чему Дарио решил разыграть этот спектакль, но согласно кивнул. К его удивлению, Астарот тоже не вмешивался.

— Славно, — паломник окончательно повеселел. – Значит, дальше в путь!

— Только сперва сделаем небольшой привал, — предложил Томас. — Мы в пути весь день и, признаться, устали.

— А сами откуда едете? – поинтересовался Лука, придерживая за узду мерина, пока Томас с него спускался.

— Из Градары.

— А, один из тех небольших прибрежных городков? Вы рыбаки, верно я угадал?

— Вы исключительно проницательны, сеньор, — похвалил его Дарио, старательно сдерживая ухмылку.

— Господь помогает мне зреть истинную суть вещей, — Лука воздел палец к небу и прикрыл глаза. – Чтобы узнать правду, нужно лишь открыть сердце Господу, и не останется для тебя в мире ни лжи, ни обмана.

«А ведь он правда верит в это», Томас вздрогнул, когда услышал привычный голос. «Он верует, но и трусит. Если бы его поставили перед выбором, он бы все равно выбрал себя, а не Господа».

«Как и большинство людей».

Пока Лука и Дарио доставали из сумок припасы, Томас смотрел назад, на дорогу. Его не покидало чувство, что скоро что-то произойдет, и это что-то принесет беды и ему, и его спутникам. Он нащупал в кармане рясы ведьмин мешочек и крепко сжал его.

Где-то далеко за ними, вниз по дороге, в той самой деревне, которую они недавно оставили, загорелась церковь.

Уильям Эккер стоял перед сыном на коленях, и по лицу мужчины бежали слезы. Томас с ужасом смотрел, как лицо отца искажается в незнакомой и некрасивой маске, как прозрачные слезы постепенно темнеют и становятся все больше похожи на кровь – точно такую же, которая текла из глаз каменной Марии.

Мужчина покачнулся и протянул руку, ухватив сына за край рясы. Томас не видел, но каким-то образом чувствовал, что она пропитывается кровью – что весь он словно становится грязнее… грешнее.