Симранский Цикл Лина Картера - Майерс Гари - Страница 2

— Клянёмся в этом — эхом отозвались боги.

Поэтому Узолба отвернулся от того ветреного места, где облачные фигуры ослепительно высились над обнажённым утёсом на фоне пылающих звёзд и устремился вниз по склону. Его тело было старым, толстым и одышливым, холодные скалы измяли его нежные ступни и, к тому времени, как он достиг подножия горы, то сильно запыхался и устал. Там он остановился на берегу Ниранианского Моря, чтобы перевести дух.

Он стоял там и оглядывался вокруг со всевозрастающим изумлением. Никогда прежде он не взирал на море глазами смертного и увиденное им было прекрасно. Дугою выгибался пляж, покрытый мягким белым песком. Тут и там по песку сновали маленькие красные крабы, торопясь к своим пещеркам. Пучки и кустики затвердевших водорослей высовывались из гряд мелкого песка и терпкий солёный бриз выдувал из них песнь, схожую с погребальным плачем. Изумрудные волны медленно и величественно катились, с шёпотом скользя по гладкому сырому песку, пенясь над мокрыми блестящими раковинами кружевными узорами кремовых пузырей. Затем неспешно, словно отказываясь оставлять позади эти маленькие сокровища, принесённые из самых глубоких бездн, они, одна за другой, скользили назад, снова в морское лоно.

Вода была холодной, бледно-сине-зелёной и восхитительно влажной, когда она с шипением обвивала пальцы его ног, украшая их пенной плёнкой.

Над ним простирались тусклые и безбрежные небеса. Пурпурные крыла ночи медленно удалялись к краям мира, перед рождением золотого дня. Колоссальные массы громоздящихся облаков возвышались на востоке, их верхушки и основания, тронутые сверкающим пламенем и раскалённо блистающие, поднимались первыми шпилями зари. Одно за другим над его головой проплывали огромные облака, города и парусники, замки и фантастические драконы из расцвеченного зарёю тумана, рождённые в таинственных странствиях юных утренних ветров по вышним областям небес.

То тут, то там белые чайки пикировали и парили или кружили с резкими хриплыми вскриками, будто скрип ржавых петель.

Солёные брызги жалили его в губы и высекали румянец из его щёк.

Всё вместе это складывалось в чудо…

Прежде он взирал на море глазами бога и всё казалось маленьким и незначительным, ибо тогда божественное величие его собственной сущности затмевало зарю, а его огромная высота умаляла и сами облака. Но сейчас, в человеческом облике и через тусклое, скромное видение чувств смертного, удивление берегом на рассвете потрясало и смиряло его; он чувствовал себя ничтожным пред мировым величием.

— Так вот на что это похоже — быть смертным! — восхищённо прошептал он сам себе, когда нарочито медленно пустился в путь по мокрому пляжу, останавливаясь, чтобы склониться над блестящей раковиной, отгрести в сторону сырой песок и полюбоваться яркой богатой окраской.

Вскоре он повстречал рыбака, вытягивающего на берег свою лодку, отягощённую утренним уловом. Узолба остановился, отчасти боязливо, наблюдая за занятой делом странной фигурой. Он обнаружил, что робеет. Никогда он не видел смертного так близко. Однако же человек не выглядел таким ужасным и порочным, таким греховным и растленным, какими Хатриб, и великий Господь Шу описывали людей.

Рыбак оказался старым, сухопарым и кожистым. Свалявшаяся седая борода свисала ему на неприкрытую загорелую грудь, а в ухе блестело простое золотое кольцо. Залатанные мешковатые шаровары затвердели от соли и ветер теребил намотанный до бровей огромный истрёпанный тюрбан. Он мурлыкал песенку, пока вытаскивал лодку на берег и Узолба увидел, что загорелое лицо рыбака было добрым, мудрым и смешливым. Когда он взглянул на опасающегося приблизиться Узолбу, его острые синие глаза заморгали и, когда он улыбнулся, это была добрая улыбка.

— Мира и достатка, друг! — приветствовал его старый рыбак. — Могу поспорить, будет славный денёк, согласен?

Бог что-то пробормотал в ответ: впоследствии он никогда не мог вспомнить, что же всё-таки сказал. Он застенчиво стоял и смотрел, пока сухопарый старик вытягивал на песчаный берег капающий невод, полный рыбы.

— О, славный денёк, да и тёплый — продолжал рыбак. Потом, весело подмигнув, он добавил: — Благодарение властителю Узолбе, мои сети к рассвету наполнились!

Узолба зарделся густым румянцем и не мог придумать никакого ответа. Он привык к монотонным ритуальным восхвалениям жрецов, но лишился дара речи от простых слов искренней благодарности. Но он набрался смелости от явной безобидности добродушного старого рыбака и приблизился. Он даже попытался задать вопрос слегка дрожащим голосом.

— Что — ах — что ты думаешь о Ниом Парме, рыбак?

— Этом городе? — рыбак замер, будто оторопев. Затем: — Ну, друг, это доброе место для тех, кто любит сидеть взаперти за стенами. Слишком многолюдное для такого, как я. Мне нравится видеть вокруг себя землю, небо и море. Но, всё же, дивный, гордый город; о да, дивный, как ничто по эту сторону Янатло на реке Тул, так они говорят. Горожане вполне добры. К примеру, Чорб Залим, торговец рыбой, даёт мне честную цену за мой улов. И есть тёплый уютный трактирчик, прямо напротив гавани, где с тебя не сдерут последнюю монету за глоток эля. Великий базар — удивительно прекрасное место, а в порту полно диковинных кораблей и чужеземных моряков с благоухающими бородами и маленькими самоцветами, вплетёнными в волосы. В это прекрасное место стоит зайти, когда там огромные корабли с островов и, конечно, моряки, это стоит целой жизни — послушать истории, которые они рассказывают о том, что видели: странные маленькие жёлтые люди, каменные боги, города, заполненные синими пагодами, реки в джунглях, полные жемчужин! — Он захихикал, кивая своим воспоминаниям.

— Но постой, — сказал он, — Я позабыл о приличиях. Я — Чандар-рыбак. А кто ты сам?

Узолба замялся. Потом он назвался именем Забуло, сказав первое, что пришло в голову, имя, которое походило на его собственное, но немного искажённое.

— Значит, ты рыбак?

— Нет… но я долго был связан с этим ремеслом, — неуверенно произнёс он.

— Хорошо, тогда пойдём, друг Забуло, помоги мне дотащить улов до той хижины, где я живу и можешь разделить со мной завтрак. Это будет не пир, но у меня найдётся кувшин старого вина, отложенный до зимних туманов… э?

Так что бог и рыбак поднялись по дюнам к маленькой опрятной хижине, укрывшейся под ветвями громадного дерева зунабар, и весь тот день они беседовали и пели песни, и Узолбе показали сохнущие на солнце сети и маленький садик за домом, и красочные цветы, которые росли у двери. Чандар демонстрировал теорию и практику крючка, весла и лески, и как читать ветры и течения, и предсказывать по ночной луне погоду на день. Над Симраной сгустились сумерки: красное солнце опустилось за высящиеся алебастровые башни Ниом Пармы и налетел холодный ветер, хлеща порывами из сердца тёмного моря.

Но тепло и уют царили в хижине с тростниковой крышей, где в каменном очаге жадно потрескивал огонь, наполняя комнату ярким светом. Они поужинали вместе, рыбой, фруктами и грубым чёрным хлебом с остатком красного вина. До этого дня Узолба никогда не вкушал пищу смертных. Сытный согревающий жар, который эта простая еда рассылала по всему его телу, оказался необычным и приносящим довольство. Чувство сонливости, поднимающееся из полного чрева, приносило гораздо больше удовлетворения, чем пиршества из воздушных кушаний, с незапамятных времён насыщавшие его божественные вкусы.

Весь тот вечер, пока растущая буря завывала под стрехой крыши, они лежали, растянувшись у ревущего очага и рыбак плёл небылицы, которые он слыхал из обрамлённых бородами уст моряков. В свой черёд бог сбивчиво поведал кое-что о чудесах моря, его тайнах и диковинах.

Той ночью в постели, на пороге сна, Узолба решил, что на другой день встанет пораньше, отправится в город и исполнит задачу, возложенную на него богами. Но, впрочем, когда настал день, когда они поднялись и Чандар отправился на рыбную ловлю, нашлось слишком много занятий, которые следовало выполнить. Он вкусил гостеприимства Чандара-рыбака и теперь должен был отплатить помощью в делах. Ибо имелась рыба, чтобы её почистить, сети, чтобы их починить и ножи, чтобы их наточить. И он не мог просто уйти и бросить работу невыполненной. Поэтому Узолба на время задержался, чтобы прополоть сад, полить цветы, нарвать поспевшие фрукты с раскидистых ветвей дерева зунабар и набрать на берегу плавника, чтобы подкармливать огонь.