Сила крови II (СИ) - Каменев Алекс "Alex Kamenev" - Страница 50

Перстень. Захваченные члены недоделанной якудзы не знал ничего про него. Что в принципе логично, глупо думать, что до рядовых бойцов доведут все детали общего замысла. В таких делах обычно даже не два, а три слоя.

Теперь вся надежда на жесткие диски компьютеров. Но что-то подсказывало, что и там ничего внятного не будет. Слишком хорошо подготовлена и проведена операция, чтобы оставлять ведущие к главным кукловодам следы. Верхушка Рониных, несомненно, знала о главной цели атаки, но где их искать?

Перстень Мещерских… в нем ответ… точнее в том, что он собой олицетворяет. Символ Хаоса, символ Астрала — бесконечно изменчивого, и в то же время нерушимого в своем постоянстве.

Я вдруг поймал себя на мысли, что знаю, что могу найти его без всяких технических штучек. Он был частью меня. Это было не просто кольцо, это был артефакт, напрямую привязанный к носителю крови Мещерских.

Чем больше я о нем думал, тем больше всплывало из глубин памяти ранее неизвестных знаний.

Перстень… Его можно найти. Не призвать, но понять, где он находится. Он связан со мной и этого не изменить.

Я закрыл глаза и увидел уходящее за горизонт серое плато. Астрал, в своем бесконечно многообразии и одновременно единородной среде, развернулся передо мной, как ожившая картина. Я стоял берегу острова наркоторговцев, недалеко догорали поля коки, на песке изломанными куклами лежали расстрелянные тела, и в то же время я видел перед собой другую реальность.

И в этом другом сером мареве сверкала и переливалась золотистая нить, уходящая в никуда. На другом ее конце находился перстень Мещерских. Я знал это так же твердо, как то, что наверху прямо сейчас сияет яркое солнце, хотя вокруг расстилалась бесцветная хмарь.

— Забирайте людей и уходите отсюда, — тихо произнес я. И хотя я не видел, я почувствовал, как вздрогнул бывалый наемник, настолько чужеродным и жестким прозвучал мой приказ.

К чести Вульфа он не стал ничего переспрашивать, послышались четкие команды на экстренную эвакуацию. Майя что-то протестующе пропищала, но ее силой уволокли с собой. На прощение долетела отдельная фраза об одаренных и об их проклятой магии, от которой простым людям следует держаться подальше.

Я сделал шаг, и окружающий мир поблек, краски выцвели. Где-то там позади остался пляж, сгоревшее поле коки и причал с привязанными моторными лодками, куда грузились бывшие рабы. Полотно свинцовой хмари окружалось меня со всех сторон, переход оказался мгновенным. Впереди расстилалась такая знакомая, и одновременно такая чуждая без конца и края серая пустошь.

Еще немного подождав и привыкнув к изменившейся реальности, я потянулся к золотистой нити, продолжавшей сверкать в сером мареве, и не заметил, как заскользил вдоль нее, сквозь бесконечный поток Астрала.

26.

Сперва это походило на бурный поток, несший за горизонт с безумной скоростю. Потом разум стал замечать детали, говорящие об обратном. Я не двигался, оставаясь на месте, но мир вокруг стремительно изменялся.

Черный ветер безвременья рвал волосы, но в тоже время вокруг властвовала оглушающая тишина. Все вокруг приходило в движение, и в тоже время замирало на месте.

Серые ландшафты бесконечной равнины проносились мимо с сумасшедшей скоростью. Но я продолжал стоять, не двигаясь.

Путешествие без движения.

Так это называлось. Знание всплыло привычным явлением, становясь еще одним кирпичиком в фундаменте трансформирующейся личности, где магия уже казалась чем-то родным.

Золотистая нить стелилась перед глазами, уходя за край горизонта подрагивающей струной. Неоднородная масса астрального плана бурлила, обтекая и стремительно изменяясь, как внешний мир вокруг.

Я сделал шаг, и проступила реальность, налилась объемом материальности. Серая пустошь исчезла, оставшись позади, как совсем недавно осталось яркое солнце песчаного пляжа контрабандистов.

Вокруг громоздились уродливые дома-ульи, где в сотах-клетушках жило по несколько тысяч человек.

Окраины Токио. Стремительно изменяющийся Астрал вынес меня на границу столицы японских земель, вот уже на протяжении многих лет находящихся под жестким протекторатом великих держав.

Сумерки еще не вступили в полные права, но уже близко подбирались к прохладному вечеру. В воздухе стоял устойчивый запах промышленных производств. Издалека прилетал грохот, работающих фабрик. Дребезжа и раскачиваясь, пронеслась на высоте нескольких метров монорельсовая вагонка, подвешенная на магнитные захваты общественной линии.

Строения и конструкции имели обветшалый вид, часть зданий и вовсе походила на дряхлых стариков, готовых в любой момент рухнуть, похоронив под собой своих обитателей. Единственное, что выглядело несокрушимым монолитом — громадные ульи, застывшие мрачной громадой футуристичной урбанистики вдалеке. Их обрушения старались не допустить, проводя регулярный ремонт.

На улицах неожиданно малолюдно, тихие голоса если откуда-то и доносились, то почти сразу же замолкали. Лишь заунывная музыка из приемника на втором этаже работного дома разносилась над переулком, но и ее не хватило надолго, пару раз дернувшись захрипел и замолк вышедший из строя динамик. Мелькнувшая в окне рука быстро затащила испортившееся устройство вглубь комнаты.

Я огляделся. Моя появление осталось незамеченным. А если кто-то и что заметил, то предпочел сделать вид, что так все и надо.

Здесь жителям с самого рождения прививали правила определенного поведения, фанатичную преданность своему делу, своей профессии, установленному порядку. Все что лежит за гранью этого, считается несущественным.

Я снова посмотрел на гигантские дома-ульи, в них жил средний класс. Низкоквалифицированные разнорабочие ютились на окраинах в трущобах. Даже самый жесткий тоталитарный режим не смог избавить социум от маргиналов, не способных устроится в жизни, несмотря на четко прописанную программу подбора специальности для каждого жителя с момента рождения.

Кто-то слишком ленив, у кого-то не хватает способностей получить даже простейшую профессию, кто-то сам решил избавиться от административной удавки, добровольно отправившись на самое дно.

Высшее управляющее звено за городом, привилегия жить в более чистой экологической обстановке, где еще сохранилась зелень, давалась в пакете с руководящей должностью. Таких мест здесь осталось немного, почти все острова давно уже плотно застроены заводами и фабриками.

Управляющие набраны из числа туземцев, так проще контролировать население. Иллюзия того, что подчиняются своим, а не чужакам создает ложное представление хоть какой-то видимости независимости. Что, конечно, не так. Вся по-настоящему высшая администрация целиком состоит из представителей великих держав, поделивших территорию на отдельные протектораты.

Кстати, в чьем секторе я очутился? Я огляделся и почти сразу заметил закрепленный на столбе черно-синий блок с проблесковыми маячками и видеокамерами. Подпись на металлической коробке гласила, что это полицейский пункт автоматической фиксации правонарушений.

Написано на чистом немецком без вкраплений чужих слов очень крупными белыми буквами, и лишь в самом низу вскользь прошла вязь японских иероглифов.

Ясно, Территория Священной Германской Империи. Бравые тевтоны со своей знаменитой педантичностью, даже в откровенных трущобах умудрились разместить символ собственной власти. Мол, то что здесь нет постоянных полицейских патрулей, не значит, что здесь нет закона. Все обязаны подчиняться установленному порядку, даже откровенные маргиналы.

Что примечательно — блок целый без каких-либо повреждений. Если бы подобный агрегат установили где-нибудь в негритянском гетто, его давно бы уже разбили, сломали или как минимум попытались бы снять. Вот что значит менталитет на национальной почве.

Прямое восстание в этих условиях невозможно. Понимают ли это Ронины и Самураи, борющиеся за независимость? Японцы покорно приняли поражение, привыкнув к новому порядку вещей. Поднять их на революцию сложно, если вообще возможно.